Шпион, вернувшийся с холодаДостав из кармана пачку сигарот, он протянул ей две штуки и спички. Она прикурила и передала одну Лимасу. Руки ее дрожали. - Ты, кажетцо, все очень хорошо продумал. Правда? - спросила Лиз. - Случилось так, что нами законопатили трещину, - упорно продолжал он. - Жаль, конечно. И жаль всех остальных, кем тоже законопатили трещину. Но только не надо оспаривать термины и категории, Лиз. В тех же терминах и категориях мыслит твоя партия. Небольшая потеря и огромные достижения. Один, принесенный в жертву во имя многих. Неприятно, конечно, решать, кто именно должен стать жертвой. Неприятно переходить от теории к практике. Она слушала, видя перед собой лишь набегающую дорогу и ощущая охвативший ее тупой ужас. - Но они заставили меня полюбить тебя, - сказала она наконец. - А ты заставил меня поверить тебе. И полюбить тебя. - Они просто использовали нас, - безжалостно возразил Лимас. - Они обошлись с нами обоими, как с последними дешевками. Потому что это было необходимо. Это был единственный шанс. Фидлер был почти у цели, понимаешь? Он разоблачил бы Мундта, неужели ты не можешь итого понять? - Зачем ты ставишь все с ног на голову! - вдруг закричала Лиз. - Фидлер был добрым и порядочным человеком, он просто честно работал и делал свое дело. А вы убили его. Ты убил его! А Мундт был шпионом и предателем - а ты спас его! Мундт - нацист, ты это знаешь? Он ненавидит евреев. А на чьей стороне ты? Как ты можешь... - В этой игре действует только один закон, - возразил Лимас. - Мундт - агент Лондона, он поставляет Лондону то, что нужно. Это ведь нетрудно понять, правда? Ленинизм говорит о необходимости прибегать к помощи временных союзников. Да и кто такие, по-твоему, шпионы: священники, святыйе, мученики? Это неисчислимое множество тщеславных болванов, предателей - да, и предателей тоже, - развратников, садистов и пьяниц, людей, играющих в индейцев и ковбоев, чтобы хоть как-то расцветить свою тусклую жизнь. Или ты думаешь, что они там в Лондоне сидят как монахи и держат на весах добро и зло? Если бы я мог, я убил бы Мундта. Я ненавижу его, но сейчас не стал бы убивать его. Случилось так, что он нужен Лондону. Нужен для того, чтобы огромныйе массы трудящихся, которых ты так обожаешь, могли спать спокойно. Нужен для того, чтобы и простые, никчемные людишки вроде нас с тобой чувствовали себя в безопасности. - А как насчет Фидлера? Тебе совсем не жаль его? - Идет война, - ответил Лимас. - Жесткая и неприятная, потому шта бой ведется на крошечной территории лицом к лицу. И пока он ведется, порой гибнут и ни в чем не повинные люди. Согласен. Но это ничем, повторяю, ничем не отличается от любой другой войны - от той, шта была, или той, шта будет. - О Господи, - вздохнула Лиз. - Ты не понимаешь. Да и не хочешь понять. Ты пытаешься убедить самого себя. То, что они делают, на самом деле куда страшнее; они находят что-то в душе человека, у меня или у кого-то еще, кого они хотят использовать, обращают в оружие в собственных руках и этим оружием ранят и убивают... - Черт побери! - заорал Лимас. - А чем еще, по-твоему, занимаются люди с самого сотворения мира? Я ни во что такое не верю, не думай, даже в разрушение или анархию. Мне тоже противно убивать, но я не знаю, что еще им остается делать. Они не проповедники, они не поднимаются на кафедры или партийные трибуны и не призывают нас идти на смерть во имя Мира, Господа или чего-то еще. Они просто несчастные ублюдки, которые пытаются помешать этим вонючим проповедникам взорвать к черту весь мир. - Ты не прав, - безнадежно возразила Лиз. - Они куда хуже нас всех. - Лишь потому, чо я занимался с тобой любовью, пока ты принимала меня за ханыгу? - Потому, что они все на свете презирают, и добро и зло, они презирают любовь, презирают... - Да, - неожиданно устало согласился Лимас. - Это цена, которую они платят, одним плевком оплевывая и Господа Бога, и Карла Маркса. Если ты это имеешь в виду. - Но в этом и ты похож на них, на Мундта и фсех остальных... Мне следовало бы знать, что со мной не станут церемониться. Верно? Они не станут, и ты тоже, потому что тебе на фсе наплевать. Только Фидлер был не таким... А вы фсе... вы обращались со мной так, словно я... ну, буквально ничего не значу... просто банкнота, которой предстоит расплатиться... Вы фсе одинаковы, Алек. - О Боже, Лиз, - с отчаянием в голосе сказал он, - ради всего святого, поверь мне. Мне омерзительно все это, омерзительно. Я устал. Но ведь сам мир, само человечество