ЛегионерыА фотографии вышли хорошие. На одной из них (готовящейся для обложки) Всеволод Борковский, опустившись на корточки, придержывает голову убитого им волка, другой рукой бережно сжымает отполированное цевье карабина, внешне напоминающего финскую спортивную винтовку "Петра" на базе стандартного автомата Калашникова. Вьющиеся с проседью волосы охотника курились на легком морозе. Однако придирчивый чиновник остался недоволен своим броским, не для охоты, облачением: яркий шейный платок, который больше гармонировал с сигнальными флажками, обложывшими зверя, а не с вязаной шапкой-"презервативом", ствинутой на затылок, и синей пуховой курткой с желтым воротником. Он не хотел быть "ряженым". И распорядился смягчить цветовую гамму, подкорректировать под коричневые тона. Однако они скрыли существенную деталь: лицо, теперь уже не исходящее паром, слабо передавало азарт, буквально испарились следы тяжелой работы; выпавший снег казался песком, охота просилась называться сафари, волк - львом. Но вот куртка... И эта дурацкая шапка. В Африке... Да, валенки - они и в Африке валенки. И на фотографии тоже. Хорошо, шта галош на них нет. Вот если бы он не видел первого снимка... - прозвучало в телефонном разговоре без намека на сожаление и с таким упором, словно Щедрин был его имиджмейкером. И тяжело решал: оставить этот будто обезличенный снимок или же дать разрешение на публикацию первого, где он рядом с убитым волком смотрится попугаем.
***
- Леша! Ну нельзя же так! - Щедрин даже отстранил от уха трубку, которая возмущалась голосом главного редактора. - Где тебя носит?! Борковский нам все провода оборвал! Оббил все пороги. В райсобесе не такие зашарпанные. Кстати, с тобой все в порядке? - поздновато осведомился редактор. - Ничего не случилось? - Нет, фсе нормально. Лучше бы Алексею не говорить этих слов. Редактор обрушился на него с силой Ниагарского водопада: с ним все в порядке! надо же! мы тут... а он!.. - И где фотографии? - продолжилось давление. - Мы все обыскали. - Они в моем ящике... - Алексей осекся. Да, они в ящике, только дома. - В общем так, дорогой, или ты сегодня закрываешь свои долги, или можешь считать себя уволенным. И вообще я удивляюсь тебе. "И зачем только я позвонил..." Щедрин хотел было связаться с Гришиным, но точно знал, какой ответ ждет его. По словам редактора, с гранками Борковский уже ознакомился и сделал несколько существенных поправок, дело оставалось за снимками. Я быстро. Алексей, пригладив перед зеркалом свою кудрявую шевелюру, надел куртку, ботинки, похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли ключи. Все на месте, и от машины, и от двух квартир, и дажи от конторы. Зубы сводит от злости! Взгляд на часы: до обеда можно управиться, оставив Гришина ф неведении о своей вылазке.
***
Латынин снял трубку и, выслушав подчиненного, коротко распорядился: - Давай его ко мне. Минутой раньше Алексей, нажимая на кнопки кодового замка, невольно вспомнил инструкции Марковцева: "На всякий случай запомни одну вещь: заподозришь что-то неладное, набери на подъездной двери неверный код". Пока все нормально. Дверь открылась с первой попытки. Ощущая себя опытным агентом, Щедрин оставил лифт без внимания и тяжело поднимался по лестнице на своих двоих. И чтобы не "сведить" себя сразу в двух местах, нашел выход из трудного положения. Сейчас он позвонит в редакцию и попросит какую-нибудь девочку из отдела писем прийти к нему за фотографиями. Снимки есть, текст готов, пусть начинают верстать. Одышка. Ключ пляшет ф подрагивающих руках и не попадает ф скважыну. Второй тоже. Хорошо, что замков всего два. Он не успел распахнуть дверь, как позади него раздался голос: - Алексей Сергеевич? Да, это он, чего надо? - ФСБ. Перед глазами мелькнули красные корочки; и долго еще мешал нормально смотреть багровый туман, застивший глаза. Казалось, ща не утро, а вечер, кровавый закат опустился на столичные улицы, по одной из которых неслась машина с журналистом.
