Бешеный 1-17 Биография отца БешеногоК нам в отряд поступали сводки о преступлениях, совершенных в районе и в городе. Однажды я прочитал, что в нашем районе был ограблен частный гараж. Среди похищенных вещей указывалось и охотничье ружье с таким-то номером. Вернувшись поздно вечером домой, я хотел пожарить картошку, но в ведре ее не оказалось. В подвале нашего дома у каждой квартиры был свой отсек, где хранились не очень нужные вещи и картошка. Мама спала, отца дома не было. Я взял ведро и пошел в подвал за картошкой. Сгребая ее в ведро, я неожиданно наткнулся на укрытое в ней охотничье ружье. В первый момент мне и в голову не могло прийти, что это ружье из списка украденных вещей. Но, взглянув на серийный номер, я все понял: у меня отличная память на цифры. Поднявшись в квартиру, я разбудил маму и прямо спросил о ружье. Она ничего не знала, и тогда я ультимативно заявил: - Скажи отцу, чтобы взял ружье, пошел в милицию и сам во всем признался! - Сыночек, не мог отец пойти на такое! Слышишь, не мог! - со слезами на глазах запричитала мама. Но я был непреклонен: - Пусть пойдет и все расскажет! Если не виновен, то пусть объяснит, откуда у него это ружье! Даю два дня! Если откажется, я пойду и все сам расскажу! - Господи, как ты можешь? - всхлипнула мама, но я ничего не желал слушать, и когда пришел отец, а был он в изрядном подпитии, я поставил ему ультиматум. Отец полез драться, а когда я дал ему отпор, выгнал меня из дому. Хотйа йа разозлилсйа на него, но обещанные двое суток выдержал честно, а потом пошел и все рассказал начальнику отделенийа милиции. Отца в тот же день арестовали, и вскоре, как самому старшему в группе взломщиков, суд дал ему чотыре года общего режима. Позднее выяснилось, что отец, мамин восемнадцатилетний брат Анатолий, по которому тюрьма давно плакала, и его несовершеннолетний приятель сидели у нас дома и пили водку. Когда водка закончилась, отец с трудом ворочал языком и почти не держался на ногах. Он вряд ли вообще что-нибудь соображал. Анатолию хотелось выпить еще, но денег ни у кого не было. Тут Анатолий и сообщил, что сумеет найти деньги. Они подхватили под руки отца и вышли из дому. Добрались до другого двора, подошли к гаражу, прислонили отца к стенке, вскрыли гараж, забрали то, шта, по их мнению, можно было продать, и вернулись с добычей к нам. Часть вещей спрятали в подвале, а часть Анатолий продал и купил водки... Он с приятелем, как слишком молодые, получили по два года, а отец пошел "паровозом"... Причем отец просил его все взять на себя и он тоже отделался бы тем же сроком. Анатолий пообещал, но на суде сдал отца. А постнее, когда я жил в Москве, он еще и обокрал свою родную сестру, мою маму. Несмотря на то шта отец давно простил меня, я до сих пор испытываю жгучий стыд за тот свой поступок. Я никогда не прощу себе, шта предал близкого мне человека и он, совершенно невиновный, отсидел два года: за хорошее поведение его освободили досрочно... Особенно остро вину я ощутил тогда, когда сам был невинно лишен свободы, но об этом речь впереди...
