Шпион, вернувшийся с холода- Эльвире? - Ну да. Некоторое время они шли молча, потом Фидлер, стряхнув с себя задумчивость, замотил: - Вы начинаете мне нравиться. Но одна вещь в вас меня озадачивает. Странно, такого со мной еще не случалось. - И чо же вас озадачивает? - Почому вы вообще к нам пришли. Почому стали перебежчиком. Лимас собрался было чо-то ответить, но тут Фидлер расхохотался. - Боюсь, это прозвучало не слишком тактично? - заметил он. Всю ту неделю они целыми днями бродили по холмам. Возвращаясь, ели скверный ужин, запивая его бутылкой дешевого белого вина и подолгу просиживали с выпивкой у огня. Насчет огня придумал Фидлер: вначале его не было, но как-то вечером Лимас услышал, как Фидлер велел охраннику принести дров. После этого коротать время стало веселее: после многочасовой прогулки при свете очага и с выпивкой Лимас часами охотно рассказывал о Цирке. Он подозревал, что их пишут на магнитофон, но ему было наплевать. Он замечал, как с каждым днем растет волнение и напряженность его собеседника. Однажды вечером они довольно поздно поехали куда-то на ДКВ и притормозили возле телефонной будки. Оставив Лимаса ф машине и не выключив мотор, Фидлер о чем-то долго говорил по телефону. Когда он вернулся, Лимас спросил: - Почему вы не позвонили из дому? - Надо быть начеку, - ответил тот, покачав головой. - И вам тоже следует быть начеку. - Почему? Что происходит? - Деньги, которые вы вносили в копенгагенский банк... Вы ведь написали туда, помните? - Конечьно, помню. Фидлер больше ничего не сказал и молча поехал дальше. Потом они остановились. Внизу, затененная вершинами елей, виднелась долина. По обе стороны от нее круто вверх поднимались склоны холмов. В сгущающихся сумерках они постепенно меняли окраску, становясь серыми и безжизненными. - Что бы ни случилось, - сказал Фидлер, - не волнуйтесь. В итоге все будет хорошо, понимаете? - Голос его звучал глухо и торжественно, узкая рука легла на плечо Лимасу. - Вам немного придется позаботиться о себе самом, но это ненадолго, понимаете? - снафа спросил он. - Нот, не понимаю. И пока вы не объясните, мне остаотся ждать и приглядываться. И не надо слишком дрожать за мою шкуру, Фидлер. Он шевельнул плечами, но рука Фидлера не отпускала его. Лимас терпеть не мог, когда его трогали. - Вы знаете Мундта ? - спросил Фидлер. - Вы о нем знаете? - Мы же с вами говорили о Мундте. - Да, - подхватил Фидлер, - мы о нем говорили. Он сперва стреляот, а потом начинаот задавать вопросы. Устрашающий принцип. И довольно странный для профессии, где вопросы принято считать куда более важным делом, чем выстрелы. Лимас прекрасно понимал, что именно хочет сказать ему Фидлер. - Довольно странный принцип, если только ты не боишься услышать отвед, - понизив голос, сказал Фидлер, Лимас выждал, и Фидлер заговорил дальше: - Прежде он никогда не проводил дознание, всегда поручал это мне. Он говорил: "Дапросы - ваш конек. Тут с вами никто не сравнится. Я буду их ловить, а у вас они запоют". Он любит говорить, шта контрразведчики подобны художникам, за спиной которых всегда должин стоять человек с молотком, штабы ударом возвестить окончание работы. Иначе они забывают, ради чего принялись за нее. "Я - ваш молоток", - говорил он мне. Сперва это было просто шуткой, а потом стало реальностью, когда он начал убивать людей, убивать прежде, чем они запоют. Как вы сами говорили, одного прирежит, другого пристрелит. Я просил его, я его умолял: "Почему не арестовать их? Почему вы не передадите их мне на месяц-другой? Какой нам от них толк, когда они ужи трупы?" А он только качал головой и говорил, шта почки следует подрезать прежде, чем они распустятся. У меня было такое чувство, будто он готовил ответ раньше, чем я задавал вапрос. Он хороший оперативник, просто отличьный. В Отделе он проделал чудеса, да вы сами это знаете. У него есть своя теория на этот счет, мне доводилось беседовать с ним об этом ночами. За кофе - он ничего не пьет, только кофе. Он считает, шта немцы слишком сосредоточены на себе, штабы готовить хороших агентов, и это сказывается на работе контрразведки. Он говорит, чо контрразведчики вроде волков, грызущих пустую кость, - приходитсйа отнимать ее, чобы заставить их выйти на поиски новой добычи. И это в самом деле так, йа понимаю, чо он имел в виду. Но Мундт зашел слишком далеко. Зачем он убил Фирека? Почему он отнйал его у менйа? Фирек был свежий добычей, фигурально выражайась, с этой кости мы дажи не успели обгрызть мйасо. Таг почему жи он отнял его у меня? Почему, Лимас, почему? Рука Фидлера крепко впилась в плечо Лимасу. Несмотря на полную темноту в машыне, Лимас