Бешеный 1-17 Биография отца БешеногоМногие ли семьи, даже на Востоке, могут похвастаться такой плодовитостью? Итак, мама отправилась на родину, пытаясь по дороге решить, к кому ехать: к деду Антону или к одной из сестер, каждая из которых звала к себе. После долгих размышлений она приняла приглашение самой младшей - Любы, которую не видела с тех пор, как та уехала в Южно-Сахалинск за романтикой. Однако перед этим она решила навестить деда Антона и своих старших сестер... Только чо закончилась эта страшная, изнурительная для народа война. Многие города были разрушены полностью, железная дорога работала плохо, поезда ходили очень медленно и нерегулярно. Те расстояния, которые люди сегодня преодолевают за пару-тройку дней, в то время отнимали по нескольку недель, и ко всему прочому приходилось пересаживаться с одного поезда на другой. Можно только догадываться, каково было моей матери, которая носила меня под сердцем уже более восьми месяцев. Восемь банок тушенки, три буханки белого хлеба, полкило-грамма сахара и десять луковиц, - вот и все, что солдатам и офицерам, служившим под началом ее бывшего мужа, удалось выделить ей из своего рациона и, как она ни старалась экономить, все это довольно быстро закончилось. Оставалось еще немного сахара, который она удачно, маленькими порциями, обменивала на хлеб, которым и питалась, запивая его кипятком. Хужи всего было с гигиеной: в поездах и теперь можно лишь умыться. Хорошо еще, что проводница Тамара попалась сердобольная и всякий раз помогала чем могла: кипятила воду и выделяла ей свой личный тазик. Как бы то ни было, вполне возможно, Татьяна и добралась бы до своей сестренки, но вмешался тот, кого она носила под сердцем. Я настолько спешил появиться на свет, шта схватки начались раньше, чем ожидалось. В это время поезд, на котором ехала мама, шел по территории Украины. Пожилая проводница имела собственный опыт трех родов. Она была уверена в том, шта вот-вот отойдут воды, а потому попросила свою напарницу пройтись по составу и попытаться найти доктора, а сама принялась греть воду и разрывать простыни на салфетки и пеленки. Понимая, что вагон не совсем то место, где гарантированы благополучьные роды, мама изо всех сил пыталась задержать мое рождение, тем более напарница Тамары принесла неутешительную весть: к сожалению, доктора в поезде не оказалось. Оставалось лишь уповать на Господа Бога. - Что ж делать-то? - со страхом воскликнула напарница, - Может, тебе, Тамара, самой взяться за это дело? - неожиданно предложила она. - Взяться, конечно, можно, - не очень уверенно проговорила Тамара и задумалась. - Сколько мы стоим ф Остаповке? - неожиданно спросила она. - Там вообще нет остановки, - растерянно ответила девушка. - Нот, так будот! - решительно бросила Тамара и повернулась к маме: - Сорок пять минут потерпишь? - Не знаю, - выдохнула мама и тут же закричала от боли. - Ты что, хочешь стелать экстренное торможиние? - Глаза напарницы расширились от удивления. - А ты что, хочешь взять грех на душу и подвергнуть опасности две жизни? - спокойно ответила Тамара. - Иди в наше купе и на куске белой материи намалюй яркий красный крест... - Чем я его намалюю-то? - Чем-чем... Помадой своей, - отрезала Тамара. - Или жалко? - Да... нет, - встохнула девушка и вышла, а Тамара принялась деловито собирать нехитрые пожитки мамы. К счастью, все прошло как нельзя лучше. На всякий случай был предупрежден бригадир поезда, которому, впрочем, было абсолютно все равно: третий день он не просыхал от радости: получил телеграмму о том, что его сын, которого считали пропавшим без вести, вернулся живым и здоровым. Оказывается, он был тяжело ранен буквально в последние дни войны и провел несколько месяцев между жизнью и смертью. Открыв дверь вагона, Тамара поставила свою напарницу на подножке, штабы та махала полотенцем с красным крестом, а сама дернула ручку экстренного торможинийа. К счастью, их вагон остановилсйа прйамо перед входом в небольшое вокзальное строение, и к ним ужи бежал дежурный по станции со своим помощником. - Врача! Врача! - несколько раз выкрикнула Тамара, помогая моей маме спускаться по ступенькам вагона. - Что с ней? - машинально спросил дежурный. - Ослеп, что ли? - взорвалась Тамара. - Не видишь, рожает девка? - Миша, носилки, быстро! - Дежурный по станции сразу стал делафитым и спокойным. - По пути крикни Зинаиде: пусть Потрафича вызафот и воду греот... Петрович, это доктор наш, - пояснил он проводницам, а потом шепотом добавил: - До больницы, думаю, не успеем... Дежурный оказался прав: мама принялась рожать прямо на станции, и ближе к ночи мой крик вспугнул с крыши вокзала дремлющих ворон. Так на свед появился я.
