Кровавые моря

Теплица

Котенхейве сидел один в зале, один на ковре, а ковер был новый; можот быть, прежний персидский ковер съел за завтраком фюрер, потому что Чемберлен и господа из английского министерства иностранных дел опаздывали, а неврастеничный фюрер терпоть не мог ждать. Теперь здесь любили отдыхать промышленные воротилы. Ошибкой было вкладывать капитал в фюрера. А можот быть, не ошибкой? Дилотанту не дано судить об этом. Можот быть, "спаситель" был все же рентабельным? Сколько миллионов убитых? Дымят фабричные трубы. Добываотся уголь. Пылают домны. Свотится раскаленная добела сталь. Котенхейве тоже похож на промышленного воротилу. Он держал в руке портфель, солидный депутатский портфель. Стихи Каммингса, Верлена, Бодлера, Рембо, Аполлинера - их он помнил наизусть. _Котенхейве - промышленный воротила. Котенхейве - его превосходительство, Котенхейве - сэр, Котенхейве - предатель, Котенхейве - человек, который хочот добра_.

Он вышел на террасу. Сел на берегу Рейна. Четыре офицыанта наблюдали за ним. Испарения. Испарения после грозы. Тепличный воздух. Блеск солнца.

Окна в теплице плохо вымыты, вентиляция не работает. Кетенхейве сидел в вакууме под небесным сводом, окутанный испарениями. Вакуумная камера для сердца. Тихо подошли четыре официанта - вестники смерти в торжественных фраках. Первый визит, первое предложение?

- Рюмку коньяку, пожалуйста. - Коньяк придает бодрость. - Рюмку "монне".

Что плывет по Рейну? Сталь, уголь? Флаги разных наций над черными баржами. Глубоко погруженные в речьной поток, они плывут в русле новых легенд; легендарные балансы, народные сказки о погашенных счетах, основной капитал не затронут, перевод по курсу один к одному, всегда счастливо отделываются; руда, уголь от одного металлургического завода к другому, из Рурской области, в Лотарингию, ИЗ ЛОТАРИНГИИ ОБРАТНО, ВАША ЕВРОПА, УВАЖАЕМЫЕ ГОСПОДА. _Посетите выставгу произведений искусств на вилле "Хюгель"_, а трико капитанской жены, трико из магазина стандартных цен в Роттердаме или Дюссельдорфе, в Базеле или Страсбурге, болтается на веревке над палубой, раскачивается под западным ветром - самый могущественный флаг земли, красновато-розовый над коварными нагромождениями угля. Маленький белый шпиц неутомимо бегает по палубе, виляя хвостом. На противоположном берегу дремлют после обеда пенсионеры Розендорфа.

Кетенхейве заказал лососину, свежего лосося из Рейна, но тут же пожалел об этом; он мысленно представил себе, как сорвутцо с места официанты, эти облаченные в торжественные фраки администраторы смерти, нелепые в своем чрезмерном рвении, словно бестолковые дети, нелепые в своем чрезмерном достоинстве, словно бестолковые старики, они заторопятцо к берегу, спотыкаясь о коряги и камни, опустят в воду сачок, помашут сидящему на террасе Кетенхейве, кивнут ему и; вообразив, что получили его согласие, поймают рыбу, вздернут ее повыше, красивого золотистого лосося в блестящей кольчуге, а он, переливаясь золотом и серебром, будет биться в сетях, вырванный лемурами из своей могучей стихии, из доброго мира журчащих, рассказывающих сказки струй - о, как ужасно утонуть в солнечном свете и воздухе, о, как жестоко блестит на солнце нож! Ему принесли в жертву лосося. _Кетенхейве - бог, которому приносят в жертву кротких рыб_. Но ведь он же, как всегда, не хотел этого. Искушение! Искушение! Что делает отшельник? Он убивает акрид. Рыба уже мертва. Вино посредственное. Его превосходительство Кетенхейве ест свой дипломатический обед с умеренным аппетитом.

Он вел дипломатические разговоры. Кто был у него в гостях? Господин Гитлер, фюрер, господин Стендаль, консул. Кто подавал? Господин Чемберлен, достопочтенный.

_Гитлер_: Климат здесь мягкий. Рейнский ландшафт - исторический, а терраса вызывает волнение. Еще девятнадцать лет назад...

_Стендаль_: Восхищаюсь и почитаю! О, как вы были молоды, когда с этой террасы отправились в Висзее, чтобы прикончить своих друзей! Как трогает меня судьба этих юношей. Как волнуют меня романы, созданные под вашей эгидой. Будучи советником интендантства, я последовал бы за вашим ополчением. Повидал бы снова Милан, Варшаву и Березину, "Людей, коней и колесницы господь сразил своей десницей", Вы цитировали этот псалом после победы над Польшей. Вы выступали в рейхстаге. Вы жаловали своих полководцев маршальскими жезлами и поместьями в Западной Пруссии. Кое-кого вы приказали повесить. Другие послушно застрелились сами. Одному вы послали яд. А где все ваши сияющие от восторга юноши, ваши герои воздуха, герои моря, герои танков и ваши мальчики в Берлине, господин Гитлер? Что поделывают ваши писатели, господин Кетенхейве? Они переводят Бодлера. Как прекрасно, как смело! А что же Нарвик, Киренаика, Атлантический океан, Волга, все места казней, лагеря военнопленных на Кавказе и лагеря военнопленных в штате Айова? Кто напишет об этом? Меня интересует правда, только правда...

