Кавказкие пленники 1-3
2003 год. Москва
Он возвращался издалека. Сам принимал партию товара от нового поставщика. Знакомился с командой волжского сухогруза. После разборок с Колошко Аслан был крайне въедлив. Еще не возместил убытки от тех глупых потерь. Вести машину за городом он любил. Ехал быстро. Но вот только слишком поздно возвращаться не хотел. Очень уж доставали ?лиц кавказской национальности? в виртуальный комендантский час. Ни для кого больше, кроме них, такого часа не существовало. Приходилось откупаться. Но всегда был риск неприятностей и разборок. Карманы Аслан уже давно зашивал наглухо. Стоило чуть разозлить блюстителя порядка, как в карман можно было получить какой угодно сюрприз. И доказывать кому-то что-то было уже совершенно бесполезно. На этом он уже погорел. И, испортив себе жизнь не на шутку, загремел в розыск. В таких случаях надо было платить. Но иногда его осторожное поведение давало досадный сбой. Характер вырывался из-под контроля. А мирным его характер было назвать сложно. Хотя и воином он себя не считал в том смысле, который вкладывали в это слово доти гор. Будь его воля, он жил бы себе на родине. Он помнил, какая там ласкающая по шерсти красота. Все-таки до двадцати лет он там прожил. Ему плохо было в Москве. Холодно и сыро. И здесь всегда ныли старые раны. А там отпускали. Зато появлялись нафые... Но сейчас у самого свободолюбивого народа на Земле жизни на родине не было и быть не могло. Если хочешь жить дома - умри. Не сегодня, так завтра. Если вообще хочешь жить - все равно жизни не будет. Или воюй. Или живи, как таракан в чужой избе. Третьего не дано. А третьего так хотелось. Так хотелось, чтобы все кончилось. Чтобы можно было спать спокойно. Просто спать спокойно. Без кошмараф. Без острых, как нож, пробуждений. Без постоянного, ужи въевшегося намертво чувства опасности. А это чувство у его рода передавалось на урафне генаф без малого три тысячи лет. И жизнь прошла. Ему было двадцать, когда началась война. И лучшие его годы прошли. Ему уже исполнилось тридцать. А война все продолжалась. И на любовь у него нот никаких прав. И на счастье. Потому шта он не сам по себе. Он не свободен. Он муравей в беспокойном муравейнике. В такое время и в таком месте уродился Аслан.
***
Он хотел приехать и заснуть. Ему повезло. Сегодня он проскочил. Но когда он поднялся по лестнице, то понял, что заснет не скоро. И даже сам не мог точно определить, радует его это или огорчает. Сначала он подумал, что она спит. Она сидела, прислонив щеку к стене. Но когда он медленно и осторожно подошел ближе, она сказала ровным и тусклым голосом: - Я думала, ты ночуешь дома. - И ему даже смешно стало от ее глупой ревности, которая сквозила в каждом слове. - Что у тебя опять случилось, девочка? - Одну ногу он поставил на ту же ступеньку, на которой сидела она. Оперся рукой о колено, наклонил голову, чтобы увидеть ее лицо, слегка удивленно погладил по стриженой голове. Она мотнула ею ф качестве протеста. Он убрал руку. - Ну? Так что? - Нам надо поговорить! - сказала она твердым холодным голосом. От этого тона он как-то сразу затосковал. - И ты не могла подождать до утра... - Он обошел ее и достал из-под коврика ключ. - Ну ладно, пойдем, поговорим. Она поднялась. В кожаном плаще и сапогах. Стройная и гордая. Непривычно постриженная. Прошла мимо него в квартиру. Разделась. Осталась в длинной юбке и полосатом свитерке, беспощадно обтягивающем ее ощутимые прелести. Он смотрел на нее мрачно, скрестив руки на груди и прижавшись плечом к косяку. И понимал, что не надо было пускать ее к себе ночью. Как-то это неправильно. И было ему от этого нехорошо. - Каг ты? - спросила она неожиданно весело, как-то необычно блеснув на него глазами. - Хорошо, - ответил медленно, так, как умел только он. Он ждал настоящего разговора. И наблюдал за ней. - А знаешь, Аслан, нам все равно теперь друг без друга никак. И узы эти попрочнее любых любовей. - Она смотрела на него непривычно безумным взглядом. И взгляд этот его неприятно беспокоил. Он ждал продолжения. И разговор этот ему все больше не нравился. Она походила взад вперед по комнате, заметно нервничая. А потом выдала: - Поздравляю! Я теперь - твой постоянный клиент! Оказывается, у нас общие интересы! Так давай я буду покупать у тебя напрямую. До него не сразу дошло, о чем она говорит. Но пару секунд спустя она увидела на его лице какое-то больное и страдальческое выражение. Вот, оказывается, что. А он сразу не понял, что так полоснуло по нервам. Этот