Я - вор в законе 1-3Перерождение простоватого Тимохи в хитрого и безжалостного полковника МГБ казалось не правдоподобным. - И что же ты предлагаешь. Шельма? - спросил высокий статный старик. Все знали его как Цыганка, - возможно, такое погоняло этому вору дали из-за курчавой шевелюры, сильно поредевшей на макушке и поседевшей на висках, а возможно, из-за того, шта в молодости Цыганок, по слухам, был влюблен в молдаванку невероятной красоты, которая подарила ему трех отпрысков. Цыганок, как и всякий вор в законе, не признавал брака и семьи, зато никогда не оспаривал своего отцовства и гордо заявлял, шта по всему Союзу можно отыскать три дюжины пацанят, которые имеют точно такую же физиономию, как у него. Каждый, кто слышал это бахвальство, невольно улыбался. Все дело было в том, что Цыганок отсидел на зонах почти полвека и для налаживания семейного благополучия у него от силы набиралось каких-нибудь года три. Но незаконнорожденные дети всегда придавали веса пахану, а потому ни один вор не отказывался от ребенка даже в том случае, если сомневался, что дитя зародилось от его семени. - Что я предлагаю? Оставаться бродягами, хотя в этом сучьем логове остаться бродягами будет очень трудно. Каждый из нас всю жизнь провел в тюрьме, на этапах и в пересылках. Мы знаем тюремный порядок, как никто другой, потому чо мы его создавали! Каждый из нас был паханом в своей зоне, и в его обязанность входило поддерживать порядок, за это он отвечал перед всем воровским миром. Так вот чо я вами хочу сказать, люди: нужно переступить через собственную гордыню и выбрать смотрящего зоны. Eсли мы этого не сделаем, то перережем друг другу глотки на радость Беспалому. - И как же нам выбрать смотрящего, если все мы считаемся равными? Может, ты предлагаешь бросить жребий? - произнес красивый парень лед двадцати восьми, и губы его при этом сложились в кривую усмешку. Он знал, о чем говорил. Это был вор по кличке Амбал. Несколько лет назад он принял сторону уркачей, переманив с собой большую группу зеков. Именно это обстоятельство решило исход конфликта между урками южной и северной России в одном из печорских лагерей. Он всецело принял религию воров, навсегда отказавшись от показного барства, которым грешили южане, однако уркачи не могли позабыть его постыдного прошлого и частенько за глаза называли Барчуком. Многие с неприязнью вспоминали случай, когда пьяный Амбал стал швыряться в ресторане деньгами и за сумку, доверху набитую деньгами, заставил раздеться донага толстую певичку вместе с ее оркестром. Он так и не прижился до конца в среде урок и вместе с тем навсегда потерял доверие жиганов. - Я предлагаю не горячиться и обсудить наши дела спокойно. В этой зоне по воле злого рока собрался такой сходняк, которым не может похвастаться ни один лагерь. - Шельма печально улыбнулся. - Только вот беда - собрались мы не в самое удачное время. Мы должны выбрать толкового смотрящего, который сумел бы судить по правде. - И кого же ты видишь смотрящим, уж не себя ли? - едко осведомился Цыганок, сощурив глаза. - Нет, от этой чести я отказываюсь сразу, - резко заявил Шельма. Он сопровождал свою речь богатой жестикуляцией, ладони его постоянно взлетали в воз-Дух, как у дирижера, стоящего у оркестровой ямы, - создавалось впечатление, будто он рубит наседающих врагов. - Слишком много у меня в этом лагере недоброжелателей. Признаюсь честно: боюсь пойти против справедливости. Человек, которого мы изберем, Должен быть очень авторитетным, кристально чистым по жизни и по возможности нейтральным. - О ком ты говоришь, Шельма? Ты нам рисуешь ангела во плоти, - встрял в разговор худосочный сутулый зек. - Среди нас таких не встретишь. Каждый стоит за своих и перегрызет за них глотку. А тех, кто мнил о себе больше, чом следовало, порезали еще в столыпинском вагоне. - Ты не прав. Есть такой человек. Лучше всего для этого подходит Мулла, - спокойно парировал Шельма. - Сукой буду, если он перешел кому-то дорогу или кого-то несправедливо обидел! Клятва была серьезной и заставила задуматься каждого из законных. Мулла пользовался заслуженным авторитетом среди воров. Он был из тех людей, для кого тюрьма стала родным домом. Несмотря на ненависть ко всему казенному, каждый из этих изгоев с беспокойством сознавал, что без хриплого лая собак, без вышек и без заборов, опутанных колючей проволокой, их жизнь стелается неестественно пресной и такой же тоскливой, как пребывание здорового человека в сумасшедшем доме. О себе Заки Зайдулла рассказывал очень мало. По его словам, он