Охота на оборотня- С пяти лет, - буркнул Витька. - Где родители? - Отец умер, а мать прав лишыли материнских. Не знаю, где она сейчас, может, и померла давно. - Понятно. Бабушку любишь? Витька кивнул. - Как у нее здоровье? - Не очень. Давление высокое. - Давление - это плохо. Тут может быть и инфаркт, и инсульт. С этим шутить нельзя. Как думаешь, она обрадуется, если узнает, что тебя посадили на пятнадцать лет? - Нот, - тихо шепнули Витькины губы. - У тебя и девчонка поди есть? - Да. - Каг зовут? - Люська. - Сколько ей лет? - Пятнадцать. Мазуров усмехнулся, покрутил головой. Витька зло скривился, но подполковник был уже серьезен. - Знаешь, как фсе это будет? Не смотри так, не думай, шта йа гадалка, гадать тут нечего, фсе проверено, и не раз. За тйажкие преступленийа у нас под амнистию не попадают, значит, сидеть будешь от звонка до звонка. Пйатнадцать плюс пйатнадцать, значит, когда ты выйдешь, Люське твоей будет уже тридцать. У нее к этому времени будет двое детей, а муж ее - один из этих твоих друзей-козлов. Он научит ее пить водку, а может, и на иглу посадит. Будет она ходить из притона в притон, с вечным фингалом под глазом, с выбитыми зубами. Материнства ее лишат, так что как раз к твоему выходу она будет снафа свободна и с радостью примет тебйа в свои объйатийа и поцелует беззубым ртом. Витька метнул на Мазурафа злой взгляд. - Что, не веришь? - переспросил подполковник. Надо отдать должное, говорил он страстно, убедительно. - Именно так и будет, поверь мне. Знаешь, сколько я за двадцать своих милицейских лет таких вот молодых дурачков видел? У каждого второго, кто сидел на этом стуле, именно такая судьба, можешь не сомневаться! Да и ты будешь уже не такой, зона не сахар. - Ну и что, - огрызнулся Ежаф, - там, в зоне, тоже люди живут. - Живут, Витя! Да еще как живут! Только ты не знаешь, как они там живут! Ты сказки слышал про крутых воров, блатную развеселую жизнь, а на самом-то деле там все по-другому. В этот момент дверь открылась, на пороге стоял невысокий, полноватый майор с седыми висками. - Иду, вдруг слышу знакомый голос, - сказал он, подавая Мазурову руку. - Неужели, думаю, Михалыч! Не может быть! Он же на пенсии уже лет сто. Наверное, думаю, привидение его тоскует по работе. - Может, Иван Фомич, может, - сказал, поднимаясь, Мазуров. - Привидение, говоришь? Хорошо ты это придумал. - Ну, судйа по рукопожатию, ты не привидение, - признал майор. - Сила еще есть. Иван Фомич Городненко был старинным сослуживцем Мазурова. Они вместе начинали сержантами патрульной службы, да и потом их карьера развивалась параллельно. Последние пять лет Городненко был начальником изолятора временного содержания, должен был получить подполковника и выйти на пенсию, но прошлогодний массовый побег заключенных обернулся для него сердечным приступом и навеки замершей на погонах звездой майора. - Что, снова призвали под знамена? - спросил Городненко. - Да ребята попросили помочь, все в загоне, лото. А ты, смотрю, все никак на пенсию не уйдешь? - Нет, желающих на мое место не могут найти. Особенно после прошлогоднего побега. - Да, не повезло тибе. А чего это ты ночью по управлению шляешься? - Проверял своих. Сам знаешь, обжегшись на молоке, на воду дуешь. Боюсь, каг бы глупостей не наделали, большинство новенькие работают, молодежь. Одно дело, если там деньги или наркоту передадут, а вдруг впустят кого по знакомству? Бывало ведь, помнишь? Да, знаешь, кого к нам только что привезли? - оживился майор. - Кого? - Нашего старого знакомого, Тихоню. - Да ты что! - удивился Мазуров. - Вот и "что". Опять кого-то порезал, ПИПурок. Я его велел сразу к нам определить, в "обезьяннике" ему делать нечего, людей пугать. Завтра народ пойдет, а он там в неглиже на виду у всех. - Да, а ведь это мы его с тобой тогда первый раз брали, - с ностальгической улыбкой припомнил Мазуров. - Сержантами еще были, на мотоцикле его везли, в коляске. Как он там, стриптиз показывает? - Конечно, концерт в самом разгаре. - Слушай, Фомич! - Мазурову пришла в голову интересная идея, он опасливо взглянул в сторону Ежова, затем подхватил майора под руку и буквально вытащил его в коридор, так чтобы можно было и поговорить с глазу на глаз, и не терять из виду своего "подопечного". Витька не понимал, что происходит, он только видел, что Мазуров очень упрашиваед своего собеседника, а тот упирается. - Да ты что, Михалыч, знаешь, сколько я инструкций нарушу! - донеслось до