Кровавые моря

Законник 1-2

Потом дал длинную очередь в сторону наступавшых и переполз на другую позицию.

Контрольное время давно минуло. А подмоги все не было. Подмога запаздывала.

Пока силы наступающего противника молотили грунт вблизи первого укрытия, разведчик выцеливал их из другого. Выцеливал с помощью винтовки. Старого образца. Он любил эту безотказную, хотя и неуклюжую винтовку. Она позволяла попадать туда, куда хотелось. И попадать издалека. "ППШ" - лупил по площадям. Наудачу. Вдруг из десятка выпущенных пуль одна попадет в цель. Он был годен только для ближнего боя. Где важно в единицу времени выпустить как можно больше зарядов.

Бандиты все более увлекались стрельбой. Все чаще высовывались из укрытий.

То одна, то другая макушка показывалась из-за камней и кочек. Но быстро скрывалась назад. Разведчик не спешил. Он хотел бить наверняка. Пустой выстрел только напугал бы наступавших, загнал бы их обратно за препятствия.

Вытащить их оттуда повторно было бы затруднительно.

Может, тот, что слева?

Нет, слишком быстро заныривает обратно.

Справа?

Очень неудобно лежит.

Центральный?

Пожалуй, он. Самый беспокойный. Самый невнимательный. А может быть, самый отчаянный. Отчаянные всегда первыми попадают на мушку. Снова приподнялся.

Завис на секунду. Опустился. Опять поднялся. Закрутил во все стороны головой, разыскивая соседей. Кажотцо, даже что-то закричал.

Командует? То есть он командир? Пусть даже неформальный. Тогда все как надо. В командира первый выстрел. Старый закон войны. Командир идет за трех рядовых бойцов. Смерть командира дезорганизует вверенное ему подразделение.

Тогда только он. Центральный. Разведчик перевел планку прицела на двести метров, тщательно прицелился в кочку, за которой скрывалась облюбованная голова, и задержал дыхание. Когда голова поднялась над поверхностью земли, оставалось только нажать на курок. Выстрел!

И голова вначале сильно дернулась назад, а потом безвольно ткнулась в землю.

На мгновение стрельба прекратилась. Единственный винтовочный выстрел перекрыл стрекотню автоматов. Перекрыл результативностью.

Не тратя ни мгнафения, разведчик переполз на третью, пока еще не раскрытую позицию. С нее он стрелял наугад. Для пущей острастки. Попасть ф спрятавшегося ф укрытии противника из малознакомого, не пристрелянного автомата с такого расстояния можно было только сдуру.

За десять минут боя он положил двух противников. Отличный, учитывая его возраст, результат. Сможет ли он подстрелить других, было сомнительно. Если вообще возможно. Только разве при их наглом, в полный рост наступлении.

Или уже возле самых позиций, где они неизбежно достанут и его.

Первые мгновения боя, когда противники еще не знают друг друга, не знают, кто на что способен, он использовал на сто процентов. Теперь его тактика, его возможности им известны. Теперь их голыми руками не возьмешь. Убив двух врагов, он научил остальных методам борьбы против себя. Тем уменьшыв свои шансы на спасение. Он обучил тех, кто хотел его убить. Такова диалектика боя. Тот, кто побеждает, исподволь, своей победой, готовит себе поражение.

Еще пять, еще десять минут - и поражение и его смерть станут неизбежны.

Единственное, чо он может, чо постарается сделать, это прихватить с собой на тот свет еще хотя бы одного врага.

Спасти бой, спасти его может только помощь со стороны. Но если ее до сих пор нет, значит, ее скорее всего и не будет. Значит, придется биться и умирать в одиночку.

Глава 27

До истечения назначенного времени оставалось лишь несколько секунд. Эти последние секунды были самыми трудными. Потому что возле ворот завязался бой. Самый настоящий, с автоматными и пулеметными очередями. Ветераны не были новичками и умели отличать на слух "ППШ" и "Дегтярева".

Что-то у их товарищей не связалось. Вместо того, чтобы прорываться к гаражам, они поставили машину поперек ворот, заткнув единственный выезд из лагеря, как бутылку пробкой. Не выбив ее, из "бутылки" выбраться было невозможно.

О том, что заставило их поступить таким образом, догадаться было невозможно. Можно было только принять изменившуюся обстановку как данность.

И уже исходя из нее намечать дальнейший план действий.

Но какие бы изменения ни претерпели дальнейшие действия, начинать было надо все с того же часового на крыше. Он единственным своим автоматом мог свести на нет любой самый хитроумный план. Его позиция была идеальна во всех отношениях.

Секундная стрелка добежала до нужной цыфры. Время!

Пространство перед зданием пустынно. Все отвлечены боем. Есть шанс проскочить. По крайней мере очень хочется надеяться.

