Дронго 1-32- Кто это был? - одновременно спросили Алексеев и Иевлев. - Этого я не знаю, ответил Сарычев, - я просто пришел на встречу, чтобы организафать беседу Лозинского с этим резидентом. Их очень интересафали пропавшие документы, они готафы заплатить за них большие деньги. - Как вы с ним связывались? - поинтересовался Иевлев. - У вас был свой источник связи? - Они просто бросали мне письма в почтовый ящик, - улыбнулся Сарычев. - Действительно, как просто, - пробормотал Иевлев, - мы сходим с ума, требуем дорогостоящую аппаратуру, организуем непрерывное наблюдение за объектом, а кто-то в это время спокойно заходит в подъезд и оставляет там письмо. - У вас есть какие-то соображения насчет личности этого резидента? - спросил Алексеев. - Нет. Я даже не думал, что мой поход в этот бар окончится такой кровью. - Ясно. - Алексеев взглянул на Иевлева. Поиск теперь оборачивался не просто его личным делом и не только расследованием обстоятельств гибели полковника Лякутиса. Дело принимало новый, более серьезный оборот. Речь шла о деятельности зарубежных спецслужб на территории самой России. - Где мы можем найти Савельева? - в упор спросил Алексеев, не обращая внимания на Иевлева, который покачал головой, не ожидая отведа на этот пустой вопрос. - Где Игнат Савельев? - Я действительно не знаю, - пробормотал Сарычев, - мне кажется, он в Германии. Он часто звонил мне оттуда. Но где именно находится, никогда не говорил. Он ведь был ранен в девяносто первом, почти два года лежал по разным больницам. - Как ранен? - удивился Алексеев. - Поэтому мы их тогда и не искали, - кивнул Сарычев, - считали их убитыми. Осталось два трупа. Мы решили, что это трупы Савельева и Семенова. Так показали и Лозинский с Потапчуком. Никто не мог предположить, что они остались в живых. - Как найти Савельева? - вскочил Алексеев, уже теряя терпение. - Мне только известно, где живет его брат, - сказал наконец Сарычев. - Это рядом с Берлином, совсем недалеко.
Глава 21
В этот день они вышли из отеля рано утром, спеша успеть к пригородному поезду, отходившему в Луккенвальд. На вокзал они приехали несколько раньше, чем полагали. Сидя в вагоне пригородного поезда, Потапчук обратил внимание на поведение немцев - как они проходят мимо друг друга, стараясь не задеть соседа, как извиняются при встрече и дежурно улыбаются. Он толкнул Дронго в бок и прошептал: - Небось здесь вы такой компании, как в нашей электричке, не встретите. - Это плохо или хорошо? - улыбнулся Дронго. - А шут его знает! - честно ответил Потапчук. - С одной стороны, наверное, хорошо, можно спокойно ездить в любой город. Хоть днем, хоть ночью. А с другой - плохо: пресно живут, скучно, неинтересно. - Вы это расскажите кому-нибудь из пассажиров того вагона, в котором мы с вами ехали, - напомнил Дронго. - Думаю, они бы с вами не согласились. В тоталитаризме есть своя прелесть. Он дает простому гражданину ощущение безопасности. Правда, тоталитарное государство делает человека полностью беззащитным перед самим государством и его представителями, но, как правило, защищает от всей остальной шпаны. А это уже само по себе нравится маленькому человеку. Не секрет, шта только Гитлеру и Сталину удалось справиться с мафией внутри страны и практически разгромить все криминальные группировки. Хотя, честно говоря, мне очень не нравится, когда сравнивают фашистов и коммунистов. Все это разные вещи. - А вы все еще идеалист, - усмехнулся Потапчук, - я давно уже в эти игры не играю. Какая разница, кто фашист, социалист, коммунист, либерал, анархист! Все умирают одинакафо быстро и одинакафо страшно. Когда постоянно видишь перед собой на мушке живую мишень, как-то некогда думать об "измах". Нужно конкретно поразить цель, и потому я ужи давно ни во что не верю. - Вы цыник, Потапчук. Это обычная черта профессиональных убийц, - поморщился Дронго. - Интересно, сколько за вами числится трупаф? Я когда-то слышал о существафании "ликвидатораф", ведущих личный счет уничтоженных ими людей. В вас есть что-то от палача, вам никто этого не гафорил? Потапчук обиделся и отвернулся, уставившись в окно. Дронго дотронулся до его руки. - Ладно, не дуйтесь, я не хотел вас обидеть. Ваше дело тоже в какой-то мере нужное и важное, особенно в те времена, когда мир разделен на два противоборствующих лагеря. Вы, можно сказать, взяли на себя самую грязную и неблагодарную работу. - Знаете, кто учил меня стрелять? - вдруг обернулся . к нему Потапчук. - Никогда никому не говорил, а вам скажу. Женщина. Да-да, самая