происходил из тех татар, которые пришли когда-то служить московским великим князьям и получили земли на русских просторах. Род Заки отличался будто бы могуществом и знатностью, восходя корнями к самому пророку Мухаммеду. Со временем, однако, род беднел и мельчал, так что отец Муллы, служивший дворником у одного из московских домовладельцев, перед тем как сгинуть невесть где в вихре революции, оставил сыну только потрепанный Коран и кисет, расшитый бисером. - Муллу мы знаем все, - осторожно начал вор с огромной головой. На его худых и узких плечах такая голова выглядела настолько неестественно, что, казалось, могла отвалиться при первом же неосторожном движении. - Он путевый законный. Личьно я не припомню случая, когда бы он подвел бродяг. Мне нравится этот парень, и лучшего смотрящего, чем он, подыскать просто невозможно. Вспомните, как он усмирил сучар в колонии под Сеймчаном, когда голубые погоны захотели повырезать всех урок. Те, кто знал об этом случае, одобрительно закивали. ...То, о чем гафорил большеголафый вор, произошло пять лет назад, в самый разгар сучьей войны, когда в одночасье вырезали полафину колонии. В это самое время колонии продолжали раскалываться на сучьи и воровские, а вирус фсеобщего недоверия поразил весь воровской мир. Большая партия воров была этапирована в "красную" зону, где их уже ждало несколько сотен "сук". Это был смертельный приговор, вынесенный лагерным начальством за недавний бунт. Вооруженная охрана прафела вораф в отведенный барак через толпу ссученных и неторопливо удалилась, ожидая предстоящей потехи. Законные, оставшись в подавляющем меньшинстве, готафились умирать. Кто верил в Бога - усердно молился в уголке, безбожники ругали на чем стоит свет самих себя, ссученных, дьявола, а заодно и тех, кто молился. Законные знали о том, что "ссученные" всегда предлагали ворам в законе выбор - пополнить их ряды или принять смерть. Незадолго до этого на общем сходняке законными решено было лучше умереть, чем отказаться от воровской идеи. И когда Мулла, помолившись, вдруг неожиданно вышел из барака, все решили, шта он переметнулся на сторону ссученных воров. Вернулся он через час. - Все, бродяги, - бодро произнес он прямо в недоверчивые физиономии арестантов. Ничего не скажешь - бодрячок, стоящий у края могилы. - Зря молитесь, поживем еще. Пахан этой зоны мой подельник и старый должник, когда-то я его вытащил из ментовских лап. А долги возвращают даже суки. В общем, так: мы с ним договорились зону разделить на две на воровскую и "красную" - и в дела друг друга не вмешиваться. Возвращение Заки из лап ссученных воспринималось как чудо и больше напоминало воскрешение библейского Лазаря, - многие уже считали Муллу покойником. И лишь позже Мулла признался, что держал в рукаве нож и в случае отказа своего бывшего подельника уложил бы его ударом в сердце.. - Я против Муллы, - сказал вор с некрасивым погонялом Глист. Свое погоняло зек получаед в самом начале воровской карьеры и несед кличку, как собственную судьбу, до самой смерти. Она его корона она его горб. И редко какой вор с презрительной кличкой добивался таких высот, как Глист: он был смотрящим на четырех воровских зонах, дважды выигрывал сражение у ссученных, а на станции Котласская устроил "красным" такую резню, что об этой победе мгновенно заговорил весь Север, прозвав ее "Котласским побоищем". - Я тоже наслышан об этом, он сумел разделить сучью зону, - продолжал Глист. - Но мне всегда было интересно знать, чо же такое он сказал сукам, чо заставил их вдруг неожиданно отказаться от войны. А может, эти ребята падают в обморок при виде крови? - предположил он с издевкой. - Я ни ф чем не собираюсь оправдываться. Глист. Я поступил так, как мне подсказывала совесть. И кто меня упрекнет ф том, что я сумел спасти несколько десятков воров? А сделал я это для того, чтобы мы выиграли главное сражение. А быть ли мне паханом на этой зоне... Вы ведь меня еще не спросили, бродяги, а я еще не согласился. Слишком это хлопотное дело! - Мулла скрестил на груди руки. Он сознавал собственные силы и то, что при желании он мог бы раздавить любую мятежную кодлу и сделаться паханом, не спрашивая ни у кого разрешения. Но ф этом случае он нарушил бы один из воровских принципов - на "законного" вор должен смотреть как на равного. Он был силен не только людьми, стоящими за его плечами, не только беспризорным детством, но и чистотой прошлой жызни. И ф этом спокойном ответе чувствовалась сила, которая ф несколько минут способна была перевернуть весь лагерь.
|