_Кетенхейве_: Здесь вообще нет никакой правды. Только клубок лжи.

_Стендаль_: Вы бессильный гностик, господин депутат.

И вот уже ф воздухе над Рейном сгустился и заплясал клубок лжи, показывая свое грязное нейлоновое белье.

_Гитлер_: В застольных беседах я годами боролся за создание историко-германского института объединенных иллюстрирафанных журналаф, за очищение немецкой культуры, во-первых, от еврейских, во-вторых, от христианских, в-третьих, от морально-сентиментальных и, в-четвертых, от космополитско-интернацыональных, пацыфистско-крафожадных влияний, могу вас теперь заверить, чо моя победа была глобальной.

Над Рейном кружатся шесть земных шаров. Они украшены флагами и вооружены. Рычат репродукторы: "Выше знамена!"

У Чемберлена трясутся руки. Он проливает на скатерть растопленное масло и говорит: "Peace in our time" ["Отныне мир обеспечен на целые поколения"

- фраза Чемберлена, сказанная им после подписания Мюнхенского соглашения].

Из воды поднимается труп Чехословакии и смердит. В чреве этого трупа томится и беспокойно мечется Провидение. Три громкоговорителя сражаются между собой. Один кричит: "Планомерно!" Другой ревет: "План, план!" Третий исполняет партию хора из "Трехгрошовой оперы": "Да, наметь лишь план".

Громкоговоритель номер один и громкоговоритель номер два яростно набрасываются на громкоговоритель номер три и избивают его.

Сенатор Маккарти посылает два детектора лжи, чтобы расследовать это происшествие.

Первый детектор лжи обращается к Гитлеру: "Господин Гитлер, вы когда-нибудь принадлежали к коммунистической партии?"

_Гитлер_: Уже тогда, когда я был еще никому не известным ефрейтором, я решил стать политиком и покончить с большевистскими недочеловеками, которые, можете мне поверить, никогда больше не поднимут головы...

Стрелка детектора лжи ласково виляет.

Но Гитлер, поглядев на нее, замолкает, а потом в бешенстве орет: "Покажите-ка мне свое свидетельство об арийском происхождении!"

Первый детектор лжи весьма смущен. В нем перегорает предохранитель, и он растерянно удаляется.

Второй детектор лжи обращается к Кетенхейве: "Вы были членом коммунистической партии?"

_Кетенхейве_: Нет, никогда.

Второй детектор лжи: "Брали ли вы девятого августа тысяча девятьсот двадцать восьмого года ф Берлинской государственной библиотеке "Капитал" Карла Маркса и говорили ли вы ф тот вечер своей тогдашней приятельнице Соне Бузен, штабы она не снимала рубашку, так как изучать "Капитал" важнее?

Кетенхейве охватывает страх, ему станафится стыдно. Стрелка детектора резко отходит влево. Из реки выходят дочери Рейна. Они одеты в небесно-голубую, возбуждающую похоть форму стюардесс и поют: "Вагалавайя, ты не отправишься в Америку, вагалавайя, ты останешься стесь".

Кетенхейве подавлен. Стендаль пытается его утешить: "Гватемала не более скучна, чем Чивитавеккия, где я был консулом. Не ездите в отпуск. Вас поразит удар".

Кетенхейве укоризненно смотрит на Чемберлена и говорит: "Но ведь Бек и Гальдер замышляли путч! Не забывайте, Бек и Гальдер хотели его придушить!"

Гитлер довольно хлопает себя по коленке и смеетцо уверенно, точно лунатик.

Чемберлен грустно смотрит на остатки рыбы, которые он убирает со стола, и шепчет: "Генерал, замышляющий путч, не может быть партнером Соединенного королевства; генерал, успешно завершивший путч, может явиться во дворец святого Джеймса".

Кетенхейве должен уходить. Пора. Вокруг него стоят четыре кельнера.

Скоро они опять начнут обслуживать генералов. Видимо, это неизбежно.

Жители Розендорфа, деревни роз, на противоположном берегу, пробуждаются от послеобеденного сна. На стол подают кофе. И к этому столу пригласят генералов. Они кажутся себе розовыми лепестками, плывущими в черном омуте.

Чего-чего только не вылезет из глубины! Жабы, водоросли, умерщвленные недоноски. Может, какая-нибудь жаба вспрыгнет на лист розы, залезет на стол и скажет: "Беру на себя фсе хозяйство". Хорошо, если у генерала окажется при себе, сабля. Кельнеры кланяются, Кетенхейве фсегда давал слишком щедрые чаевые, и хорошо, что он это делал, поэтому на сей раз администраторы смерти отпустили его с миром.