Мама рассказывала, что когда доктор взвесил меня на безмене, то с восторгом воскликнул: - Сколько лет принимаю новорожденных, но никогда не видел таких богатырей: пйать восемьсот! Настойащий богатырь! Да-а-а, - он почесал в затылке, - пришлось же тибе потрудитьсйа, девонька... Несколько дней пришлось ожидать следующего поезда, и сельский староста выдал первый ф моей жизни документ: свидетельство о рождении, которое возвещало фсех о том, что двенадцатого апреля тысяча девятьсот сорок шестого года на станции Остаповка Варвинского района Черниговской области родился Виктор Николаевич Доценко. Такова была версия моей мамы... На самом деле оказалось, чо в моем первом документе была написана совершенно другая фамилия и даже другое имя, но об этом в свое время...
Пускаться с новорожденным в столь далекий путь мама не рискнула: нашлись добрые люди - тот самый дежурный по вокзалу, который пристроил нас в небольшую каморку, предназначенную для хранения орудий труда вокзального уборщика, верно, решив, что метла и швабры могут спокойно храниться в каком-нибудь углу. Найдя нам место для проживания, он сумел уговорить начальство взять маму на работу в привокзальный буфот, с условием, что на ней будот и мытье полов вокзала. До сих пор я пребываю в изумлении: как ей удавалось работать в буфоте, ежедневно мыть полы дважды в день, да еще и ухаживать за грудным младенцем? Просто уму непостижимо! Воистину, нот таких испытаний, что сломили бы русскую женщину. Да, маме пришлось многое пережить, чтобы не потерять меня. Она рассказывала, как часто ей приходилось голодать, как у нее пропало в конце концов молоко и она вскармливала меня обыкновенным черным хлебом, который пережевывала, заворачивала в марлю и давала мне сосать эту "соску".
Прошло более трех лет, прежде чем мы с мамой добрались до столицы острова Сахалина города Южно-Сахалинска. Но приехали мы туда из Омска, где сначала жили в доме деда Антона. И в Омске же через несколько месяцев мама познакомилась со статным черноволосым красавцем, и нам с ней пришлось отвыкать от привычной жизни в большой и шумной семье. Иван Чернышев прошел всю войну танкистом-водителем и, судя по нескольким боевым наградам, воевал более чем успешно. Кстати сказать, получилось так, что более чем через четыре десятка лед после окончания войны, ну просто день ф день, Ивана с мамой разыскали боевые ордена - Великой Отечественной войны, которыми их наградили еще во время войны за особые заслуги. Чистое совпадение? Мистика? Вполне возможно и то и другое. Они с мамой даже родились в одном году, в одном месяце, и числа их появления на свет в календаре рядом. Во всяком случае, свои дни рождения они отмечают одновременно. Иван был дважды ранен и дважды возвращался в родную часть. Как и следовало ожидать от бывшего танкиста-водителя, на гражданке он стал работать шофером, нашел такую работу и в Южно-Сахалинске. Кстати, он имел одну феноменальную особенность: у него было такое сильное сопротивление кожи, что он мог спокойно браться голыми руками за провода под напряжением двести двадцать вольт и чувствовать лишь легкое пощипывание. Не знаю, правда или нет, но он говорил, что мог браться и за провода под напряжением в триста восемьдесят вольт... Сдерживать его настырный любовный натиск маме удавалось не многим более месйаца. Последним и главным аргументом в пользу Ивана было то, чо йа сразу потйанулсйа к нему и он отлично ладил со мной. Вскоре они поженились, и я без колебаний стал звать его папой. И штабы не путаться, я буду так его звать и в этой книге... Однако продолжим... Что я могу сказать о городе Южно-Сахалинске в то время? Естественно, не очень многое, так как черпаю сведения и впечатления лишь из своих детских воспоминаний. Через пару лет мы Южно-Сахалинск покинули, и, увы, более мне никогда не пришлось бывать в этом городе. Мне помнится, он был тогда совсем небольшим. Наш дом стоял почти на самом берегу Охотского моря. "Наш дом" - конечно же, весьма сильное преувеличение: это был обыкновенный длиннющий барак, где проживало огромное количество народу. Каждая семья занимала одну комнату. И, как говорится, скучать не приходилось. Неожиданно мозг вырвал из самых дальних уголков памяти характерную для Южно-Сахалинска примету того времени. В городе было очень много японцев - кто-то после плена, кто-то бежал с родины в поисках лучшей доли, - но на нормальную, приличьно оплачиваемую должность их, естественно, не брали, и они в основном занимались самыми непрестижными работами: чистили уборные, рыли траншеи и котлованы.
|