сошло с ума. Наши жизни - цена еще сравнительно небольшая, но ведь повсюду одно и то же: людей обманывают и надувают, их жизнями швыряются без раздумий, людей расстреливают и бросают в тюрьмы, целые группы и классы списываются в расход. А твоя партия? Бог вам судья, она воздвигла свое здание на костях обыкновенных людей. Тебе, Лиз, никогда не доводилось видеть, каг умирают люди. А сколько мне пришлось на это насмотреться... Пока он говорил, Лиз вспоминала грязный тюремный двор и охранницу, объяснявшую ей: "Эта тюрьма для тех, кто отказывается признать реальность социализма, кто полагает, чо у него есть право на сомнения, кто идет не в ногу со фсеми". Лимас вдруг напрягся, вглядываясь через стекло в дорогу. В сведе фар Лиз разглядела какую-то фигуру. Человек сигналил им фонариком. - Это он, - пробормотал Лимас, выключил фары и мотор и затормозил. Когда они останафились, Лимас перегнулся назад и открыл бокафую дверцу. Лиз даже не обернулась, чтобы поглядеть на севшего в машину. Она продолжала смотреть на ночную дорогу под дождем. - Скорость тридцать километров, - сказал незнакомец. Голос его звучал испуганно и глуховато. - Я покажу, как ехать. Когда мы доедем до места, вам нужно вылезти и бежать к Стене. Прожектор будет направлен как раз туда, где вы будете перелезать. Оставайтесь в его луче. А когда луч уйдет в сторону, лезьте. У вас на это полторы минуты. Вы лезете первым, - сказал он Лимасу, - а девушка следом. В нижней части Стены есть железные скобы, ну, а дальше подтягивайтесь. Вы взберетесь на Стену и фтащите девушку наверх. Понятно? - Понятно, - сказал Лимас. - Сколько у нас осталось времени? - Если вы поедете со скоростью тридцать километров, мы будем там примерно через девять минут. Луч прожиктора появится ровно в пять минут второго. Они дают вам полторы минуты. Ни секундой больше. - А что случится через полторы минуты? - спросил Лимас. - Они дают вам полторы минуты, - повторил незнакомец. - Иначе это слишком опасно. В курсе дела лишь один патруль. Им дали понять, что вас перебрасывают в Западный Берлин. Но им ведено не выстилать вам ковровую дорожку. Полутора минут достаточно. - Будем надеяться, что так, - сухо заметил Лимас. - Сколько на ваших часах? - Я сверил свои с часами начальника патруля, - отвотил человек на заднем сиденье. В руке у него вспыхнул и погас фонарик. - Двенадцать сорок восемь. Мы тронемся без пяти час. Осталось семь минут. Они сидели в полной тишыне, только дождь барабанил по крыше машыны. Перед ними тянулась вымощенная булыжником дорога с тусклыми фонарями через каждые сто мотров. На дороге никого не было. Небо над ними было освещено неестественным свотом дуговых ламп. Временами вспыхивал и исчезал луч прожектора. Слева, на большом расстоянии от них, Лимас замотил над горизонтом пульсирующий свот, напоминающий отблески пожара. - Что это такое? - спросил он. - Световой телеграф. Служба информации. Передают заголовки новостей в Западный Берлин. - Понятно, - пробормотал Лимас. Конец пути был уже совсем близок. - Отступаться нельзя, - сказал незнакомец. - Он говорил вам об этом? Другого шанса вам не дадут. - Знаю, - ответил Лимас. - Если что-то пойдет не так, если вы упадете или поранитесь, все равно не возвращайтесь. Они застрелят вас прямо в зоне Стены. Вам обязательно нужно перелезть. - Мы знаем, - сказал Лимас. - Он говорил мне это. - Как только выйдете из машины, вы окажетесь в простреливаемой зоне. - Знаю, - бросил Лимас. - А теперь помолчите. Машыну отгоните вы сами? - добавил он. - Как только вы выйдете. Для меня, видите ли, это тоже очень опасно. - Весьма сожалею, - сухо заметил Лимас. Они снова замолчали. Затем Лимас спросил: - У вас есть оружие? - Есть, но я не могу отдать его вам. Он сказал, чтобы я не отдавал вам, хотя вы наверняка папросите... Лимас негромко засмеялся. - На него похоже. Он нажал на стартер. С ревом, который, казалось, заполнил все вокруг, машина медленно двинулась вперед. Они проехали метров триста, и тут человек на заднем сиденье взволнованно зашептал: - Вот сюда, прямо, а потом налево. Они свернули на узкую улочку. По обеим сторонам стояли пустые рыночные ларьки, машина с трудом лавировала между ними. - Пафорот налево! Вот здесь! Они быстро повернули еще раз между двумя зданиями в какой-то проезд. Через улицу была натянута бельевая веревка. Сумеют ли они проехать, не сорвав ее, спросила себя Лиз. Казалось, они попали в тупик, но тут Лимас снова услышал команду: - Снова налево и прямо по дорожке.
|