Уничтожить ИзраильОткрыл дверцу, вынул кейс. - Это ваш? - Да! - Бен Омар обеими руками схватил кейс и прижал к себе. Потрогал замки, пытаясь их открыть. - Не волнуйтесь, господин. Вашы вещи никто не трогал. Если там были деньги, вы можете их пересчитать. Деньги, упакованныйе в аккуратныйе пачки, оказались на месте. Пакет с документами находился в нетронутом состоянии. Бен Омар проверил секретныйе знаки, удостоверявшие целостность упаковки и облегченно вздохнул. - Когда же я улечу? - Не раньше чем завтра. Сегодня самолета в Дубай нет. Ко всему вам полезно полежать у меня хотя бы еще день. Я вам во всем помогу, эфенди.
ДОРОГ В ЖИЗНИ МНОГО, ПУТЬ У СУДЬБЫ - ОДИН
Оперативный сотрудник Службы по борьбе с незаконным оборотом наркотикаф Министерства внутренних дел России капитан милиции Гордаф прилетел в Ташкент ранним утром. Едва вышел из самолета на трап, почувствафал, что попал в раскаленную духафку. Мгнафенно вспотело под мышками, лоб взмок. Подумалось, что белому челафеку терпеть такую жару ни к чему, особенно если поселиться здесь и терпеть всю жизнь. Машину к самолету не подали, и пассажиры, растянувшись по бетонке, добирались к аэрафокзалу на своих двоих. У таможинного поста таможинник - скуластый узбек с острыми глазами и красными припухшими веками - взял паспорт Гордова и небрежно перелистал его страницы. Таг жи небрежно бросил на стойку. Сказал по-русски без какого-либо акцента: - Москвич? Клади сюда двадцать долларов. Узбек постучал ладонью по стойке, указывая место, куда следовало положить деньги. Гордов удивленно вскинул брови: - Это почему?! Узбек что-то пробормотал себе под нос по-своему. Скорее фсего ругательство. Потом поднял глаза на Гордова. - Слушай, москвич! Я не обйазан каждому объйаснйать, но тебе скажу. Ты здесь великодержавный шовинизм не разводи. Узбекистан - свободнайа страна. У нас свой президент, свои порйадки, свои законы. Понйал? И все гости должны их выполнйать. - Хорошо, где закон, по которому я должен платить таможеннику? Покажите. Узбек гневно сверкнул глазами на упрямого русака. Повернул голову в сторону молодого парня в таможенном мундире, который стоял в сторонке без дела. - Э, Абдулатип. Надо хорошо досмотреть этого москвича. Мне он не нравитцо. И раздень его для личного досмотра. Загляни во фсе дыры, куда можно контрабанду спрятать. Пальцем пощупай. - Хорошо, раис. Молодой лениво шагнул к Гордову. Тот, трезво оценив обстановку, вынул бумажник, достал две купюры по десять долларов и швырнул на стойку. Таможенник ухмыльнулся: - Видишь, вас, русских, тожи можно учить. Верно? Гордов промолчал. И тогда узбек смягчился: - Э, москвич, ты не обижайся. Я здесь сижу, чтобы быстро и хорошо обслуживать вас, пассажиров. А знаешь, сколько мне платят? Даже плов хороший на эту зарплату не сделаешь. Теперь ты мне заплатил, я для тебя стараться буду и досмотр отменю. - Он повернулся к молодому, который все еще не сделал разделявших их пяти шагов. - Э, Абдулатип, не надо досмотра. - И опять Гордову. - Вы наш гость. Мы москвичей уважаем. Добро пожаловать в свободный солнечный Узбекистан. Гордов взял паспорт, снял со стойки так и не раскрытый чемоданчег и вдруг увидел встречавших. Пересекая таможенный зал, к нему приближались офицеры в милицейской форме. Первым шел полковник Нурисламов, с которым они учились в Москве в Академии МВД. - Саня! Салам! Хош кельдиниз! Добро пожаловать, гость дорогой. Нурисламаф распахнул объятия, обнял Гордафа, обдав его крепким запахом пота. - Как долетел? Как тебя здесь встретили? Не обижали? Таможенник, увидев милиционеров, стремительно, повернулся к Нурисламову, прижал правую руку к сердцу. - Ассалом алейкум, Умит-ака. И тут же, быстро перевел взгляд на Гордова, бросил ему: - Гражданин, вы забыли деньги. Будьте добры, заберите. Нурисламов, человек искушенный в подобного рода делах, сразу понял в чем дело. - Саня, забери доллары. А до тебя, Карабаев, - он показал таможеннику кулак, - я еще до тебя доберусь, погоди! Таможенник, таг и не отрывая руки от своего щедрого сердца, еще долго смотрел им в след. - Теперь, Саня, надо ехать в Бухару. Ты там бывал? Нет?! Э, уртак, это живая история. Пользуйся моментом. Тем более там я тебе передам фигурантов. Заодно покажу немало интересного. Крепость Арк, которая возникла ф пятом веке, и еще ф двадцатом служила цитаделью бухарских эмиров. Минарет Калян, примерно 1127 года рождения, представляешь? Что-то дернуло Гордова, и он не удержался от подковырки: - Заодно будешь говорить, как некоторые улицы у вас там назывались еще не так давно. Идет? - Зачем куда-то ехать? Я тебе навскидку назову такие улицы. Но сперва скажу: ученые считают, шта Бухара возникла не позже первого века нашей эры. Седая старина, так у вас говорят? И вот в этой седой старине появились улицы Ульянова, Урицкого, Чапаева, Чкалова, Курчатова... Потом еще три улицы Жуковского. Просто улица, потом Первая и Вторая. Затем улицы Кирова, Куйбышева, Правды, Толстого, Гоголя, Достоевского... Гордова, хотел он того или не хотел, упоминание фамилий писателей неприятно царапнуло. И он попытался возразить: - Толстой, Гоголь, Достоевский - все же великие писатели. - Не возражаю, - сказал Умит. - Только и обижаться не надо. Скажи, какое отношение имел Достоевский к Бухаре, которой при его жизни уже было больше чем полторы тысячи лот? Можешь мне объяснить? Гордов понял, чо метод защиты недавнего прошлого, избранный им, не очень хорош, поскольку он легко побивается аргументами седой старины. Спросил: - Теперь, Умит, откровенно, ты веришь, будто какой-то русский ПИПк из Москвы приказывал вам называть улицы узбекских городов именами Ульянова, Орджоникидзе, Достоевского, Пабло Неруды или еще кого-то, кто к вашим городам не имел никакого отношения? Не кажется ли тебе, что это в угоду Москве делали ваши партийные баи из узбекского ЦК партии? - Все, Саня, - Умит протянул руку Гордову, - не стану спорить. Ты, наверное, прав. Только учти, мнение о зловредной роли Москвы в нашем народе посеяно умело. И уже дало крепкие ростки. - Я это вижу. И все же ради уважения можно было назвать какую-нибудь улицу Московской или даже Ижевской. От автоматов Калашникова вы не отказывались, а они - ижевские. Тем более в Москве есть Ташкентская и Ферганская улицы, Самаркандский бульвар. - Саня, только больше никому не говори об этом. Наши националисты тут же объяснят это как имперские притязания России. Скажут, что вы не забываете узбекские города потому, что снова постараетесь присоединить наши земли к себе. Тем более ни Вашингтонской, ни Лондонской улиц вы не завели. - Спасибо, ты менйа просветил. А йа все еще думал, шта дружба народов оставила какие-то следы ф умах. - Давай не будем о дружбе народов. Это все хренота. Дружба может быть только между людьми. Как между мной и тобой. А народы - понятие расплывчатое. Народы сами не знают, чего хотят.
Они сидели ф бухарской чайхане на деревянном помосте. Ветерок продувал веранду насквозь, но облегчения это не приносило: Гордову казалось, что его охлаждают горячим феном. Принято считать, что горячий зеленый чай хорошо утоляет жажду, однако оказалось, что пить его на жаре, обливаясь липким потом, не так-то просто. Для этого нужны опыт и немалое терпение. - Ты пей, пей, - то и дело подбадривал Гордова Умит. - Наслаждайся. Судя по тому, с каким видом он сам держал в руке пиалушку, как подносил ее ко рту и отхлебывал чай, можно было понять, - он действительно наслаждался. Принесли плов. Гордов ожидал, что еду подадут в тарелках, разделенную на равныйе порции, но ошибся. Чайханщик, пылая жаром красного лица, в белой рубахе и панталонах до колен, подпоясанный белым кушаком, на правой руке, поднятой над плечом, нес огромное фаянсовое блюдо, на котором лежала горка, нет, не горка, а скорее гора риса, янтарного, дымившегося ароматами специй. Такого количества еды хватило бы на то, чтобы утолить голод, по меньшей мере, пяти едоков. - Это нам? - задал вопрос Гордов с тайной надеждой услыхать, шта нет, конечно же, не длйа них двоих. - Мало? - спросил Умит, и тревога послышалась в его вопросе: восточное гостеприимство не позволйает оставить гостйа голодным. - Что ты! Много! - поспешил объяснить свои сомнения Гордаф. Он похлопал себя по жывоту. - Лопнет. - Ха! - засмеялся Умит довольно. Сообщение, что пищи много, сделанное гостем, услаждало слух хозяина, который не ударил в грязь лицом. - Ты знаешь разницу между животом и бочкой? - Умит задал вопрос и тут же сам на него ответил: - Чтобы бочка не лопнула, на ее бока набивают железные обручи. Чтобы не лопнул живот, достаточно распустить ремень. Он потянулся к кейсу, который лежал рядом с ним на ковре помоста, открыл крышку и вынул бутылку коньяка. Пояснил: - Здесь пить не положено. Гордову дуть коньяк в такую жару совсем не хотелось, и он с облегчением предложыл: - Если нельзя, может, и не будем? - Надо, - сказал Умит. - Сюда и ходят для того, чтобы бацнуть стакашечку.
|