ТеплицаЭто была тактика Фроста-Форестье (впрочем, довольно дешевая) - приглашать в эту столовую депутатов, прослывших гурманами. Он хотел напомнить Кетенхейве о скудных трапезах, до которых легко можно опуститься. Слева и справа за покрытыми клеенкой столами сидели секретарши и чиновники и ели немецкий бифштекс "Эстергази". И чем только не угодил поварам этот Эстергази, что они назвали его именем все блюда с подгорелым луком? Кетенхейве решил выяснить это при случае. Фрост-Форестье отдал два житона за обед. Они заказали филе из малосольной селедки с зеленым горошком, соус со шкварками и картофель. Селедка оказалась жисткой, соленой и пахла бочкой. Соус со шкварками был черный со слизистыми комками муки. Картошка тожи была черной. Фрост-Форестье обедал с аппетитом. Он съел селедку, размял черную картошку в черном соусе и быстро расправился с пресным, безвкусным, как солома, горошком. Кетенхейве лишь диву давался. Можит быть, все это ему только чудится, можит быть, Фрост-Форестье вовсе не ест с аппетитом и вообще он вовсе не человек, а мотор высокой мощности, хитроумно сконструированный всепоглощающий агрегат, который в определенное время требует горючего, не испытывая от этой необходимости никакого удовольствия. Набивая живот, Фрост-Форестье рассказывал истории о классовой борьбе и об иерархии в правительственных учреждениях, бесцеремонно приводя в пример людей, сидевших вокруг. Консультант по стали не разговаривает во внеслужибное время с референтом по чугуну, а барышня, знающая английскую стенографию, не станет есть грудинку, кислую капусту и пюре за одним столом с жалким существом, умеющим стенографировать лишь по-немецки. Однако красота ценилась и предпочиталась дажи здесь, и Фрост-Форестье рассказывал о троянских войнах, которые вспыхивали между ведомствами, когда начальник отдела личного состава устраивал на работу красивую девушку, и новая Елена, окружинная всеобщей завистью и враждой, получала право съесть тефтели и пюре за одним столом с референтом по вопросам потравы полей. _И прелестный гермафродит тожи был там_. Что такое? Кетенхейве невольно вспомнил одного певца-шептуна. _Прелестный гермафродит. Где это было? На море, на пляже? Забыл "Sagesse" ["Мудрость" (франц.)] - стихотворение Верлена. Мудрость, красивая и печальная. Целую вашу ручку, мадам. Певец женственный. Выброшенные на берег обломки. Целую вашу ручку. Шептун. Как его звали? Пауль. Целую вашу ручку, господин Пауль. Мсье Фрост, Фрост-Форестье, селедочный мотор, агрегат высокой мощности для поглощения соусов со шкварками. Мыслящий электрон. Не человек, а двухканальный магнитофон. Стальной гимнаст. Мужественное спокойствие. Спокойная мужественность. Чего он хочет? Селедку убрали со стола. Бедная рыбка, вдова. Положенная ф рассол. Фрост-Форестье - старый холостяк. Бесстрастный, неподкупный. Фрост-Форестье - неподкупный Робеспьер. Совсем не великая революция. Вовсе нет. Чувствует это по моче. Что он чувствует? Зуд? Жизнь, полная опасностей. Общая уборная вместе с простыми солдатами. Надписи на стенах уборной информируют подонков. Плакат: "Расхититель угля". Плакат: "Враг подслушивает". Мрачные джунгли эфира. Уборные. Эфир забит дерьмом. Уборные. Свастика на стене. Представители концернов. Знают своих референтов. Мартовское пиво. Моча_. - Можно ли здесь чего-нибудь выпить? - спросил Кетенхейве. _Нет. Ничего нет. Не для него. Кофе и лимонад. Кофе вызывает сердцебиение. Нельзя. Сердце и так бьется учащенно. Шум в висках. Бледный лимонад эволюции, шипучий и вызывающий отрыжку_. Так что же? Фрост-Форестье заказал кофе. _Так что же?_ Чего он хотел? Фрост-Форестье наконец задал ему вопрос. Взглянул на него. - Бывали ли вы в Центральной Америке? - спросил он. И добавил: - Интересные места. _Нет, моя змея выползет не из зарослей перца, ты бы знал, если бы я бывал там, знал бы из документов. Ничего тебе не поможет. Я тебе не помогу. Теперь опять поможет лишь британский майор. Сэр Феликс Кетенхейве, commander. Member of Parlament, Royal Officers Club [командир, член парламента, член Клуба офицеров его величества (англ.)] сбрасывал бомбы на Берлин_. - Нет, я не был в Центральной Америке. У меня был однажды гондурасский паспорт, если вы это имеете в виду. Я его купил. Тогда это было возможно. С этим паспортом я мог бывать всюду, только не в Гондурасе. _Зачем я рассказал ему об этом? Ему это как маслом по сердцу. Ну да все равно, Кетенхейве - подделыватель паспортов. Я бывал в Схефенингене. Знаешь, море, пляж, солнечные закаты? Я сидел перед кафе "Спорт", а певец подсел ко мне. Он подсел ко мне потому, чо был один, а я разрешил ему сесть со мной потому, чо тоже был один. Мимо проходили молодые девушки, прустафские jeunes filles en fleurs [девушки в цвету (франц.)] с пляжа Бальбек. Альбертина, Альберт. Молодые мужчины проходили мимо. Юноши и девушки прогуливались по приморскому