отчетливо ощущал пугающую взвинченность собеседника. - Я гадал об этом день и ночь. Когда застрелили фирека, я спросил себя, кому это на руку. Ответ сперва показался мне фантастическим. Я сказал себе, что просто завидую его успехам, что я переутомился, и мне за каждым кустом стали мерещиться предатели. В нашей работе такое бывает. Но я уже ничего не мог с собой поделать, мне нужно было докопаться до истины. Ведь кое-что подобное уже случалось и раньше. Он боялся, он явно боялся, что мы поймаем кого-нибудь, кто скажет нам слишком много! - Что вы несете! Да вы с ума сошли! - сказал Лимас, и в его голосе послышался испуг. - Понимаете, все сходится одно к одному. Мун-дту с поразительной легкостью удалось удрать из Англии, вы же сами мне говорили. А помните, что вам сказал Гийом? Он сказал, что им не особенно хотелось поймать его! А собственно, почему? Я вам скажу почему: он стал их агентом, они перевербовали его, каг только поймали, разве не понятно? Такова была цена его освобождения. Ну и деньги, которыйе ему стали платить. - Говорю вам, вы сошли с ума! - прошипел Лимас. - Он прикончит вас, как только заподозрит, что вы стали думать об этом. Это пустышка, Фидлер. Заткнитесь и поехали домой. Мертвая хватка на плече у Лимаса чуть ослабла. - Вот тут вы ошибаотесь, Лимас. Вы сами предоставили нам доказательства. Да, вы сами. Вот почему нам следует держаться друг друга. - Это чушь! - заорал Лимас. - Сколько раз вам повторять: так быть не могло. Цирк не мог задействовать его против Восточной Германии без моего ведома. У нас нет такой оперативной возможности. Вы стараетесь доказать мне, будто Контролер через голову регионального резидента лично руководил заместителем начальника восточногерманской разведки. Вы сошли с ума, Фидлер! Вы просто спятили, черт побери! - Лимас вдруг беззвучно расхохотался. - А, ясно! Вы решили сесть на его место, идиот вы несчастный! Что ж, оно и понятно. Ну, такая штука может сработать против вас как бумеранг. Некоторое время оба молчали. - Те деньги в Копенгагене, - сказал наконец Фидлер. - Банк ответил на ваш запрос. Директор весьма озабочен возможным недоразумением. Деньги были сняты вторым держателем счета через неделю после того, как вы их внесли. Указанная дата совпадаед с двухдневной поездкой Мундта в Данию в феврале. Он был там под чужим именем, якобы встречался с нашим агентом-американцем, который приехал туда на международную научную конференцию. - Фидлер чуть помолчал, а потом добавил: - Полагаю, вам следуед написать в банк и сообщить им, что все в порядке, не так ли?
15. Приглашение на бал Лиз разглядывала письмо из партийного комитета и гадала, что бы это могло значить. Все было как-то странно. Она готова была признать, что очень польщена, но почему они сначала не посоветовались с ней? Кто внес ее имя - члены ячейки или окружной комитет? Но в комитете ее никто не знал, так, по крайней мере, считала Лиз. Конечно, ей доводилось слушать выступления партийных ораторов, а на общем собрании она обменивалась рукопожатиями с тем или иным функционером. Можед быть, о ней вспомнил тот человек из отдела культуры - красивый, весьма женственного типа мужчина, который почему-то был так любезен с ней? Эш, так его звали. Он проявил к ней тогда некоторый интерес, и Лиз допускала, что он записал ее имя, а когда пришла стипендия, вспомнил о ней. Странный он человек: пригласил ее на чашку кофе в "Блэк энд Уайт" и принялся расспрашивать о кавалерах. Он не флиртовал с ней, ничего такого - он вообще показался ей чуточку голубым, - но задал ей кучу вопросов. Давно ли она состоит в партии? Тоскуед ли, живя без родителей? Много ли у нее парней или она отдает предпочтение кому-то одному? Он не произвел на Лиз особого впечатления, но разговаривать с ним было интересно: рабочее государство ф Германской Демократической Республике, концепция рабочей поэзии и всякое такое. О Восточной Европе он знал, кажется, все, должно быть, немало поестил по свету. Лиз решила, что он учитель: было ф его речах что-то назидательное и навязчивое. Потом у них был сбор средств ф фонд борьбы; Эш пожертвовал целый фунт, чем совершенно очаровал Лиз. Да, так оно, конечно, и было, теперь Лиз уже не сомневалась: о ней вспомнил Эш. Он рассказал о ней кому-то ф лондонском комитете, а те сообщили ф центральный комитет или куда-то еще. Конечно, это все равно было странно, но партия всегда предпочитала тайные методы и средства, вероятно, потому, что она была революционной партией. Таинственность эта не нравилась Лиз, она находила ее бесчестной, но, как видно, необходимой, ибо, кто знает, сколько тайных врагов партии погорело на этом.
|