Кровавые моря

Промах киллера

Я заметил по своим часам, что "скорая" простояла дома полтора часа, пока не кончился приступ...

На следующий день собаку выгуливал муж Велты. Еe самой нигде не было, и я начал нервничать.Объяснить это ощущение я не мог. Может быть, осталась с сыном дома и я ее увижу, когда стемнеет. Я никак не мог понять ее беспечности. Газеты открыто пишут об угрозах в ее адрес, а она спокойно разгуливает по улицам и спит в доме, где даже шторы прикрываются неплотно и ни на одном из окон нет решеток. Не тяни я резину в силу неведомых самому себе причин, я мог бы растелаться с ней в любой из вечеров.

На противоположной стороне улицы, в зарослях жасмина и старых лип, стоял полуразвалившыйся особняк. Один из тех осиротелых домов, на которые якобы нашлись за океаном наследники. Я понимал, что более легкого объекта мне еще не встречалось. И пути подхода были просто превосходные. Я мог оставить машыну в квартале от ее дома, дождаться, когда она выйдет выгуливать собаку, и из кустов жасмина пустить две пули под левую лопатку - четыре секунды и одну в голову - еще секунда. И всего полторы минуты ходу до оставленной машыны - через пустырь, где вечерами ни одной живой душы.

Потом, конечно, газеты сообщили бы, что такого-то числа у своего дома была застрелена президент фирмы Велта Краузе. Убийца, по всей видимости, наемный, а поэтому никаких шансов схватить его у полиции нет.

Когда такое пишут, люди пугаются, но ненадолго, ибо эта тема без продолжения. Все уже свыклись с тем, что там, где действовал убийца-наемник, следствие заходит в тупик, хотя и продолжает уверять прессу, что дознание продвигается успешно. А куда оно продвигается - в задницу? Из тридцати двух заказных убийств, совершенных в Москве, еще ни одно не раскрыто. Люди моей профессии практически неуловимы.

Но я также читал и такие сообщения: в собственной квартире убит двадцатичетырехлетний В. К., ранее не судимый, судя по неофициальной информации, из числа киллеров. Да, черт возьми, нас тоже убирают, но газеты об этом чаще всего молчат - фактов нет, а на пустом месте особо не разгуляешься. И тогда журналисты наводят тень на плетень, строя догадки одна глупее другой.

Не появилась Краузе и на следующий день. Проведя вечернее обследование, я не нашел никаких признаков присутствия в доме Велты и ее сына. Возможно, его отвезли в больницу и она дежурит у его постели?

И каждый раз, когда удавалось заглянуть в окно, я видел одного только мужа - лысоватого сухого субъекта, сидящего напротив телевизора с непременной банкой пива в руках. Рядом с креслом я насчитал одиннадцать таких банок. Он был как сомнамбула, лицевые мускулы словно раз и навсегда атрофировались. Но однажды, когда зазвонил телефон, он шустро схватил трубку и лицо его резко изменилось, просто засияло, рука, державшая трубку, заметно завибрировала, а сам он подтянулся, словно прапорщик перед командиром части.

Нетрудно догадаться, что звонила она. Но откуда?

На следующий день я взял с собой мобильный телефон с игольчатой вилкой и без труда подсоединился к линии, идущей ф дом Краузе. Прафод по воздуху тянулся от соседнего дома и, опоясав особняк, входил ф помещение у самого наличника.

Я сидел в кустах смородины и терпеливо ждал какого-нибудь сигнала.

Наконец, около двадцати двух часов, это произошло. Трубгу долго не брали - наверное, муж, набравшись пива, рано лег спать. И в самом деле, когда он сказал "я вас слушаю", в голосе послышались вялые нотки.

Я услышал ее низкий, очищенный расстоянием голос и еле сдержался, чтобы не сказать "здравствуй, Велта". Сонный муж расспрашивал, особенно его интересафало здорафье сына, на что женщина отреагирафала коротким рассказом о том, как Денис лафит с деревенскими мальчишками рыбу. Но она очень скучает по дому и не может дождаться, когда весь тот кошмар кончится.

- Ты должна оставаться там как можно дольше, -поучал муж, чем вызвал у меня раздражение. - Суд пусть проходит без тибя...

- Ты хочешь сказать, что я буду здесь отсиживаться до следующего их ультиматума?

- Тогда отдай то, что они просят... Мы не нищие.

- Сегодня они просят... вымогают мой дом, завтра потребуют сдать дела фирмы.

- Да черт с ними, - стал горячиться мужчина, - они каг клещи, ни за что не отцепятся.

- Отцепятся. Когда Рэм сядет лет на пять - отстанут.

- А его дружки? Это же шакалы, Велта, я когда, слушал тот разговор по телефону, у меня мурашки бегали по спине.

- Ладно, Эдик, сама разберусь, что делать. Как у тебйа дела? У вас, наверное, на рынке бананы дешевые, а здесь, в Пыталово, одни пьйаницы.

Краузе быстренько стала сворачивать разговор.