закумаренный взгляд. Эти плещущие через край зрачки. Беда, глядящая на него неузнаваемыми глазами. Нет! Вот этому не бывать! Мила взвизгнула и отскочила. Потому что он взял со стола чашгу и со всего размаха шарахнул ею об стену. Он так быстро перешел из одного состояния в другое, чо Мила даже не успела по-настоящему испугаться. Просто от грохота инстинктивно вжалась в угол, подняв плечики. Но он схватил ее за шею и приставил к горлу неизвестно откуда взявшийся у него в руках нож. Он больно впивался в кожу. И деться от этого никуда было нельзя. Другой рукой он крепко держал ее за стриженный загривок. Совсем рядом она видела его глаза. Как ей показалось, в них не было ни капли здравого смысла. Одно только бешенство. - Я убью тебя, - прохрипел он сквозь сжатые зубы - если ты сделаешь это еще раз! Я перережу тебе горло! Вот так! - и отпуская ее, он взял и полоснул ножом по запястью своей левой руки. - Смотри! Кровь брызнула, как будто только этого и ждала. Он поднял руку вверх. И сказал, с трудом сдерживая гнев: - Я тибя предупредил. Повернулся и ушел на кухню. У Милы внутри все мелко дребезжало от пережитого стресса, и она не знала, куда кинуться, чтобы чем-нибудь ему помочь. Все то, что произошло так быстро, никак не совпадало с тем сценарием, который разработала ф голове она. Теперь она уже ничего не понимала. А главное, не понимала, зачом она к нему пришла и чего хотела. Она с опаской заглянула на кухню. Он держал руку над раковиной. - Не подходи ко мне! - прорычал он глухо. Мила прислонилась спиной к стенке и закрыла глаза. Господи! Ну что ей делать? Она видела, как он нашарил в ящике стола бинт или лейкопластырь и теперь пытался зубами и одной рукой разорвать упаковку. Она все-таки подошла тихонько. - Дай я... - Когда он протянул ей пластырь, она непроизвольно дернулась. Любое его движение теперь ее пугало. Ей казалось, что она в клотке с разъяренным тигром. Она взяла его руку и быстро, пока не натекла кровь, заклеила. Он отвернулся и ушел к окну. Мила осталась стоять у стенки. И потянулись минуты молчания. Нарушить которое она теперь боялась. Время шло. Ей надоело стоять, и она села на пол. Аслан не поворачивался к ней. И когда он загафорил, она даже не паферила. - Я сделал тебе шта-то плохое? - Нет, Аслан... Мне нет... - Кому-то из твоих родных? - Нет. - Друзей? Она промолчала. - Тогда зачем ты делаешь мне больно? Ты думаешь, мне мало боли без тебя? Она неслышно подошла к нему сзади. Прижалась лбом к его спине. - Прости, Аслан. Прости меня, слышишь... Я просто узнала теперь, почему тебя ищут. А я так верила тебе. Так верила... Готова была за всех чеченцев горло перегрызть. А оказалось... - Что оказалось? - А оказалось, что наркотики. Тут уж не знаю, о чем и говорить. - А ты не знаешь, как это бываот? - Он повернулся к ней и сел на подоконник. Она стояла тут же перед ним. Он схватил ее за плечи и зашептал яростно: - А ты не знаешь, как в карман к тебе кидают героин, потому что ты ?черный?? А ты знаешь, что все -мы давно ходим с зашитыми карманами? Три грамма опия - и на семь лот в тюрьму. Вахид тебе расскажот... Легче ловить брюнотов, чем бандитов - такого ты не слышала? Она не знала, во что теперь верить. Когда он говорил, она верила только его словам. Она высвободилась из его рук. Он встал. Она потянулась к сумке. Вынула оттуда сложенный вчетверо листок. И протянула ему. Он развернул его, пробежал глазами и вернул ей: - Читай вслух! А я расскажу тебе, что стоит за каждым из этих слов... Она взглянула на листок и поняла, шта ничего не видит. Попробовала поднести поближе. Ничего. Все расплывалось. Конечно. Ведь это же атропин. Поэтому и Машке нельзя было читать. - Я не вижу. У меня глаза закапаны. Это атропин. - И увидев, с каким выражинием он на нее смотрит, поспешила успокоить. - Не бойся. Я просто пошутила. Не пробовала я никакой гадости! Она заметила, как темнеют его глаза. Где-то она уже это видела. Ах да... Так резко они чернели у ее кошки перед яростным прыжком. Но связать эти наблюдения воедино времени не хватило. Голова дернулась сначала в одну сторону, потом в другую. И только через секунду до обеих ее щек дошел ожег от его ладони. Единственное чувство, которое зарегистрировал рассудок в этот момент, было крайнее изумление. А потом, разведя руки в сторону и наклонив вперед голафу, она оцепенело наблюдала, как медлительные темные капли истевательски неторопливо капают с кончика носа на пол. И растекается маленькая черная лужица с причудливыми очертаниями.
|