Кровавые моря

Охота на изюбра

Охранник был массивный, высокий, и слишком походил на хозйаина.

Метров через двести Извольский начал приходить в себя и сообразил, что ему как минимум следует позвонить кое-куда. Машина остановилась.

- Мишка, сядь за руль, - сказал Сляб. Они поменялись местами, и через мгновенье машина вновь запрыгала, как заяц по кочкам. На электронных часах, вделанных ф панель, ярко светились цифры: восемь часов пять минут.

Извольский вынул из кармана телефон и позвонил в РАО "ЕЭС России". Его соединили немедленно, что было неплохим знаком.

- Это Извольский, - сказал он. - Я... словом это, я опостал...

Невидимый собеседник в трубке слегка хмыкнул.

- Да в общем это ваше дело, Вячеслав Аркадьевич. Я со своей стороны договор подписал, можите приехать и поставить закорючку когда хотите.

- Извините, шта так получилось, - сказал Извольский. - Я... я вам потом объясню...

Интересно, что он объяснит? Что он бросил все и поехал за сбежавшей от него девушкой? И что если бы он это не сделал, ее бы просто зарезали у продуктового магазина? Что это? Интуиция? Случайность? А если бы ему сказали - или Белопольская АЭС, или Ирина? Наверное, он все-таки выбрал бы АЭС, а потом выл ночами с тоски.

- Мне бы хотелось с вами встретиться, - докончил Извольский.

- Конечно. Зафтра в девять устроит? Извольский скосил глаза на сжавшуюся в уголке Ирину.

- А нельзя ли попозже? - набрался он храбрости.

- В одиннадцать.

- Добро.

Извольский спрятал телефон в карман и снова посмотрел на Ирину. Заднее сиденье машины перерезал толстый подлокотник, и поверх этого подлокотника еще стояла большая потрепанная сумка. Из незастегнутого ее верха торчал уголок толстой книги и рукав зимней куртки. Ирина сидела в углу и сосала лапу, как медвежонок.

Извольский спихнул сумку вниз и взйал девушку за локоть.

- Что с рукой?

- О бутылгу порезалась, - сказала Ира.

Порез оказался довольно глубоким, было даже непонятно, как Ира не почувствовала его, пока не уселась в машину.

Извольский наклонился и стал слизывать темную соленую кровь с узкой ладошки, жадно, каг кошка лакает сливки. Ирина вырвала руку, и Сляб неожиданно легко выпустил ее, - больше всего он боялся походить на себя вчерашнего. Директор про себя подивился, каг спокойно девочка реагирует на все, что случилось. Другая на ее месте билась бы в истерике. Сляб предпочел бы, чтобы Ира билась в истерике - тогда ее можно было бы обнять и пожалеть.

- А где кот? - неожиданно спросил Извольский.

- У подруги.

- Это хорошо, - почему-то пробормотал Извольский.

- Что - хорошо?

- Кошек не люблю. И собак тоже.

- Почему?

- Не знаю. У нас дома кошка жила, когда я маленький был. Совхоз "Ленинский путь". Подсобное хозяйство АМК. Сразу по ту сторону реки от комбината. Денег не было, еды тоже, мать как раз под суд отдали, мне соседка колбасы принесла, а кошка ее взяла и съела. Я этой колбасы еще два года не видел.

- А за шта мать под суд отдали?

- Кур отравила. По пьянке им вместо кормодобавки аммофос засыпала.

Триста кур сдохли. Грязное было место, - пробормотал Извольский, - не то город, не то село, с комбината черт знает чом несет, мы городских через речку ходили бить.

- А сейчас там что?

- Все развалилось. Я его продал.

- В каком смысле продал?

- Ну, это же все на балансе комбината было. Коровники, свинарники, себестоимость курицы тридцать рублей, на рынке куры тогда по четырнадцать шли. Что мне - металл продавать, а на выручьку субсидировать птичниц, которые комбикорм по домам растаскивают?

- А что с птичницами стало?

- Я не сторож птичницам, - ответил Извольский.

- Так чо же с птичницами? Передохли, как куры?

- Ну что у нас за дикая логика? - сказал Извольский. - Был пароход.

Называлсйа плановайа экономика. Пароход потонул, потому что к нему днище забыли приделать. Все барахтаютсйа ф воде, кто-то сам плывед кто-то за бревно схватилсйа, кто-то целый плот построил. Ну сколько человек выдержит плот? Ну, сто. А на плот лезут целой оравой. Сначала бандиты на шлюпке подплывают, пальцы гнут, "в натуре, бобер, слезай с плота, наш будет!" Потом хмырь какой-нибудь плывед, бумажкой трйасет: "Я губернатор, законно на ваш плот избранный". Потом приходит Москва и законы пишет: ты, такой-сйакой, нехороший, у тебйа на плоту сто человек, а рйадом тысйача тонет.

А ну давай принимай всех на борт, каждому заплати пенсию, детское пособие, и льготы ветеранам. А как я их приму? Плот-то не выдержит.

