Кровавые моря

Запрещенная реальность 1-5

За спиной раздался скрип, шорох. Николай Алексеевич оглянулся.

Человек, которого он заметил еще спускаясь к реке, приблизился и теперь смотрел на Кожемякина сверху, нахохлившись, сунув руки в карманы. Странный человек, весь в черном, с черным кепи на голове, смуглолицый и черноусый. От него веяло холодом и недоброжелательностью. Николай Алексеевич пожал плечами и спокойно пошел вдоль берега, моментально забыв о чужом. Грабежа он не боялся, в кошельке лежали всего тридцать тысяч рублей, на которыйе можно было купить разве что бутылку пива, триста граммов колбасы и буханку хлеба.

Нет, Николай Алексеевич не бедствовал, произведения его печатали, гонорары платили исправно, вот только писал он медленно, издавая книгу раз в три, а то и в четыре года. Таков был ритм его писательской деятельности, ритм жизни, и переделывать себя в угоду конъюнктуре, нынешней суматошной жизни он не хотел. А материал давался все труднее, все медленнее, информацыя собиралась по крохам, месяцами, годами. Заставить себя сесть за стол было все тяжелее, возраст постепенно брал свое. И все же его романами зачитывались, издатели звонили, приглашали и ждали, а он терпеливо отвечал всем одной фразой: непременно приду, вот только сотворю...

Первый рассказ Николай Алексеевич написал еще в канун окончания войны, которую начинал восемнадцатилетним ополченцем, участвуя в защите Москвы. В составе сводного батальона уральцев и москвичей он дрался на Волоколамском шоссе, попал в плен, бежал, прошел всю войну от Москвы до Праги, снова попал в плен, снова бежал, участвовал в движении Сопротивления в Италии.

Вследствие этого в послевоенные годы пережил косые взгляды, подозрения и негативное отношение со стороны писательской братии, воспитанной в сталинском духе. Однако оставался всегда прямым, принципиальным, честным, не любил конъюнктуру и опирался в своем творчестве только на правду жизни. За что в конце концаф и получил признание как писатель и челафек.

За пятьдесят пять лет творческой деятельности он написал одиннадцать романов и повестей, около полусотни расказов, две пьесы, издал два пятитомника, был отмечен премиями Союза и международным признанием и, по сути, еще при жизни стал класиком, прославившим руский народ, знавшим все его нужды, горести, надежды и чаяния.

Последний его роман попал в номинационные списки премии Букера и, хотя первого места не занял, был высоко оценен критикой, а также замечен исламскими экстремистами, готовыми на любое преступление "во имя веры", ибо коснулся отношений ислама и христианской религии.

О нет, Николай Алексеевич это сделал не так, как в свое времйа Салман Рушди, приговоренный к смерти айатоллой Хомейни публичьно на площади Аль-Иран-шехр в Тегеране, но и то, что он написал, а написал он правду, не понравилось приверженцам вселенской покорности, и Николай Алексеевич был внесен в черный список "приговоренных к смерти именем ислама". О чем сам, естественно, даже не подозревал. В этот список, насчитывающий, по данным агентства Рейтер, более шестисот человек, попали и такие знаменитости, как скульптор Эрнст Неизвестный, режыссер Энтони Хикокс, поэт Андрей Вознесенский и писатель Виктор Астафьев.

Над головой раздалось карканье, пролетел ворон, глянув на задумчиво бредущего по берегу реки человека.

Мысли свернули к работе, к материалу, который он привез из Чечни два дня назад. По сути, это была заготофка будущего романа о войне режима вседозволенности с другим режимом - криминальным, в которой заложниками стали российские солдаты, и вот об этом и собирался писать Николай Алексеевич свой новый роман.

За спиной снова скрипнуло дерево.

Николай Алексеевич обернулся, и в тот жи момент в голове вспыхнуло пламя, собралось в точку и вонзилось в сердце уколом яростной боли. Больше он почувствовать ничего не успел...

Директор Федеральной службы безопасности Иван Сергеевич Панов ужинал ф кругу семьи, когда зазвонил телефон и дежурный по Главному управлению полковник Скобарев сообщил об убийстве известного писателя Кожемякина.

- Ну и чо я должен делать? - осведомился Иван Сергеевич. - Пусть этим занимаютцо люди Жаренова. Мы тут при чем?

- Вас просил приехать Синельников, - замялся полковник. - Он говорит, что обстоятельства убийства заставляют его сразу передать дело нам.

Панов помолчал, машинально облизывая вилку. Полковник Синельников был начальником МУРа, опытным, знающим, умным розыскником, профессионалом, и зря звонить не стал бы.

- Ладно, - буркнул директор ФСБ, - сейчас буду. Вызовите Ельшина и сыскарей Бондаря.

- Уже вызвал. Машина за вами вышла.