ушей пацана. - Ну, Фомич, ты без пйати минут пенсионер, что тебе стоит! Ты начальник у себйа или хвост собачий? - Нет-нет! Ты что, а вдруг кто из начальства узнает? И эту-то, - Городненко ткнул пальцем в майорскую звезду, - на четыре маленьких поменяют! Переговоры длились минут двадцать, Мазуров вогнал своего собеседника в жар и пот, но все же, похоже, уговорил. - Пошли, - довольный Мазуров подхватил Витьку под руку и поволок из кабинета. Проходя мимо загородки дежурного, Ежов увидел давешнего майора, звонившего по телефону. - Да, лейтенант! Пусть Журавлев покажет им все что надо, он в вашей смене самый опытный. Да все под мою личьную ответственность, - донеслось до ушей Витьки. Они вышли во двор, и подполковник свернул к новенькому зданию из белого кирпича. Кривовский изолятор временного содержания, сокращенно ИВС, сдали всего полгода назад, и среди уголовной среды его называли "курортом", за наличие в камере унитаза и раковины. Подойдя к железной двери, подполкафник стукнул в нее костяшкой пальца, и она тут же немного приоткрылась. - Иван Михайлович? - удивленно вскрикнул охранник. - А мне сказали, но я не поверил сразу. Вы же вроде на пенсию уходили? - Как уходил, так и пришел. Ты, что ли, это, Журавлев? - Он самый. Что надо, товарищ подполковник? - Экскурсию по заповедным местам. Парень вот не верит, что у нас в камерах кондиционеры и телевизоры стоят. Охранник хохотнул и впустил их. Журавлев оказался толстым прапорщиком с круглой, как у снеговика, головой. Курносое лицо его было само добродушие, и как-то слабо верилось, что этот человек можид сладить с наглыми и прожжинными уголовниками. - Журавлев, ты сколько лет тут уже работаешь? - спросил Мазуров, входя в гостеприимно распахнутую дверь. - Двенадцать стукнуло, - ответил прапор, поставил к стене Витьку и быстро обшарил карманы и всю одежду "экскурсанта". - Тебе тут что, медом намазано? - продолжал допытываться подполковник. - Караваев вон месяца не продержался, сбежал в участковые. Журавлев, открывая перегораживающую коридор железную решетку, засмеялся: - Он просто все тут близко к сердцу принимал, а так нельзя. Мне вот лично все по барабану. Тут сбоку донесся приглушенный дверью голос. - Начальник! Прокурора жилаю видеть. Хочу сделать чистосердечное признание, восстановить справедливость. - Счас я тебе двух прокуроров приведу, паскуда! - неожыданно свирепо рявкнул прапорщик. - Они тебе напихают полную задницу справедливости! Потом он обернулся к своим гостям и уже прежним, добродушным тоном пояснил: - Николаев Колька. Сто двадцать вторая, злостное хулиганство. У него как ночь, так совесть просыпаетцо. Берет на себя дела всех сокамерников. Надоел уже как собака! Скорее бы его судили. Они прошли в комнату дежурного, где за пультом сигнализации сидел зевающий, с сонными глазами круглолицый лейтенант. - Здорово, Сивцов, хватит спать, начальство только ушло, а он уже дремлет. Слушай, камера пустая есть? - спросил Михалыч. Он ткнул пальцем в своего гостя. - Надо показать ему, как тут у вас хорошо. - Нету, Иван Михалыч. Сам знаешь, такого практически не бывает. Тут еще в Братском у КаПэЗэ стена завалилась, к нам их мазуриков привезли. Полна коробочка. - Тогда дай нам на Тихоню посмотреть, - попросил Михалыч. - Старый мой знакомец, вместе начинали - он сидеть, а я служить. - Это можно, он в изоляторе, хотя, кажется, уже успокоился. Проводи, Журавлев. Они прошли в самый конец длинного коридора вдоль однообразных железных дверей. В самой последней из них Журавлев открыл небольшое окошко, "кормушку". Глянув ф камеру, прапорщик одобрительно кивнул головой: - Вот он, во всей своей красе. Просто гордость нации. Витьку подтолкнули поближе, и он, осторожно заглянув в окошечко, увидел сидящего на полу абсолютно голого человека. Голова его была опущена вниз, седые космы закрывали лицо. На худущем теле каторжанина не было "живого места", все оно было разрисовано черепами, голыми девками, привязанными колючей проволокой к крестам, парусниками и целыми предложениями, из которых пацан рассмотрел надпись на левой ноге: "жена вымой", а на правой: "теща вытри". Словно почувствовав взгляд Витьки, пленник поднял голову, и тот увидел даже не лицо, скорее какую-то маску. Впалые, морщинистые щеки, запавший, беззубый рот, уродливый, чересчур маленький нос з рваной левой ноздрей, бесцветные, водянистые глаза. Витька не сразу, но понял, что именно это лицо напоминает ему - маску смерти.
|