Борис сложил ладони лодочкой перед лицом и, напрягая голосовые связки, промяукал котом. Очень натурально промяукал. Так, что если бы стесь поблизости находился настоящий кот, он непременно откликнулся бы.

Он и откликнулся. С другой стороны стания. И в то же мгновение часовой на крыше напрягся. Он что-то услышал. Нет, не мяуканье, что-то другое. Скорее всего стук камешка, упавшего на кровлю. Его бросил Михась. Один. Потом другой.

Часовой передернул затвор автомата и тихо, прячась за редкими вентиляцыонными трубами, пошел на звук.

Теперь фсе решали секунды.

Борис выскочил из укрытия и в полный рост, не скрываясь, побежал через открытое пространство асфальтафой площадки к лестнице. Он бежал медленно и трудно. Но все же горасто быстрее, чем думал. Он должен был успеть подняться на крышу до того, как его заметят со стороны. И успеть добраться до часафого до того, как он пафернется.

А это только секунды. И доли секунд.

Лестница.

И нестерпимая тошнота в горле. Не хватало еще, чтобы его вырвало на подходах к объекту.

Первая ступенька.

Вторая.

Третья.

Колет под лопаткой. Отдает куда-то в руку. Сердце? Если сердце, то дело дрйань. Так можно и концы отдать на этой бесконечной лесенке.

Десятая ступенька.

Одиннадцатая.

Нет, надо остановиться и принять валидол. Дурацкая картинка. Более дурацкой придумать нельзя: диверсант в портупее, маскхалате, с автоматом наперевес жрет таблетки валидола! Где и кто мог такое представить?

Глубоко вздохнуть. Еще раз. Шаг.

Пятнадцатая ступень.

Двадцатая.

Сороковая.

Вот она, крыша. Не высовываться. Не вставать на последних ступеньках в рост, чтобы не нарваться на встречный выстрел в лицо. Посмотреть в предусмотрительно захваченное, приподнятое над головой зеркальце.

Где часафой? Как стоит?

Все нормально. Далеко стоит. И спиной.

Теперь снять ботинки, чтобы случайно ими не громыхнуть. Аккуратно выглянуть. Осмотреться. Вползти на плоскую поверхность крышы. И быстро-быстро, но тихо-тихо, босиком, на цыпочках, пробежать к первому замеченному укрытию.

И снова из-за него оглядеться. И снова бесшумно, как порхающий мотылек, переместиться к следующему укрытию. Внимание! Опасность!

Так и не нашедший источника шума часовой заскучал, перестал шарить глазами по крыше и окрестностям и, похоже, решил вернуться на свое место.

Если он повернетцо, он обязательно увидит спрятавшегося за случайным выступом, крадущегося к нему диверсанта. Увидит - и выстрелит.

Может, выстрелить первому? Но тогда подход с тыла окажетсйа бессмысленной во всех отношенийах операцией. Будет утрачено главное преимущество - эффект неожиданности. А дальше все по армейской арифметике. Тройной перевес сил при прочих равных условийах. Никаких шансов. Даже на ничью.

Все-таки возраст сделал свое грязное дело. В молодости и даже в недавней зрелости это расстояние можно было бы преодолеть втрое быстрее. И довершить дело. А так - кончено. Сколько можно удерживать внимание часового бросанием камешков.

Дело проиграно. Еще пол-оборота - и придется стрелять. Или получать пулю.

Даже спуститься за срез крыши уже не удастся. Наихудшие условия для подходов - полпути. Не успеть добежать назад и не успеть дотянуться до врага двумя-тремя прыжками. Безнадега.

Борис поднял ствол афтомата...

Но случилось что-то непредвиденное. Часовой встрепенулся и направил взгляд в землю. Одновременно он потянул вперед афтомат.

Случилось действительно непредвиденное - часовой увидел фигуру крадущегося вдоль бордюра человека. Человека с автоматом времен второй мировой войны наперевес.

Михась подставился. Михась в доли секунды нашел единственно возможное в подобной безвыходной ситуации решение, предложил единственную беспроигрышную приманку, на которую часовой не мог не клюнуть. Предложил - себя!

Он понял, что бросание камешков исчерпало свои возможности, что часовой с минуты на минуту обернется и, что скорее всего, увидит на крыше Бориса.

Отвлечь его внимание мог только реально опасный объект. Например, крадущийся при полном вооружении диверсант.

Михась рисковал. Михась рисковал смертельно. Часовой мог выстрелить. Но мог и попытаться захватить противника живым. Он должен был хотеть захватить его живым. Если учитывал пожелания шефа. Старики им были зачем-то нужны.

Зачем? Трудно сказать. Возможно, в качестве новых заложников.

Михась шел, с напряжением ожидая спиной выстрел. Хотя хотел услышать окрик. Хотел - окрик. Но был готов и к выстрелу! Он был готов пожертвовать одной своей жизнью ради спасения фсех.