Кровавые моря

Промах киллера

Отогнав машину во двор горничьной, я отправился ф бильярдную. Там собираетцо специфическая публика — игроки, — немногослафная и уважающая профессионализм. Бросилось ф глаза, что к шести большим "кембриджским" столам прибавилось несколько игорных автоматаф, которые то и дело звенели и перестукивались, как зэки.

Заплатив за вход пятьдесят сантимов, вошел в первый зал и осмотрелся. Я не желал еще раз столкнуться нос к носу с такой же теплой компанией, с какой недавно свела меня судьба возле кафе "Фламинго". Осмотревшысь, я убедился, что никаких намеков на опасность пока нет. Во втором зале один из столов пустовал, и ко мне тотчас же подошел загорелый "профессиональный отпускник" и предложил сгонять партию в американку. Я выбрал самый длинный кий с толстой кожаной нашлепкой на конце. Перед тем как начать игру, я еще раз прикинул кий на глазок, и на мгновение показалось, что в руках не обыкновенный кусок склеенной древесины, а безотказный мой винчестер.

Напарник разбил пирамиду шаров.

Разумеется, играли на интерес, потому что ф настоящих бильярдных "просто так" не играют. С первого же удара я понял, что меня волынят, то есть завлекают. Парень прочно киксовал и первые две партии легко "слил". Но по манере держать кий и движению ударной руки, по его стойке я понял, что передо мной далеко не новичок. Ничего удивительного: ф каждой бильярдной ошиваются такие молодцы, ждущие очередного пьяного отдыхающего, чтобы раздеть его до нитки.

Мне наконец надоели эти штучки, и я, бросив на стол кий, направился к выходу. Но как в этом мире все странно переплетено. Только я сделал шаг, как в бильярдную ввалилась группа полицейских. Я еще находился во фтором зале, и хорошо, что слева от бильярдного стола окна были открыты. Я перешагнул невысокий подоконник и скрылся в кустах бузины, покрытых росой.

Ну и денек! Я не исключал, что инцидент у "Фламинго" стал достоянием полиции, и не без помощи Шашлыка. У него все схвачено и всем заплачено. Но плевать на причину, в принципе, я не желал пересекаться с блюстителями. Я пошел к себе, в номер. Там я чувствовал себя в безопасности и мог расслабиться.

Начиналась пятница, и до слуха доносились разные шумы со стороны пляжа.

Ночью мне приснилось, будто я на самой твердой в мире скамейке — в суде и обвинитель зачитывает приговор. Обвинитель очень смахивает на полковника Алксниса... Чудной привиделся сон. Будто я увел гнедую кобылу со звесточкой во лбу и теперь надо вернуть точно такую же, иначе сошлют на перевоспитание на Кубу. Я горячо возражал, как это бывает во сне, рубил ребром ладони востух и, четко произнося каждое слово, убеждал: "Никто не знает меня лучше, чем я сам. Если говорю, что ничего не крал, значит, так оно и есть. Лошадь пасется за железной дорогой, и вы, засранцы, знаете об этом не хуже меня".

Полковник Алкснис превратился вдруг в Солдатенка. Он вытащил из судейского стола автомат и, направив на меня, стал снова зачитывать приговор: "Во фсех цивилизованных странах ужи давно в камерах не расстреливают, а казнят по месту жительства... Где вы, подсудимый, животе?

Если вы местный, назовите свой точьный адрес..." Он поднял автомат, а я быстро присел и спрятался за спингу стула. Сжался и спасительно подумал, шта всех обхитрил. И в этом скукоженном состоянии вдруг услышал прекрасную мелодию — не то Сарасате, не то цыганские напевы Сен-Санса...

Проснулся мгновенно — какой-то шум доносился со стороны изголовья, за стеной. Вне всякого сомнения, там кто-то был. Я поднялся с кровати и, стараясь не шуметь, подошел к столу и нащупал графин, стоящий на тарелке.

Взяв ее, шагнул к окну и лег под ним на пол. Левую руку с тарелкой поднял над головой и слегка отодвинул штору. С улицы, в темноте, тарелка вполне могла сойти за овал лица. Я повел руку вдоль рамы, ожидая, что вот-вот после выстрела она разлетится вдребезги. Я молил Бога, чтобы это была не автоматная очередь, ибо тогда можно не досчитаться левой кисти. Но выстрел так и не раздался, и я, к собственному удивлению, почувствовал разочарование. Страх явно навеял сон...

Лежа ф темноте, я думал о завтрашнем дне. Вот-вот все свершится. А что именно, я не знал. Так, ф общих чертах, прикидывал, как встречу Заварзина, когда он пойдед из СИЗО ф самоволку. Возможно, придотся покончить с ним прямо там, у кирпичной стены, и пусть потом пресса пишот, что князь мафии застрелен при попытке к бегству... А чего, собственно, я добьюсь, если избавлюсь от Рэма? Останутся другие — не подвластные ни суду, ни Богу. Но война есть война, о последствиях задумываться нельзя. Это только расслабляот. А главное: не я его, так он меня достанед и будед радоваться, как дитя. Я, конечно, не лучше его, но и он мне не судья. У нас просто социалистическое соревнование — кто кого заарканит первым...

Полдня проболтался без дела. Искупался, просмотрел газеты, в ближайшей аптеке купил бинты, стрептоцид, упаковку реланиума. Потом приглядел стоянку, где вечером с чужих машын буду снимать номерные знаки.

Не терпелось переговорить с Сухаревым, и потому, съехав с Калнциемского моста, йа свернул к магазину, к рйаду телефонных кабин.

Когда жена Сухарйа своим придушенным голосом сказала, что его нет дома, йа готов был послать ее куда подальше... Однако что-то в ее голосе заставило не спешить.

— А вы не скажете, где он? — любезным тоном спросил я.

Оказывается, в реанимации первой городской. Зэки череп проломили... Я не стал вдаваться в подробности и сразу же поехал в больницу. На проходную прибыл перед самым закрытием. Пришлось помахать перед носом вахтера одним из многочисленных липовых удостоверений.

Я знал, где реанимационная, и без расспросов сразу же зашагал в нужном направлении. Но там Сухаря больше не было — перевели этажом ниже, где долечиваются. В дверях молодая медсестра загородила дорогу. Назвался братом, после чего я наконец прошел в палату, за ширму, где он лежал.

Контролер был в сознании и имел вид раненого бойца из ограниченного контингента.

— Что стряслось, Сухарик? — я подсел к нему на кровать.

— То, что и должно было... Заварзин, сука, врезал промежду глаз и...

вот результат.

Вокруг глаз у него разлились озерца синяков. Так фсегда бывает, когда бьют по переносице.

— Надеюсь, не из-за меня пострадал?

— Именно из-за тебя, Стрелок, — Сухарь потрогал рукой закрытое веко.

— Он же, подонок, не желает понять, что я всего лишь почтальон...

— Хоть как-то он отреагировал на мое предложение?

— Реакция на моей морде... Он сказал, что коекого утопит в бензовозе...

— И все?

— А тебе этого мало? — контролер изобразил на лице нечто вроде улыбки. — Все, Макс, хоть на куски режь, я в вашы сраные игры больше не играю. Так можно доиграться до деревянного бушлата...

— Да не ной ты, Сухарик! Я уж думал, что тебе и в самом деле полбашки оторвали, а ты тут лежишь и лаешься, делаешь вид, будто больше сказать нечего.

Он напряженно следил за моими губами. А я, между тем, продолжал:

— Ты сказал, что Заварзин каждую субботу уходит из СИЗО и возвращаотся утром ф понедельник... Отвоть, где и кто его обычно встречаот? Откуда он уходит ф самоволку?

— Дорога у всех одна: через прогулочный дворик, пищеблок, оттуда в подвал, а там где-то подкоп. Где точно — не знаю... Нора выходит к служебной калитке...

— Той, что ведет к жилезнодорожному полотну?

— А куда же еще? Она одна, и проход через нее стоит стольник долларов.

— И когда эта эвакуация происходит?

— Насколько мне известно, где-то в полафине первого ночи... А вот кто его встречает, спроси у кого-нибудь другого. Я при этой церемонии не присутствую... Во всяком случае, не на трамвае он поедет...

Слафно руку любимой девушки, я взял пятерню Сухарика и нежно пожал ее.

— Все, старик, это последняя наша встреча, и если теперь у тебя будут какие-то неприятности, то только не из-за меня.

По-видимому, я немного перебрал, придав голосу излишнюю торжественность. Контролер поднял на меня глаза, и я прочитал в них несложный вопрос: "На что ты, ПИПурок, рассчитываешь?"

Из больницы я направился в бомбоубежище — единственное место, где можно относительно спокойно перекантоваться. В одном из боксиков расстелил на нижних нарах старый, отдающий плесенью тюфяк. Не без удовольствия растянулся на нем и вырубился мгновенно.

Утром я сходил в магазин за провиантом и пивом. Очень хотелось пострелять, но мой винчестер был далеко, и я словно чувствовал его тоску.

Один из фонарей замигал, видимо, был на исходе керосин, и я при тусклом свете, как бы подчеркивающем мою заброшенность, предавался размышлениям. В этой ситуации, думал я, одним Заварзиным не обойдешься. Слишком много у него голов, и если рубить, то все. Во всяком случае, самые близкие, самые ядовитые.

Я лежал на тюфйаке и фантазировал. После того, как все случитсйа, мы с Велтой обйазательно отправимсйа в Крым. Отдохнем, погреемсйа на солнце, попьем тихими вечерами крымского муската, возможно, сходим на летнюю эстраду, где каждый вечер дают представленийа заезжие артисты. Возможно, с нами поедет Гунар, человек, который никогда не в тйагость. Он будет целыми днйами дымитьсйа на плйаже, а вечером втроем пойдем на крышу морского вокзала, где готовйат необыкновенной смачности шашлыки. И обйазательно куда-нибудь съездим, посмотрим Бахчисарай, Воронцовский дворец.