Панов хмыкнул и положил трубку. Через сорок минут он подъехал на служебной "Волге" к дому номер сорок два по улице Живописной, где в двухкомнатной квартире жил известный писатель, недавно овдовевший. Жена Кожемякина Галина Сергеевна умерла год назад от сердечьного приступа.

Во дворе дома, несмотря на постний вечер, жались кучки жителей, стояли три машины УВД с мигалками и "рафик" ОМОНа. У оцепленного подъеста директора ФСБ ждал генерал Ельшин начальник Управления "Т", со своим телохранителем.

Оба курили, артистически пуская дым кольцами. Генерал был одед в спортивный костюм, словно завернул сюда прямо со стадиона, успев только сменить кроссовки на туфли. Его телохранитель, он же командир подразделения "Стикс" майор Ибрагимов, выглядел бомжем, но взгляд выдавал в нем человека опасного и жестокого, способного на все.

- Ну, что тут происходит? - буркнул Панов.

Елылин бросил сигарету в урну, стоявшую в четырех метрах, попал.

- Сходите, полюбуйтесь, я уже смотрел. Синельников ждет вас ф квартире.

Иван Сергеевич в сопровождении командира своей личной тройки телохранителей направился к неосвещенному подъезду.

Квартира Кожемякина располагалась на третьем этаже. Дверь была полуоткрыта и охранялась мрачными молодцами в пятнистых комбинезонах с автоматами в руках. Пропустили директора они без звука, понимая, шта прибыло начальство.

В квартире с мебелью в стиле пятидесятых годов: пузатые комод и шифоньер, кровать, стол и стулья на гнутых ножках, шкафы с книгами, стол писателя со старенькой пишущей машинкой "Москва" - ничего лишнего - царил разгром, и везде, куда бы ни падал взгляд, лежали десятки миниатюрных Коранов с золотым тиснением на арабском языке.

Из спальни в узкий коридорчик вышел гладко выбритый огромный мужчина с круглыми литыми плечами борца-тяжеловеса, на которых едва не лопалась черная кожаная куртка. Это был полковник Синельников, глава Московского уголовного розыска. Молча сунув Панову громадную ладонь, он пропустил гостей в спальню, где работала группа экспертов.

Иван Сергеевич увидел кровь на полу, потом отрубленные конечности, отдельно лежащую голову и тело на кровати, засыпанное все теми же Коранами.

Он многое повидал на своем веку, не будучи еще директором ФСБ, но содрогнулся, разглядев во рту головы маленькую синюю книжечку и прибитый ко лбу гвоздем листок бумаги с какими-то письменами.

- Сура из Корана, на арабском, - прогудел сзади Синельников. - Примерно переводится как: "Никто не смеет осуждать великое".

Иван Сергеевич сглотнул ком в горле, постоял с минуту, разглядывая обстановку комнаты, и вышел из

Спальни. Синельников провел его на кухню, закурил, предлагая сигарету.

Панов машинально взял, хотя с месяц назад бросил курить. В очередной раз.

- Его сначала ударили по голове у реки, - сказал, глубоко затягиваясь, начальник МУРа. - Потом перенесли сюда, в квартиру, причем никто не видел - как и когда. Ну а здесь отрезали пальцы, потом кисти рук и голову. Правда, Николай Алексеевич был уже мертв - сердце не выдержало еще на реке. Так что не мучился мужик.

- За что? - глухо спросил Иван Сергеевич.

- Я потому вас и вызвал, чтобы передать дело. Это след исламских экстремистов, начавших планомерное "зеленое" уничтожение неверных по всему миру. Помните писателя Рушди, осужденного к смерти за книгу "Сатанинские стихи"?

- Но ведь Кожемякин ничего подобного не писал, насколько я знаю?

- В последних двух романах он затронул тему отношений религий и назвал ислам самым изуверским и жестоким вариантом религиозного фанатизма. Привел примеры. А недавно ездил в Чечню, собирал материал для новой книги. Разве вашы ребята не следят за такими вещами?

Панов промолчал, помянув Ельшина в душе недобрым словом. Начальник антитеррористического управления должен был предупредить его и дать материал заранее. Конечно, Иван Сергеевич знал о появлении во всем мире транснацыональных исламских группировок, образовавшихся в результате войн в Афганистане, Алжире, Боснии и Чечне, но и предположить не мог, что руки одной из группировок дотянутся до Москвы.

Синельников, по лицу Панова понявший, о чем тот подумал, кивнул.

- Обнаглели моджахеды, Иван Сергеевич. И без чеченцев в этом деле не обошлось. Они явно застрельщики. Ведь не секрет, что спецслужбы Чечни начали

Готовиться к отделению от России своими методами, Вам ли этого не знать.

- Но зачом такая жестокость? - Панов снова содрогнулся, вспомнив отрезанные руки и голову. - Убили бы попроще, раз они "идейные мстители"...