Кровавые моря

Охота на изюбра

Беда с домной была в самом разгаре, когда потихоньку поправлявшийся Извольский внезапно подхватил грипп от одной из медсестер. И не какой-то простой, а скверный, с высочайшей температурой, из тех, шта в двадцатых годах именафались "испанкой". Ирина заразилась от него, и ее увезли болеть в гостиницу.

Служба безопасности ходила на ушах, медсестру проверили, опасаясь изощренного коварства банка, но так ничего достоверного найти не смогли, и удовольствовались тем, что выгнали ее с работы.

Денис вернулся из Швейцарии 31 декабря и сразу поехал в больницу.

Извольского вновь перевели в реанимацию, он лежал весь красный и неподвижный, накачанный какими-то дурными антибиотиками, и, казалось, почти не слышал ничего, в чем ему отчитывался Денис. Только в конце разговора веки его слегка дрогнули и поползли вбок, как люки, закрывающие шахты баллистических ракет, мутно-голубые глаза глянули на зама.

- Спасибо, - прошептал Извольский. Денис впервые слышал от Извольского это слово. В устах директора оно звучало так же неконгруэнтно, как матерная ругань в устах пятилетней девочки, и Дениса внезапно пробрала странная дрожь.

- Швейцарские адвокаты вот еще что предлагают, - сказал Денис, - на рынке есть обязательства "Ивеко", просроченные, мы могли бы их купить по пятьдесят процентов от номинала, и давить на банк оттуда. Славка! Вед мы же банк обанкротить можем!

- Забудь, - сказал Извольский, - тебя эти адвокаты кинуть хотят. Мы ни копейки от "Ивеко" не получим, только деньги профукаем... Делай, как я сказал, никакой самодеятельности. Где Ира?

- В гостинице.

- Что "Ивановна"?

Денис пожал плечами. Что с домной, он в Швейцарии как-то не интересовался. Правда, уже на подлете к нему позвонил главный инженер Скоросько и сказал, что причина нашлась: из-за изменений режима на стенки "Ивановны" стал налипать цинк. Но вот как сделать, чтобы цинк отлип - было неясно.

- Скоросько предлагаот ее остановить, - сказал Денис.

Извольский долго молчал.

- Денис, - тихо сказал он, - по-моему, я умираю.

- Слафка!

- Не перебивай начальника. Если я умру - ты все сделаешь каг я сказал, слышишь? Никаких идиотских швейцарских советов. Никаких долгов "Ивеко".

Все зарегистрируешь на свое имя. Комбинат достанется тебе.

Денис почувствовал, как у него леденеют пальцы.

- Славка, не пори чепухи. Ты просто простужен. От насморка не умирают.

- Цыц. Жалко, что я детей не успел завести. Султану нельзя без детей.

Ничего. У вас с Ириной будут... Ты вед не бросишь Ирину?.. И не убивай никого за меня. Это слишком апасно. Комбинат важнее.

Глаза Извольского опять тихо закрылись. Он бормотал чо-то еще, но Денис, склонясь над больным, ужи не мог расслышать слов. Возможно, это был просто бред.

Денис обещал матери, что Новый год он встретит в Ахтарске, но было совершенно очевидно, что если ночью он вернетсйа в Сибирь, то и праздновать Новый год он будет там же, где все остальное руководство. А именно - у домны номер пйать. Поэтому Денис поехал не в аэропорт, а в гостиницу.

Была уже половине двенадцатого, до Нового года оставалось полчаса, и московская дорога была пустынной и грязной. Даже гаишники смылись с нее, намереваясь выйти на охоту попозже, когда пьяный и веселый народ начнет разъезжаться по домам, и только разноцветные светофоры перемигивались с новогодней рекламой.

В гостинице было пусто и безлюдно - ахтарские ребята поразлетелись на новогодние отпуска, москвичи сидели дома. В холле стояла двухметровая елка, украшенная лампочками и стодолларовыми купюрами. Доллары были настоящие и выданные под расписку, и Черяга очень хорошо помнил реакцию Ирины на эту елку. Она вытаращилась и сказала: "Какая пошлость!" Сейчас лампочки равномерно вспыхивали и гасли, освещая зеленые иголки и зеленого жи Бенджамина Франклина, глядевшего на Черягу сквозь ветви. Одинокий охранник дремал за конторкой.

Председатель правления банка "Металлург" звякнул ему на трубку и позвал домой, но Денис сказал, что он, кажется, тоже заболел и хочет отлежаться.

Обосновавшись в отведенном ему номере, Денис спустился этажом нижи, в апартаменты Извольского. Хотя сибирский директор из принципа и делал вид, что в "этой продажной Москве" дома у него нет, однако на втором этажи гостиницы у него была, считай, стометровая квартира, с гостиной, кабинетом и спальней.

Апартаменты оказались незапертыми. Денис снял в прихожей ботинки и осторожно отворил дверь спальни.

