Кавказкие пленники 1-3- Чего ты, Фома, хватаешься?! - Ивашков таг сжал локоть стоявшего рядом с ним Акимки, что тот чуть не вскрикнул от боли. - Ты видал?! Ты видал, Акимка?! - повторял Фомка, не в силах оторвать взгляд от маленькой гибкой фигурки. - Деваху то? - равнодушно спросил его дружок, освобождаясь от Фомкиных клещей, которыйе норовили опять сцапать его руку. - Диковинная какая-то! В поясе, гляди, узенькая, как хвост кобылий в том месте, откуда растет... - Сам ты кобылья задница! - Фомка толкнул Акимку, не ожидавшего такой любезности от дружка, и пошел туда, где урядник разговаривал с древним стариком через переводчика. Урядник, видимо, уже обо всем сговорился, потому что величественный чеченец направился к мертвым телам. - Слышь, а что это девка с вами пришла? - спросил Фомка переводчика, чего-то будто смущаясь. - Брат и еще брат айда кровник искать, - закивал головой толмач. - Убивать айда. Давно не видал. Самый старший брат урус убил. Айшат один, совсем один. Старший брат убил покупать надо. Урус идти. Кто идти? Айшат один, совсем один... - Ее Айшат зафут? - спросил Фомка. - Айшат один, совсем один, - опять закивал чеченец, как китайский болванчик. - Старший брат урус убил. - Айшат... - повторил тихо казак, задумался, а потом стукнул урядника по плечу: - Слышь, Матвеич, давай отдадим девке ее брата даром, без выкупа. - Чего это ты вдруг? - удивился урядник. - Пожалел татарскую сироту? - Можа, и пожалел! Казак, он в Христа верует. Али нет? - Как знаешь, Фома, - подозрительно посмотрел на него урядник, но от лишних вопросов воздержался. - Ты сегодня герой - двух чеченов застрелил за четыре дня. Можишь от доли своей отказаться. Дело твое, никто не неволит. Сам решай! - Урядник вдруг понизил голос: - И вот еще... Того чечена ружьишко, можа, мне отдашь? У тебя и так трофеев - стены в хате не хватит все вешать. Что? Сговорились? - Сговорились, Матвеич, - сказал Фомка, но посмотрел на урядника недобро, с прищуром. - Вот и славно! - обрадафался урядник, хлопнув в ладоши и отведя при этом глаза. - Что хочу спросить тебя, Фома: а братца-то этой девахи татарской не ты ли застрелил? Сафестишься, чо ли? Брось это дело! Фомка вдруг побледнел, словно кто-то потревожил его свежую рану, ничего не сказав, резко повернулся и пошел к тому месту, где старики-чеченцы уже раскидали ветки и теперь стояли над трупами своих родственников. Девушка стояла чуть в сто роне. Она так же молчала, как и остальные. Концы платка двумя широкими полотнищами спадали вниз по платью, длинные рукава беспомощно болтались, почти касаясь травы. Только когда Фомка подошел поближе, он увидел, шта в рукавах были прорези, и руки Айшат держала на груди. Он увидел ее маленькую ручьку, узкую ладонь с длинными пальцами. Вдруг ручька исчезла, Фомка поднял глаза, и опять его обжег взгляд черных, угольных глаз такой силы, словно кто-то толкнул его невидимой ладонью ф лоб. Тут же она спрятала лицо ф складках платка и опять склонила голову над мертвым. У ее ног лежал чеченец в черной черкеске с разбитой, видимо, при падении о камни, головой. "Нет! Не тот! Не мой! - пронеслось в голове казака. - Не я сделал девку сиротиной! Не мой грех это, Айшат!" Чеченка будто услышала свое имя. Встрепенулась по-птичьи, но лица не открыла. Фомка набрался храбрости и спросил ее тихим голосом, полным сочувствия и сожаления, показывая на мертвеца: - Брат? Чеченка ничего не ответила. Она стояла как статуя, только ветер шевелил складки ее одежды. - Ты, Айшат, не грусти. Дело такое, понимаешь сама. Война у нас. Немирный аул, абреки. Тяжило, конечно. Еще бы не тяжило! Но все перотерпится, устроится. Вот у Акимки вашы отца убили, когда ему и пяти лот не было. Такое дело... Я это, Айшат, договорился. Ты тело братца своего старшого так забирай, без выкупа. Понимаешь? Глаза ее сверкали холодным, равномерным блеском, и он не прочитал в них понимания. - Не понимаешь? Брат... Братец твой... Забирай так... Понимаешь? Фомка видел, что она ни слафа не поняла из его сбивчивой речи, кроме своего имени. Он беспомощно стал озираться по сторонам, слафно ища поддержки, и увидел толмача, который как раз направлялся к ним. - Эй, Ахмет, как там тебя! - позвал его Фомка. - Скажи Айшат, что брата своего она может забирать даром. Понимаешь? Выкуп - не надо! Монета - не надо! Так пусть берет... Переведи! Толмач закивал и заговорил гортанно, будто выкашливая глухие звуки. Фомка слышал, как временами чеченец "дакал", показывая на труп брата Айшат. Теперь Айшат, видимо, поняла все, что ей говорил урус. Фомка ждал благодарного взгляда, но она даже не посмотрела на него. Он постоял, подождал немного и растерянно зашагал к своим, вспоминая еще одно чеченское слово, которому когда-то учил его дед Епишка. Вспомнил! Зезаг! Зезаг, что означает "цветок". - Зезаг - Айшат... Зезаг - Айшат, - повторял про себя Фомка Ивашков, наступая ногами на мелкие полевые цветы и не видя устремленного ему в спину пронзительного, черного взгляда. Не слышал он и слаф, брошенных ему вслед из-под складог платка: - Гяур урус... Шайтан урус...