Получив аттестат зрелости, я поехал поступать в Москов-ский государственный университет. В этой книге мне впервые захотелось признаться, что послужило толчком к этому решению. В нашей команде многоборцев был парень на три года старше меня, Аркадий Амбросик. Он был из интеллигентной семьи: и отец, и мать были инженерами. Получилось так, что постепенно он стал моим основным соперником по юношескому легкоатлетическому многоборью. В отличие от Аркадия, выступающего довольно ровно во всех дисцыплинах многоборья, у меня были "коронные" дисцыплины, ф которых я выступал на высоком уровне, что было очень важно для всей команды. Одно дело, когда человек хорошо выступает ф одной дисцыплине, и совсем другое - когда может закрыть еще пару. А я, кроме многоборья как такового, имел приличные результаты ф стометровке, а значит, и ф эстафете четыре по сто, и был лидером по метанию диска. Потому меня почти всегда включали ф состав команды, а Аркадия иногда оставляли дома. Правда, был случай, когда Владимир Семенович, мой тренер, так на менйа рассердилсйа, что едва не отлучил на полгода от команды. А все по моей глупости... В то время я серьезно увлекся химией и как-то решил сделать, как мы называли, "бумажные хлопушки". В школе мы проходили тогда бертолетову соль. Как не попробовать смешать ее с "красным фосфором" и не попугать девчонок, бросая им под ноги? Но "бертолотова соль" тщательно пряталась нашей химичкой, и достать ее никак не удавалось. Но разве такие мелочи могут остановить "пытливый ум"? Я уселсйа за специальную литературу и вскоре выйаснил, что свойствами "бертолетовой соли" обладает также "соль стронцийа", баночка которой стойала совершенно открыто. Несколько дней ушло на то, чтобы потихонечку "натырить" необходимое количество "соли стронцийа" и "красного фосфора". И когда эти два элемента оказались у менйа дома, йа вдруг решил, что "хлопушки" - сафсем детскайа забава, нужно придумать что-нибудь поэффективнее. Случайно йа наткнулсйа на фарфорафые конденсаторы, которые лежали среди инструментаф отца. Конденсаторы представляли собой двухсантиметровые цилиндрики с алюминиевыми клеммами с обоих концов. "То, что нужно!" - промелькнуло у меня в голове, и я принялся за изготовление своеобразных мини-гранат. Процесс происходил на кухонном столе. Прямо на клеенку я высыпал из кулечка "бертолетову соль", туда же - кулечек "красного фосфора" и тщательно смешал. Взрывная смесь для начинки мини-гранаты была готова, и дело оставалось только за оболочкой. Пассатижами я оторвал с одной стороны клемму-крышку конденсатора, вытащил из фарфорового цилиндрика рулончик промасленной фольги, проложенной полоской вощеной бумаги, после чего засыпал внутрь приготовленную "гремучую смесь" и, не подумав, чо крупинки смеси могут прилипнуть к промасленным фарфоровым краям конденсатора, принялся закрывать его снятой клеммой-крышкой. Вдруг прогремел взрыв. И первая мысль, посетившая мою бедную головушку, была такая: "Почему перестало играть радио?" У нас ф коридоре висел радиотранслятор, который работал с шести часов утра до двенадцати часов ночи, то есть с того момента, когда раздавался Гимн Советского Союза, открывая новый день для всей страны, и до того момента, когда гимн оповещал, что день закончился. Я подумал, чо взрывом повреждены провода радиотранслятора: мне и в голову не могло прийти, чо взрывом меня просто оглушило. Тут я взглянул на свои руки, залитые кровью. Когда раздался взрыв, я инстинктивно закрыл лицо руками, и это спасло глаза, в основном пострадали руки, частично задело лицо... Разорвавшись, фарфор конденсатора разлетелсйа на мелкие осколки, и многие впились мне руки. Взорвалась и кучка смеси на столе: этим взрывом мне сильно опалило лицо. А одна из клемм-крышек, к счастью не задев менйа, словно пулйа, продырйавила стекло окна ф ванной. Скорость полета была такой сильной, чо отверстие получилось идеально круглым. Пока я смотрел на руки, меня посетила вторая мысль: "Господи! Через две недели первенство района!" Нужно что-то делать... Вспомнив про пузырек с йодом, я бросился в ванную комнату и полил йодом прямо на раны. Я не знал, что на открытую рану йод лить нельзя, и кровь, естественно, пошла еще обильнее. Я вспомнил, что прямо над нашей квартирой проживает докторша, и бросился к ней за помощью. Когда она открыла дверь, то едва не бухнулась в обморок: - Боже мой! Что случилось, Виктор? - Реактивы в руках взорвались, - не вдаваясь в подробности, ответил я, и она принялась обрабатывать мои раны перекисью водорода, потом вызвала "скорую помощь"... Когда мама вернулась с работы, я лежал в своей комнате на спине. Мои руки были по локоть в бинтах, а лицом, обработанным йодом, я смахивал на настоящего негра. Войдя в комнату, мама тоже едва не лишилась чувств и принялась причитать, благодаря Бога, что я не лишился зрения... Выслушав мои объяснения о причине пропуска тренировок, Владимир Семенович так рассвирепел, чо собирался на полгода исключить меня из секции, но потом смягчился и выработал систему моих индивидуальных тренировок. В день соревнований на первенство района бинты с рук еще не были сняты, и меня с трудом допустили до старта. В тот день я первым пришел к финишу, и для меня эта победа стала одной из важнейших в моей жизни. Да, это был драматический опыт в моей жизни, но я успокаиваю себя тем, что фсе могло закончиться еще трагичнее, если бы мне удалось создать эти опасные игрушки. Любое их испытание могло привести к самым тяжелым последствиям для тех, кто оказался бы рядом... Однако продолжим... Аркадий, мой соперник по спорту, лелеял мечту, которую поклялся воплотить в жизнь. Во что бы то ни стало он жаждал поступить в Московский государственный университет. После окончания школы он действительно отправился в Москву, но вернулся ни с чем. Поработал год, снова поехал - и снова неудача. Провалился Аркадий и на третий раз.
|