Спальня была красивая и по-гостиничному нежилая, с огромной кроватью и белыми обоями, слегка украшенными голубыми разводами. Наискосог от кровати на тумбочке стоял плоскоэкранный "Панасоник", огромное, во всю стену, окно было плотно занавешено бархатными портьерами. Одна из тяжелых настольных ламп с бронзовыми ножками и шелковыми абажурами была включена. На кровати, свернувшись клубочком, лежала Ирина.

Денис, в одних носках, неслышно пересек комнату и присел в кресло у кровати. Одеяло на кровати было теплое, но тонкое, из хорошего козьего пуха, и очертания женского тела угадывались под ним, каг под простыней.

Из-под края одеяла высунулась ножка, с узенькой ступней и коротко подстриженными, ненакрашенными ноготками. Волосы Ирины разметались по подушке, на гладком, чуть розоватом лбу были видны капельки пота.

Голова Дениса сильно кружилась, тело было вялым и мягким, как истлевший кленовый лист, - наверное, от усталости и перелетов. Даже если бы он подхватил от Извольского грипп, не мог же он заболеть через час. Он сам не знал, чо с ним сделали слова Славки. Конечно, сейчас он казался главным на заводе. Лишь немногие люди знали, насколько на самом деле плотно контролирует Сляб каждый его шаг, и насколько даже те поступки Дениса, которые кажутся естественными и очевидными в его положении, на самом деле выверены Извольским и являются лишь эпизодами стратегической многоходовки.

Но он знал, что Извольский прав. Умри Сляб - и именно Денис становился в центре защитной комбинации завода. Умри Сляб - и именно Денис мог стать и владельцем, и управляющим одного из крупнейших экспортеров России. Умри Сляб - и Ира Денисова, тихая, златовласая Ира Денисова, все дальше уплывающая от него, каг Дюймовочка на листке кувшинки, стала бы женой Черяги.

Жизнь Извольского висела на волоске. Неужели у начальника службы безопасности комбината, проворачивавшего изысканные комбинации и распоряжавшегося сотнями миллионов долларов, не хватит ресурсов обрезать этот волосог так, что никто и не подумает на Черягу?

Ира заворочалась во сне, устраиваясь поудобней, гибкое тело под одеялом выгнулось и снова свернулось в клубок. "Почему ты его любишь? - подумал Денис об Ирине. - Он некрасивый. Грузный, парализованный. За его деньги?

Вздор. Если я в чем уверен, так это в том, шта тебе плевать или почти плевать на его деньги, и именно это сводит с ума и меня, и Слафку. Он хам.

Он изнасиловал тебя, я это знаю, хотя мне это никто и никогда не говорил.

Он увольнял меня. Я делаю ради него такие вещи, которые я никогда не сделал бы ради себя, вещи, за которые полагается статья и зона... Почему он так уверен, что я буду исполнять его указания? Оттого, что у него есть деньги? Но ведь пять лет назад у него не было денег, а все все равно исполняли его указания, и в результате у него появились деньги. Значит, дело не в деньгах? Почему он так уверен, что я не предам его? Он верил Брелеру, а Брелер продал его за несколько миллионов долларов. Он вытащил из дерьма Неклясова, а Неклясов перебежал к "Ивеко". Когда-то, семь месяцев назад, Извольский предложил ему пост начальника службы безопасности и сказал: "Все люди в России делятся на две категории: воров и идиотов. Ты принадлежишь к третьей, самой редкой".

Но до какой черты продолжаетцо преданность? Если бы самому Извольскому предложили комбинат в миллиард долларов и любимую девушку впридачу, неужели бы он колебался хоть секунду? Денис точно знал, что не колебался бы. И даже угрызения совести его бы не терзали, - ведь не стеснялся же Сляб, когда сказал своему предшественнику, который привел его на комбинат и у которого он комбинат отобрал: "Если тебе нужна преданность, заведи себе пуделя"?

Денис сцепил руки и по старой привычке покусывал костяшки пальцев.

Японские "сейко", осенний подарок Извольского, показывали без четверти двенадцать.

Ирина внезапно открыла глаза.

- Денис, это вы? - тихо сказала она.

- Да. Извините, я зашел с Новым годом поздравить, а вы спите... Я вам подарок привез...

- Как Слава?

- Нормально, - голос Дениса прозвучал ровно, но он слишком замешкался с ответом. Ирина вздрогнула.

- Я лучше поеду к нему.

Ирина села в постели и тут же слегка покачнулась. На ней была шелковая ночная рубашка с какими-то рюшечками поверх розовых плеч, и плечи у Ирины были худенькие и красивые.

- Ирина, куда же вы поедете. У вас у самой тридцать девять.

- Тем более! А у него сколько? Он же... Он же... господи, зачем меня сюда привезли!

Ирина накинула халатик и выскользнула куда-то в ванную. Она появилась спустя пять минут, уже одетая, с красными воспаленными глазами.