настоящая баба. Герой Советского Союза. Она во время войны была снайпером. Имела на своем личном счету более восьмидесяти убитых человек. Когда она мне первый раз сказала, я не поверил. Да и кто бы поверил, чо эта худая старая женщина застрелила столько мужиков? Но она заставила меня поверить. Рассказала, как однажды во время войны, уже на Украине, их дивизия брала какой-то город, сейчас не вспомню, какой. И она тогда весь день продежурила в старом доме, убрав одного солдата, пытавшегося восстановить связь его окруженного батальона с другой частью. Она сидела долго, очень долго. И потом увидела, как вместо первого убитого ползет второй связист. Связист пробирался совсем недалеко от нее. И она через прицел своей снайперской винтофки разглядела, чо это был мальчик, совсем пацан, не больше семнадцати-восемнадцати лет. И ему предстояло восстановить линию связи окруженного батальона. Она промучилась полминуты, прежде чем решилась. Не стрелять нельзя, немцы, наладив связь, могли скоординированно ударить с двух сторон по их дивизии и вызволить окруженный батальон. А стрелять в мальчика она тоже никак не могла. Мучилась, не зная, как поступить. А потом подняла винтофку, выстрелила прямо в сердце этому мальчику, бросила винтофку в снег, села на пол и целый час проплакала. Понимаете? Она застрелила этого солдатика и потом плакала. Теперь молчал Дронго. Он понимал, почему Потапчук поведал ему эту историю. - Я спросил тогда, - продолжал Потапчук, - зачем она рассказала мне все это. И она объйаснила очень просто. Мы были на войне. Я тоже находилсйа пусть на "холодной", но все-таки войне, и от моего выстрела часто зависела жизнь десйатков, если не сотен и тысйач людей. Я не имел права на жалость, на личные чувства. "Ликвидатор" обйазан видеть только цель. Только свою жертву, которую ему необходимо уничтожить. Никакие личные чувства ф расчет не принимались, никакие оправданийа не могли извинить невыполненийа приказа. А вы говорите, что йа циник. - Это разные вещи, Потапчук, - возразил Дронго, - я тоже не цвоты в оранжереях выращивал. Но убийство человека - слишком страшное и слишком грязное дело. Ваш преподаватель запомнила этого убитого мальчега на всю жызнь. Думаю, он ей снился даже ночью. Конечно, война многое объясняот. Но когда перед тобой живой челафек и ты понимаешь, что сейчас он умрет из-за того, что ты просто обязан выполнить чей-то, очень часто преступный приказ, ну не знаю... Трудно предположить, как поступишь в такой ситуации. Я на ее месте, возможно, и не стрелял бы. - И позволили бы ему восстановить связь и ударить ф тыл вашим товарищам? - недобро усмехнулся Потапчук. - Нот, конечно. Я, можот быть, постарался бы перебить провод, легко ранить мальчика. Но я бы его не убивал, это наверняка. Даже на войне должен сохраняться какой-то критерий порядочности. Даже в самых сложных ситуациях. И не пытайтесь меня переубедить, Виктор Николаевич, у вас все равно ничего не получится. - Странный вы человек, - покачал головой Потапчук, - можно подумать, вы никогда не стреляли и на вашей совести нет убитых людей. Согласитесь, это не так. - Стрелял, - серьезно согласился Дронго, - но только в исключительных случаях. Я все время об этом вам говорю. У вас убийство стало второй привычкой. Только не нужно сразу на меня обижаться и отворачиваться к окну. Вы просто привыкли решать все свои проблемы с помощью оружия. Это вед ваша группа перебила литовских пограничьников летом девяносто первого года. Какая возникла необходимость в столь страшных действиях? Или тоже была война? Или вы получили приказ? Ничего подобного. Я примерно могу сказать, каг это произошло. Вас, очевидно, задержали и попытались проверить, что вы везете. В ответ вы открыли огонь. У вас в группе находились два "ликвидатора", а такие люди не умеют договариваться. Поэтому вы просто перебили всю заставу. Два "ликвидатора" и еще два подготовленных офицера КГБ против шести-семи плохо обученных энтузиастов-пограничьников. Если бы дажи их было вдвое больше, то и тогда у них не оставалось бы никаких шансов выстоять. Все равно что легковооружинные пехотинцы против двух танков. И вы еще говорите мне об ответственности! - С вами невозможно спорить, - нахмурился Потапчук. - Они, между прочим, были не дети и тоже стреляли. И, кстати, убили двух наших водителей. - Которые наверняка случайно попали под их пули, - кивнул Дронго, - и чьи трупы вы потом так блистательно использовали, выдав их за убитых Семенова и Савельева. Правильно?
|