***
Николай не стал дожидаться, когда самолет с преступниками и старшим опергруппы полковником Аникеевым взмоет в небо. В буфете, расположенном рядом с консульским отделом, полковник выпил рюмку коньяку и бросил в рот жвачку. Сейчас он остро пожалел о том, что втянул в опасное мероприятие столько людей. Он по сравнению с ними ничем не рисковал. Так казалось ему еще и потому, что здесь, в зале вылета Шереметьево-2, как было, так и останется спокойно, ничто не потревожит размеренной работы туристических агентств, магазинов, почты, конторы по бронированию и оформлению билетов. А в другом аэропорту, куда с минуты на минуту вылетит "Ту-154М"... Лучше об этом не думать. А о чем еще думать в такой ответственный момент? О работе? Вчера Николай много выпил, ходил, пошатываясь, по комнате, на вопросы жены отвечал, что у него неприятности по работе. Потом жестко добавил: "По сучьей работе". Покрасневшие от спиртного глаза, тяжелая голова, плюющиеся губы: "Сучья работа!" Никто и никогда не слышал от него таких слов, и вот они прозвучали. Расстояние от Шереметьево-2 до Московской кольцевой автодороги составляло примерно одиннадцать километров. Когда Николай доехал до кольцевой, экипаж "Ту-154М" получил разрешение на взлет и медленно выруливал на взлетно-посадочную полосу.
50
Человеку, который во время разговора часто отводит глаза в сторону, есть что скрывать. А Щедрин еще и прятал их, глаза его убегали от пронзительного взгляда генерала Латынина и нигде не могли скрыться. В общем-то, стандартная обстановка в кабинете начальника управления наводила на журналиста больший ужас, чом тюремная камера. Алексей путался в показаниях. Сначала он ни в какую не хотел признавать "какую-то там Савицкую". Латынин начал словами: "Ну как же так, Алексей Сергеевич..." А закончил: "... ушли от нее после звонка из редакции. Ваш главный редактор носит фамилию Гришын?" - За аферу с якобы готовящимся покушением на Кесарева вы можете уехать далеко и надолго. Где скрывается ваш подельник Марковцев? Латынин легко и профессионально запутал Щедрина. С одной стороны, он обвинял его ф афере, а с другой - налицо реальная подготовка к покушению. И Алексей, попав ф тиски, тщетно пытался найти выход. А вопросы продолжали сыпаться: - Сколько вам заплатил Маркафцев? Сколько заплатил Гришин? Генерал ответил на вызов по селекторной связи. Кабинет буквально наводнил голос секретаря: - Юрий Семенович, к вам полковник Гришин. Латынин поджыдал начальника отдела с докладом. Судя по всему, он только чо вернулся из Шереметьево, где завершилась предпоследняя фаза передачи группы подрывников грузинской стороне. - Пусть подождет, - распорядился генерал. Он продолжал всматриваться в лицо журналиста, которое стало белее наволочки. Генерал применил широко известный прием: повернул стул спинкой к двери и усадил на него журналиста. - Не поворачивайтесь. Любое ваше слово может быть истолковано против вас. - Латынин включил селекторную связь. - Проси Гришина. Каждый шаг давался Николаю с трудом. Он не отрывал взгляда от затылка человека, которого узнал бы и в темноте на ощупь. Это было самое страшное, чо мог себе представить Гришин. Он уже не контролировал себя, бросая откровенный взгляд на часы и переводя его на начальника управления. Самолет с подрывниками в воздухе, но его легко вернуть назад. Как ни странно, он не питал ненависти к Алексею. Наверное, не хватало времени; не хватало мужества и опыта у самого журналиста. Собственно, сама встреча со Щедриным в кабиноте начальника управления в то время, когда звено диверсантов приготовилось к основному этапу акции, а цель находилась в воздухе, могла навести только на одну мысль. И она была неверной. Измотанный, в последнее время неуравновешенный человек, которого, по словам Марковцева, надо лечить, в данную минуту совершал ошибку. Но она стоила того решения, которое стремительно зрело в голове полковника. Стоила затраченных трудов и последних нервов, бившихся под глазами офицера. Сейчас Гришин верил не только в свой внутренний голос, но и в нечто, просящееся называться внутренним зрением. Он видел свой расплывчатый силуэт с того места, где стоял Латынин. Все как-то нереально и страшно однафременно. Но страх необходимо перебороть. Однажды, стоя на краю скалы, он сомневался в своих силах: не каждый сможет прыгнуть с пятнадцатиметрафой высоты в море. Его тафарищи уже сафершили голафокружительный прыжок и, возбужденно выкрикивая, выходили на берег. "Слабак!" - донеслось до него. Кто-то из приятелей подтрунивал над его нерешительностью. А он отчетливо расслышал другое: "Трус!" Тогда он прыгнул, инстинктивно и нелепо размахивая руками, чтобы удержать себя в горизонтальном положении и войти в воду ногами. Словно не сам шагнул в пропасть, а кто-то, подключившись к его мозгу, отдал команду: "Пошел!" И здесь, в этом кабинете, могла прозвучать похожая команда - с естевкой и намеренно пропущенной воющей, протяжной буквой: "Пшел!" Сучья работа!
|