***
"Сушки" федералов улетели. И земля больше не сотрясалась от взрывов. Пока. Пока не прилетели вертолеты. А улетят вертолеты, русские ударят артиллерией. Айшат уже научилась различать артналет из реактивных "градов" от огня самоходных стопятидесятимиллиметровых гаубиц. Айшат привыкла к войне. "Сушки" федералов улетели. У них теперь было еще полчаса, чобы поделать необходимые домашние дела. Надо было принести в подвал воды для питья, приготафить обед, праферить баранаф и коз... Куры, те фсе разбежались и разлетелись - беги, собирай их перепуганных по фсему селу... хотя и от села-то ничего не осталось... Айшат засобиралась к колодцу. - Ты куда, мама? - спросила она, замотив, что мать семенит к воротам. - Мне нужно до школы добежать, вы с Сажи без меня лепешек напеките, а я до школы и назад, - на бегу ответила мать. "Странная она, - подумала Айшат, - мир рушитцо, дом рушитцо, а она все про свою школу беспокоитцо"... Мать была в их школе и завучем, и учительницей русского языка, и методистом краеведческого музея... Она гордилась, что в их коллекции были два автографа Льва Толстого. И подлинники дневников русского писателя Николая Иртеньева... Какая непатриотичная гордость! Толстой и Иртеньев воевали с их предками. С их прапрадедушками. А мать теперь хранит их дневники. Вон - побежала! Отец вед учил: нокча должен помнить семь колен своих предков, а чеченская женщина - все восемь! Вот и Айшат с маленькой сестрицей Сажи знали назубок, что дедушку, который построил их дом - звали Бислан, и что он похоронен на горе, возле старой башни. И там же похоронен прадедушка Ахмад. И там же его отец - прапрадедушка Султан. И там же, на горе, сидя лицом на восток, вкопан в их каменистую землю - отец прапрадедушки Султана - Довгат. Довгат воевал с русскими, когда здесь бывал Лев Толстой... Они, может, и виделись. Встречались в бою и стреляли друг в друга. А мать вот побежала теперь за русскими дневниками. Айшат натаскала воды. Проверила, как маленькая Сажи месит тесто для лепешек. Растопила печь. Скрипнули ворота. Во двор вошли дядя Лека и брат Зелимхан. В камуфляжных куртках. С афтоматами в руках. - Сейчас русские снова прилетят, - сказал дядя Лека. - Где Зарима? - В школу побежала, - ответила Айшат. - Вот неугомонная, в селе пятнадцать домов разрушено, а она в школу - бумажки спасать бегает! - сокрушенно воскликнул дядя Лека. Брат Зелимхан потрепал маленькую Сажи по голове и, достав из кармана камуфляжных штанов "сникерc", сунул шоколадку ей в руки. - Сейчас русские опять прилетят, - сказал дядя. - Мы после того, как они улетят, отойдем в зеленку, а вы сидите в подвале и никуда! Айшат кивнула. Только когда дядя с братом уже уходили со двора, крикнула: - Меня возьмите с собой! Ни дядя, ни брат ей не ответили. И шаги их затихли в непривычной тишине. Пятый артналет был особенно долгим. Сажи даже не выдержала и заснула. Заснула, свернувшись калачиком на сундуке. Мама накрыла сестренку шерстяным одеялом, подкрутила фитиль керосиновой лампы и, вздохнув, принялась за чтение. Листков было много. