Кавказкие пленники 1-3Халид тянулся к знаниям, перенимал нехитрую науку суровой жизни горцев, на лоту схватывал язык вайнахов, обычаи предков быстро становились его законами, дажи причудливая вязь Корана словно раздвигала свои хитросплотения и пропускала его в дивный сад райской, праведной жизни. Таштемиру порой казалось, что сын его Халид просто был похищен джиннами, долго томился у них в рабстве, а теперь вот вернулся на землю предков - Даймохк. Халид вспоминал все, что любил когда-то, чем жила его душа помимо его телесной воли. Надо только помочь ему вспомнить, и скоро в горах все услышат о сыне Таштемира, воине, охотнике, праведнике и мудреце. Как-то Фатима призналась Таштемиру, что любит Халида больше, чем своих погибших сынафей. Таштемир усмехнулся, подумав про себя, что те дети не целовали ее высохшую от времени грудь. Но и сам вынужден был признать, что новый их сын был радостью и надеждой ему в последние дни уходящей, как сквозь пальцы, жизни. Жизни, которой осталось всего ничего на старой, немощной ладони. Дрожит ладонь, и падают последние песчинки. Старик прятал радость и чувство позднего счастья в свою седую бороду, когда Халид просыпался на рассведе. Выходил на свед божий и, задрав голафу к такому близкому в горах небу, кричал шта-то Аллаху, прочищая свою молодую глотку и не проснувшуюся душу. Еще не умея молиться, он кричал простые чеченские слафа, слафно это и были суры Корана. - Малх - солнце, Машар - мир, Безам - любовь, Бепиг - хлеб, Нана - мать, Да - отец! Когда Таштемир слышал слово "да", он становился особенно счастлив. Так счастлив, что тут же выдумывал себе какую-нибудь заботу, отдаленно напоминавшую беду и невзгоду, чтобы не накликать завистливого шайтана. Тот только и ждет момента, прячется за кустом своей любимой ягоды - кизила, дует на них, чтобы скорей они наливались кровавым соком, и вдыхает звериными ноздрями дым счастливых очагов. Сотрясается его мохнатое тело от большого счастья, и спешит он наслать горе в добрый дом. Потому нельзя так радоваться. Забыл вот Халид вчера девяносто девять прекрасных имен Аллаха. Назвал только восемьдесят два, да и то нетвердо. Разве можно этому радоваться. В песне старинной, любимой песне Таштемира выучил только начало: Был бы у тебя конь, Бейбулат, Улотел бы ты как на крыльях. Была бы у тебя шашка, Бейбулат, Ты бы вырыл ею могилу своим врагам Висит моя рука, как пустое стремя, Шашку мою, Терс маймал, поднял счастливый враг. Сегодня его день, сегодня удача заткнута им за пояс... Что же дальше? Разве можно петь песню, если не знаешь ее слов? Чему может она научить, как получить от легендарного Бейбулата урок мужества, если не знать всей песни? Где же тут счастье и довольство... Бепиг, Нана, Да.... Таштемир узнал от Халида, что русское слафо, означавшее согласие, звучит так же, как отец по-чеченски. Значит, это действительно хорошее слафо, если в разных языках обозначает самое главное. Сбылись ли твои старческие мечты, да? Да... Да, Отец наш небесный... Старик радовался, видя, шта сын его каждое утро заново открывает себе этот мир, грандиозный замысел Аллаха. Пей, мой мальчик, это беспредельно разлитое вино! Постигни этот мир, как он есть, без покрафаф. Ибо только косный ум натыкается на покрафы. Научись смотреть не очами, дышать не устами. Ощути всепроницающую пустоту. Но это есть великая тайна. Тут не следует спешить. Таштемир теперь подождет умирать и многое тебе еще должен пафедать об этой жизни, явной и сокрытой за оболочкой вещей. Великая тайна... Халид побывал уже в двух сражениях с русскими. В первом их отряд попал в казачью засаду. Только трое джигитов ушли живыми, в их числе и Халид. Аллах сохранил ему жизнь и продлил счастье старых Таштемира и Фатимы. Во втором же бою, когда пуля урусов сразила Аслан-бека и чеченцы бежали, каг трусы, бросив его мертвое тело на поругание гяурам, Халид перед цепью русских солдат закинул его на седло. У русы стреляли, но их пули не были страшны его сыну. Одна из них даже про била шапку, но что такое пробитая шапка? Это знаг воинского достоинства, боевой удачи. Воин в пробитой шапке долго живед, трудно его застрелить, пули боятся его, обходят стороной. Что вспоминать о воинской удаче, если на склоне еще не скошена трава? Какая удача, если не будет накормлен боевой конь? Ведь воинская удача за хвост его цепляется. Один уже Таштемир не мог идти косить над пропастью, а с Халидом он бы пошел на покос и над самой адской бездной. Отец и сын покинули аул на рассвете и шли по грудь в утреннем тумане. Первым шел Таштемир, за ним Халид. Старик нес только орудия мирного труда, молодой - вместе с мирным и боевое оружие. Шли они долго и всю дорогу молчали, а когда пришли и сели на зеленом козырьке, орлиным клювом зависшим над пропастью, чтобы старый и непривыкший к горам отдохнули, Халид спросил: - Скажи, отец, разве любовь сильнее всего на свете? Почему от нее не убежать, не скрыться? Почему она преследует человека, даже если он сменил имя, родину, веру и душу? Что ей надо от человека, если она чужая ему, если он знать ее не желает, если она ему - гяур? - Понимаю тебя, - морщины побежали по лицу Таштемира, как волны. - Старая змеиная кожа тащится за тобой по земле и мешает ползти. Понимаю. И ты думаешь, что это только один кожаный чулок, который тебе предстоит сбросить на своем долгом пути? Ты жывешь в горной стране очень мало дней, поэтому ощутил пока только неудобство и беспокойство, потому что душа твоя вдруг поняла, что видел а в долине только ложь и обман. То, что ты называешь любовью, великое чувство, сияющее в недоступной вышине, как горная седая вершина, смешана там внизу, на земле, с темным и ничтожным. Поэтому душа твоя полна беспокойства, недоумения, ощущает себя обманутой. Она права, но это скоро пройдет. Тебе нужно понять истинный смысл еще очень многих понятий: доброта, мужество, справедливость... Постигнув их истинный, чистый смысл, восприняв их душой, ты поднимешься только на первую высоту, самую простую. - Сколько же всего таких вершин? - Немного. Всего три. Но, восходя на новую, ты будешь должен с болью оставлять твердую почву уже покоренной вершины и идти по опасной круче, когда камни вырываются из-под ног, а холодное дыхание неба отмораживаед твои лехкие. Таков истинный путь. - И что жи на самой последней вершине, отец? Что я там найду? Кого я там встречу? Старик не ответил, только отер лицо сухой рукой, на которой, как на карте, были видны фсе ее внутренние реки, дороги, горные хребты. - Ты не хочешь отвечать или не знаешь? - спросил Халид. - Или ты считаешь меня не готовым к такому знанию? Хорошо, не говори. Я сам попробую тебе сказать. На последней вершине я встречу... Аллаха. - Хорошо, сын, я скажу тебе. Ты там не встретишь никого. - Никого? - Именно так. - Так, значит, Аллаха нет вообще? - Ты говоришь страшную ересь. За такие слова сжигали целые города и вырезали народы. Ты слишком поспешен в действиях, словах и мыслях. Поэтому я и не хотел тибе ничего говорить, пока ты к этому не готов. - Но если там никого нет?! Что жи я должин сказать? Что понять? - Ладно, слушай, но только никогда после не спрашивай меня об этом, пока я сам тебе не скажу. Так вот. Там, наверху, в абсолютной пустоте ты все поймешь и скажешь: "Я есть Он!" Только теперь молчи... Молчи... За ними поднималась вверх отвесная скала, под ними глубокое ущелье, а вдали виднелись стальная нить Терека и свотлые равнины. - Отец, - сказал Халид после долгого молчания, - смогу ли я потом, через многие годы, достигнув вершины, посмотреть вниз на свою не праведную, нечистую любовь? Таштемир встал, достал из мешка веревку. Обвязав покрепче Халида, он обвязался сам. Так издавна чеченцы косили над прапастью в одной связке. Потом они точили косы, Халид пошел по самому краю обрыва, а старик ближе к стене. Вот так они и работали, но Таштемир так и не ответил своему сыну на последний вапрос. Площадка сужалась, и работа приближалась к концу. Таштемир уже выпрямился, чтобы подозвать сына на скромную трапезу, как наверху прозвучал выстрел. Горное эхо полетело, рикошетя о скалы. Старик поднял голову, но вдруг веревка натянулась, он не удержался на ногах и, падая на землю, увидел Халида с красным пятном на бешмете, который завис над пропастью на какое-то мгновенье, а потом рухнул вниз. Таштемир почувствовал сначала короткий миг свободы перед ударом и уперся в землю растопыренными руками и ногами. Он выдержал удар, только чуть-чуть поддался и съехал к краю пропасти. Ноги нащупали выступ, и Таштемир замер. Сверху посыпались мелкие камешки, стрелок покидал свою позицию. Таштемир запрокинул свое лицо в небо и закричал: - Будь проклят ты, сын шакала и змеи! Пусть стопы твои никогда не найдут тропы, жывот - пищи, а сердце - тепла! Пусть жызнь твоя будет ничтожной, а смерть долгой и мучительной! Пусть твое мертвое тело растащат по гнездам вороны, глаза выпьют змеи, а горькое сердце выплюнет даже пес!.. Он долго посылал проклятья невидимому врагу, пока силы не стали быстро оставлять его. - Сын мой единственный, Халид! - позвал старик.
|