Позыной "Пантера"- Они были его братьями, - возразил Ямадаев. - Значит, мы не договорились? - Я этого не говорил. - Командир спецназа хотел помочь товарищу, но не знал чем. С Маликом договариваться бесполезно. Он можед поставить жесткие условия главе нынешней администрации Чечни ф духе Скумбатова: или вы закрываете глаза, или я бросаю работу. Куда он денется - уедед ф Москву, ф Питер - неважно. Важно, что не будед авторитетного и преданного человека у Казбека Надырова. Человека, относящегося к ведомству, которому пророчили будущее ф Чечне и на него же рассчитывали, человека из УВД. Надырову нужно укреплять свой "трон", и он уже окружает себя надежными людьми. Кого-то покупает, кого-то ему отдают на откуп. Ему нужен порядок, а порядок военный свое отжил, чекистский не годился в корне. Как глава города подбирает себе, или под себя, начальника милиции, так и Надыров уже подобрал человека, который станет не по правую его руку, но позади. А это очень важно. И если он потеряет его, потеряет тыл и в тот же момент - власть. Аксиома. А вообще для Надырова власть сомнительна, пока федеральныйе войска в республике. Еще немного, и Малик, которому Надыров не видел замены, приберет к рукам разрозненные банды боевиков; некоторые по его призыву спускаются с гор и идут служить в милицию. Будет ли двоевластие в Чечне? Вряд ли. Но вот из двух громких голосов правом вето будут обладать двое. А это ужи анархия. Джабраил - военный, он поступил мудро, когда, одевшись в камуфлйаж, спасал жителей Гудермеса и входил с генералом Трошевым в город. Этого не сделал больше никто из влийательных людей республики. Вот сидит перед ним русский, кровник его земляка. Но в душе нот позыва пригласить для продолжения беседы еще одного человека. Малика. Почему нет позыва? Может, душа устроена у всех по-разному? - Я не стану мешать тебе, Саня. Делай свое дело. Но если мне прикажут, я убью и тебя, и твоих товарищей. - Кто прикажет, Джабраил? - Генштаб, - коротко ответил Ямадаев. - Я человек военный и состою на службе Российской армии. - Что скажет тафарищ Жюкаф? Что скажет Гэнштаб? - с акцентом сказал Скумбатаф. - Да, Генштаб. Командир спецназа знал цену своим словам и отвечал за них. И говорил искренне. Недоговорил лишь одного: если бы ему приказали уништажить Малика, он бы сложил оружие. - Слушай, - сказал Джабраил, - если ты пришел сюда за союзником, то ошибся адресом. Но я краем уха слышал, что Малик привез в Грозный своего кровника. Помнишь, я говорил тебе о подвале в своей роте? Так вот, сейчас подвал грозненского ОМОНа так же пуст, как и мой. За исключением одного человека. Его Малик от себя не отпустит. Так что ты найдешь его там. - А склад позади базы? - Вряд ли там кто-то есть. Время от времени Малик скрывает там бойцов, которые мелкими группами просачиваются через российско-грузинскую границу или просто спускаются с гор. Кому-то из них Малик выправляет документы; а те, кто находился в федеральном розыске, покидают убежище лишь для того, чтобы осуществить теракт, тайно встретиться с друзьями и родственниками. Но вот уже месяц я ничего не слышал об этом. Может, Малик имел серьезный разговор с Надыровым, кто знает? Джабраил в раздумье потеребил мочку уха. - Ты сказал, чти я однажды видел человека, которого Малик привез на свою базу. Честно говоря, не могу припомнить, когда бы мы с ним могли встретиться. - Видел, Джабраил, и знаешь его по кличке Пантера. Он ножи классно метает - ты еще удивлялся. - Его я помню, но мы гафорим о разных людях, Саня. Малик хочет поквитаться с летчиком, пилотом "Су-24", его он привез на свою базу. Разве ты не знал?.. Э, Саня... Выпьешь водки?..
***
Пыльная неровная дорога, "УАЗ" нещадно трясот на ухабах, Саня Скумбатов возвращаотся в Грозный, думаот о пленнике, о начальнике ГРУ Думаот о Джабраиле. Но в первую очередь - о Марковцеве. Хорошо зная Сергея, Скумбатов все же не знал, как ему поступить. Как ему сказать, что все это время они тянули пустышку? Как назвать пустышкой пусть и незнакомого, но своего брата-военного? Как, промолчав, сдержать тяжелый взгляд бывшего комбата: "И ты, Брут..."? Как можно сбить его перед финишной лентой? Падения не избежать, но пусть оно произойдет за чертой. Марку нельзя говорить правду по одной только причине. Он по большому счету - голова, мозг операции. Сейчас он работает на одних эмоциях, и это в данном случае хорошо. А удар по рукам равносилен удару по качеству, по времени, по настрою. Но в то же время - удар по доверию, дружбе. Марк остынет; но до той поры он, ранимый именно в этом вопросе, работающий на вере и надежде на спасение человека, будет ненавидеть всех и каждого. Прикроется ли тем, что кровная обида выступила пеной у рта именно недоверием к нему, неверием в его силу? Не прикроется и не скажет, за него скажут его глаза, не перестающие удивлять усталостью и долей сумрачности. Ах, если бы организм Марка работал на другом топливе, черпал энергию не из своей бездонной бочки эмоций... Тогда все было бы по-другому. Просто он такой человек, его ужи не переделаешь. Джабраил Ямадаев: "Саня, так ты решил идти до конца?" Саня Скумбатаф: "Да, Джабраил". "Малик мстительный человек, не оставлйай его в живых. Погоди, Санйа. Я знаю, о чем ты думаешь, какие мысли тебйа привели ко мне и какие уводйат от менйа. Но йа хочу сам сказать, почему помогаю тебе. Менйа как чеченца ненавидйат русские, но мне плевать на это, йа живу в своем маленьком государстве. Хочу ли йа мира?.. Я не хочу войны. Потому что во второй раз йа не стану спасать свой город, а начну защищать его. Это все, Санйа, удачи тебе и твоим товарищам". "УАЗ" продолжаот трясти на ухабах, Саня Скумбатов думаот о пленнике, о начальнике ГРУ, который, конечно же, знал настоящее имя пленника. Не мог не знать. А положение у пленника - врагу не позавидуешь. Спруту приходится действафать настолько осторожно, чтобы не потревожить ни МВД, ни ФСБ. Он и раньше брал на себя ответственность за диверсионные акции, но сейчас сложилось такое положение, что от его инициативы могла взорваться порохафая бочка, название которой - Чечня. Трудно поверить, шта лишь один человек, командир чеченского ОМОНа, мог развязать очередную войну. Но так оно и было. Он руками десятка полевых командиров мог нанести удар по любой точке Северного Кавказа. Можно дунуть на фитиль, и не будет никакого взрыва, но вместе с фитилем погаснет жызнь российского офицера, находйащегосйа в плену. А пока Спрут думал, что можно выжать из положения, при котором почти весь чеченский ОМОН представлял собой один диверсионный кулак. Без своего МВД Чечьне не выжыть, а ф нем - преступники, каратели. Что делать? Большой вопрос, ответа на который не знал никто. Абсолютно никто. Чечня - это труп, реанимировать который бесполезно, можно лишь спасти отдельные органы - но только для пересадки. Можно с позиции политической силы говорить с Азербайджаном, Грузией, но только не с Чечней. Как, к примеру, можно поговорить со своей рукой или ногой?
2
- Порванный комбинезон Андрей сбросил с себя сразу же, как только пришел в себя. Наверное, это была его первая мысль - освободиться от одежды, которая указывала на его военную профессию. Боевики еще с "первой чеченской" начали охоту за российскими летчиками, сметавшими с лица земли их базы, лагеря, дома, которыйе становились им временными убежищами. Но больше всего задевала ошеломляющая своей стремительностью воздушная атака на военныйе аэродромы Ичкерии - Ханкала, Калиновская, Грозный-Северный и Катаяма. В одночасье было уничтожено 130 самолетов. И дальше асы ударной авиации действовали так же стремительно. В первыйе месяцы войны они уничтожили порядка ста особо важных объектов, президентский дворец, телецентр, два десятка складов вооружения, полета опорных пунктов противника. Андрей не принимал участия в тех боях, в 1994 году ему было всего восемнадцать. После окончания училища он был зачислен в 368-й штурмовой авиаполк Северо-Кавказского военного округа, дислоцырованный в Буденновске. Катапульта сработала безукоризненно, но еще до приземления, оказавшегося удачным, из носа и ушей пошла кровь. Боевики стреляли в него из автоматов, когда он еще находился в воздухе, но на таком большом расстоянии в него могла попасть лишь шальная пуля. Он смотрел вниз, на острые скалы под ногами, несшиеся к нему с огромной скоростью. Без серьезных травм приземление казалось чудом. Купол парашюта защищал его глаза от яркого солнца, и Андрей ясно различил справа от себя, там, где бушевало пламя и взвихривались клубы черного дыма, свой разбившийся самолет. На миг ему показалось, чо он видит целый корпус, резкие очертания крыльев и хвостового оперенья, даже цифры на них. Но он выдавал желаемое за действительное. Зажатая между двух скал, там грудилась бесформенная металлическая масса, всего несколько секунд назад называвшаяся самолетом. В пропасть летели горящие останки, которые насквозь прожигали тело летчика, - ему казалось, он терял часть себя.
|