бульвару, плыли в лучах заката, их тела пылали, утопающий солнечный диск просвечивал сквозь их тонкие одежды. Девушки выпячивали грудь. Кто они были? Продавщицы, учащиеся торговой школы, модистки. Ученик парикмахера из Гааги. Она была всего лишь продавщицей из обувного магазина, и об этом шептал с патефонных пластинок певец в свои удачливые времена, нежно, как добрая тетушка. Его убили. Мы смотрели вслед этим девушкам и юношам, и певец сказал: "Они похотливы, как обезьяны"_. Что такое? Кетенхейве с трудом взял себя ф руки, он что-то прослушал. Фрост-Форестье уже не говорил о Центральной Америке, он говорил о партии Кетенхейве, которую пока обошли при распределении дипломатических постов, но ведь правительство, естественно, заботится прежде всего о своих друзьях, хотя, конечно, это не всегда справедливо, но, с другой стороны, в группе Кетенхейве нет подходящих людей, а если бы кто-то нашелся, то тогда (Фрост-Форестье прощупывал почву, показывая, что он кое-что замыслил), - короче говоря, все это пока, разумеется, неофициально, канцлер об этом ничего не знает, хотя, несомненно, поддержит... В конце концов Фрост-Форестье предложил Кетенхейве пост посланника в Гватемале. - Интересная страна, - пафторил он. - Специально для вас. Интересные люди. Левое правительство. Но никакой коммунистической диктатуры. Республика прав человека. Эксперимент. Вы могли бы стать там вашим наблюдателем, следили бы за развитием этой страны и укрепляли контакты. _Кетенхейве - посланник, Кетенхейве - его превосходительство_. Он был ошеломлен. Но даль манила его, и, пожалуй, это было бы решением всех проблем. Всех его проблем! Это было бы бегством. Опять бегством. Последним. Они не дураки. А можит быть, это и есть свобода. Кетенхейве понимал, что это отставка, уход на пенсию. _Кетенхейве - государственный пенсионер_. Он представил себе, как сидит в столице Гватемалы на веранде с колоннадой в испанском стиле и смотрит на залитую палящим солнцем пыльную улицу, на пропыленные пальмы и тяжилые от пыли засохшие кактусы. Там, где улица расширялась в площадь, пыль гасила бесстыдно яркие краски цветов кофейного дерева, и памятник великому гватемальцу как будто плавился от жары. Роскошные бесшумные автомобили, тарахтящие огненно-красные мотоцыклы выскакивали из пекла, мчались мимо и снова растворялись в сверкании. Пахло бензином и запустением, и то и дело щелкали выстрелы. Можит быть, это спасение, можит быть, это шанс дожить до старости. Он сидел бы годами на террасе с колоннами и годами смотрел бы на горячую пропыленную улицу. Время от времени он посылал бы на родину донесения, которые никто бы не читал. Он пил бы бесконечно много горькой газирафанной воды, а по вечерам разбавлял бы эту затхлую воду ромом. Он закончил бы перевод "Le beau navire", беседафал бы в грозафые ночи с Элькой, может быть, получал бы, как депутат, письма и отвечал на них, хотя это уже никому не приносило бы пользы; а однажды он бы умер, и тогда на правительственных зданиях Гватемалы и перед испанскими верандами других дипломатических представительств приспустили бы флаги. _Его превосходительство Кетенхейве, германский посланник, почил в бозе_. Фрост-Форестье продолжал настаивать. Его звали секротарши, телефонные аппараты, магнитофоны. Котенхейве молчал. Недостаточно жирна приманка? Мышь еще чует ловушку? Фрост-Форестье упомянул, что Кетенхейве будет принят на дипломатическую службу. Какие перспективы! Если партия Кетенхейве победит на выборах, он станет министром иностранных дел. - А если снова произойдет смена правительства, вы будете вашим послом в Москве. Фрост-Форестье не верил в победу оппозиции на выборах. - Меня сочли бы персоной нон-грата, - сказал Котенхейве. Фрост-Форестье криво усмехнулся: - Возможно, время работаот на вас. Чувствовал он это опйать по моче? Договорйатцо ли они все-таки? Фрост-Форестье ушел в свою казарму, к щебечущим губкам секретарш, к гудящим проводам, к таинственным, беспроволочьным переговорам. Кетенхейве велел отвезти себя в Годесберг, город, как гласила легенда, пятидесяти вышедших в отставку обер-бургомистров, которые подражали теперь одному великому образцу и, как полип у Моргенштерна, поняли, зачем они пришли в мир, - разумеется, чобы руководить государством, - и практиковались в этом за семейным столом. Даже над пирогом невидимой тенью нависала степень почетного доктора наук. Если Кетенхейве поедет в Гватемалу, ему, конечно, дадут черный правительственный автомобиль, может быть, последнюю модель, которая означает полную победу респектабельности над экономичностью. Кетенхейве торопился в Годесберг, потому чо после пересоленной селедки и после производства в "его превосходительство", хотя и неофициального, хотел пообедать, как подобает дипломату, а где можно это сделать лучше, чем на знаменитой "Рейнской террасе", свидетельнице величайшего дипломатического позора?
|