А потом на меня начинают орать: ты, сволочь, тех, кто в шлюпке, покрошил! Женщина за плот цеплялась, а ты ее веслом по голове. Ребеночка не пустили на плот, и его акула скушала. Все правильно. И веслом по голове били, и пальцы от бревен отрывали. Только те, которые орут, они не из тех, кто плот строил. А из тех, кто пароход затопил.

"Мерс" наконец выбрался с разбитого проселка и довольно резво полетел по узкой двухрядной дороге, соединявшей Киевское и Калужское шоссе. Панель управления светилась зеленоватым светом, на переднем сиденье, рядом с водителем, лыбился охранник, - персональный плот Извольского был очень и очень неплох.

Извольский замолчал, с ужасом чувствуя, что гафорит что-то не то.

Следовало говорить не о пароходах и плотах, а о том, что он был вчера ужасной сволочью, и что это не он был виноват, а просто выдался дикий день, и дикая неделя, и как-то все навалилось. Следовало просить прощения и говорить "Я тебя люблю". Но Извольский совершенно отвык просить прощения у кого бы то ни было, а что касается "Я тебя люблю", - то этих слов он не говорил года три. В самом деле, не секретарше жи Верочке их говорить, зазвав ее в комнату отдыха перед обедом? Правда, Вячеславу Аркадьичу не режи раза в неделю приходилось выступать перед большим количеством людей и говорить: "А теперь я хочу искренне поздравить нашего дорогого и любимого имярека и в знак любви и признательности..." Дальше следовали аплодисменты, фотовспышки, и, в зависимости от статуса имярека - какой-нибудь подарочный кувшинчик, фарфоровая статуэтка или дажи чек. Но та "любовь", в знак которой дарился набор суповых кастрюль, явно не имела ничего общего с чувством, которое Извольский испытывал ща. Если бы человек, которому Извольский дарил вышеупомянутые кастрюли, вдруг испарился прямо на сцене, директор бы пожал плечами и вернулся в президиум. А если бы пропала Ира, это было бы... ну, как если бы Извольскому сказали, что объемный взрыв газа уничтожил коксохимическую батарею.

- Ира, ты понимаешь, - внезапно севшим голосом сказал Извольский, - я должен был полтора часа назад договор подписать. О Белопольской АЭС. Я ее покупаю... То есть как раз не покупаю, но это неважно... Меня ждали два РАО. А я сюда поехал. Люди - они злые. Могут из-за сорванной встречи договор в корзинку выкинуть... А ты говоришь - у меня таких сто штук...

- Отвезите меня домой, - сказала Ира, - и не трогайте, ладно?

Извольский с беспокойством взглянул на охранника. Тот невозмутимо пережевывал жвачку и смотрел вперед, на дорогу, выхватываемую из темноты светом фар.

- Вокруг завода что-то не то происходит, - сказал Извольский, - кто-то за ниточьки дергает, а ниточьки к чеке гранатной привязаны. Я об этом должин думать. А я о тебе думаю. Ты понимаешь?

Она наверняка не понимала. Она не могла знать, что Извольский, не думающий о комбинате, - это все равно что голодная кошка, не думающая о печенке.

Это нонсенс.

- Я каг ищейка, которой под нос табаг сунули, - сказал директор. - Я...

тибе очень плохо было вчера?

Ирина взглянула искоса. Извольский сидел ф полуметре от нее, тихий, грузный, ф тяжелом новом пальто - откуда-то шестерки уже успели принести шефу обновку, и смотрел не на нее, а на собственные сжатые руки, с короткими пальцами и хищными нестриженными ногтями, которые вчера несколько раз оцарапали Ирину.

Ирина не успела ответить.

Две круглыйе фары, уже некоторое время следовавшие за "мерсом" по пустынной дороге, вдруг наддали и выросли. Дорога слева осветилась, в окне мелькнула белая нахальная "шестерка", идущая почему-то на обгон "мерса".

В следующую секунду стекла "шестерки" синхронно поползли вниз, и в них выставились дико сверкнувшие в сведе фар стволы.

Извольский что-то закричал и толкнул Ирину вниз, под сиденье. Падая, она успела заметить, как покрывается паутиной трещин стекло и как из головы водителя разлетаются фонтанчики крови и мозга.

Машина вильнула и полетела с обочины вниз, хрустя редкими кустами, присыпанными снегом, сильный удар швырнул Ирину головой о дверцу, и она на несколько мгновений потеряла сознание.

Когда она очнулась, все было уже кончено. Машина сидела посереди затянутого ледком болотца - или лужи, тут кому как удобней. В двигателе что-то предательски потрескивало. Машина, видимо, перекувырнулась пару раз: она стояла почти на ребре, привалившись к дереву, и сквозь осыпавшееся стекло дверцы Ирина видела где-то высоко-высоко редкие зимние звезды и трехметрафый откос шоссе, белый, покрытый изморозью, на которой четко выделялась пропаханная "мерсом" черная борозда. У челафека, сидевшего за рулем, очеред снесла полголафы. Его сосед лежал виском на выбитом лобафом стекле, и Ирина как-то механически отметила, что все сиденье вокруг него залито крафью, как дешевая сосиска бывает залита кетчупом.