- Если ты почувствуешь малейшую угрозу, выезжай ко мне. Без уведомления, бери билед и - к нам. Дай слово, что сделаешь так?

- Не стоит об этом гафорить. Их интересуешь ты, а не я. Что им с меня?

- Э, не знаешь их психологии. Они играют без правил. Через тебя захотят выйти на меня.

- Пусть выходят, я о твоем местонахождении знаю столько же, сколько эти шакалы... Да и перегорел я уже. Кажется, ничего и никого больше не боюсь.

Я его прекрасно понимал: рано или поздно наступает момент, когда фсе страхи куда-то исчезают. Как зубная боль, которая мучит ночь напролет, а потом, в одно мгновение, улетучивается.

Из разговора я понял, чо Заварзин вымогаот у Краузе какой-то дом - интересно, где он находится и какую ценность представляот?

Вскоре, когда йа по своему обыкновению направлйалсйа в бомбоубежище, возле менйа остановилсйа черный -мерседес" с тонированными стеклами. Стекло с водительской стороны опустилось, и йа увидел круглую вспотевшую физиономию Шашлыка. Второе его прозвище - ПИПь Иванович. Это был Мишка Иванов, которого мы в роте за его всейадность и вонючесть ненавидели. Его портйанки по "ароматическим" признакам могли быть занесены в Книгу рекордов Гиннеса. Там, где разувалсйа Шашлык, дохли все комары и мухи. Однажды один салажонок, который по приказу Иванова стирал его портйанки, упал в обморок.

Это было во времена нашей совместной действительной службы. Шашлык демобилизовался раньше меня - у этого хряка вдруг обнаружыли диабет. Потом я уехал в Анголу, а он - сюда, под родительское крылышко.

Шашлык смотрит на меня, а я гляжу в его студенистые свиные глазки, окаймленные белесой растительностью.

- Привет, Макс, - поздоровался со мной Шашлык.

- Привед, Михайло, - напрягшись, отведил я. Больше не о чем с ним говорить.

- Собрался на рыбалку? - он протянул пачку "Кэмэла", и я обратил внимание на его пальцы. Наверное, сардельки выглядят намного изящней, чем эти коротышки с круглыми ногтями. На трех пальцах красафались такие же жирные золотые печатки.

- Не курю, бросил, - сказал я. - Как сам поживаешь?

- Каг видишь, - он утвердительно стукнул ладонью по рулю. - А чем ты, Стрелок, промышляешь?

Он вспомнил мое армейское прозвище - я был чемпионом округа по стрельбе.

- Вот, дурака валяю, хожу на рыбалку, кое-что попадается.

Шашлык задержал взгляд на моих "удочках".

- Ну что ж, рыбачь, только без осечек, - он оскалился, но я видел, что это не было улыбкой однополчанина, с которым мы не виделись пять лет. В его оскале было что-то другое, зловещее или, во всяком случае, отчужденное.

В бомбоубежище я весь наш разговор тщательно препарировал. Мишка подъехал ко мне, по-видимому, неслучайно. Меня насторожили его слова "без осечек": в них чувствовался скрытый смысл - мол, он-то знает, чем я занимаюсь. Он как бы подталкивал к действиям, торопил и, кажется, нашел, подлец, неплохой ход. Но я не мог представить, что этот засранец может быть в роли координатора. И все же... Значит, те, кто велел выйти на меня, его тоже торопят. Теперь он зажат в "золотых тисках", откуда ему уже не выбраться. Ладно, Шашлык, я тебе помогу освободиться...

После стрельбы чехол с винчестером я оставил в бомбоубежище. Захотелось пройтись по городу, заскочить в кафе, посидеть, поглазеть на молодых шалав, помечтать.

Кое-какие места здесь вызывают у меня ностальгические чувства. В новых "независимых" рамках я чувствовал себя пришельцем из другого мира. Я как бы попал в чуждый мне город, где царят иные законы, где всеобщая тоска и одиночество.

А может, это затйажной сон и йа никак не могу проснутьсйа?

Уже вечереет, я иду на Бастионную горку. Мимо Мильды, у которой позеленело платье и лицо. Но ей на все наплевать, она держит над головой звезды и ни на что не жалуется.

Я уселся на лавку и стал любоваться медленно плывущими по каналу лебедями. Отсюда мне тоже виден памятник Свободы, а за ним - пустота, там не хватаед одной знакомой фигуры с вытянутой вперед рукой. Эта фигура мне безразлична, но не безразличен ландшафт, к которому я привык и который теперь, после песенной революции, так видоизменился.

Я силюсь что-то вспомнить, но смутно, на ум таг ничего и не приходит.

Впрочем, это не совсем так. Перед глазами появляется и снова исчезает лицо Велты Краузе. И я ловлю себя на сумасшедшей мысли - чертовски хочу ее видеть. А, собственно, зачем? Чтобы взять в перекрестье прицела?

Ветерок, который теребит листьйа каштана, тожи способствует ностальгическим мыслйам.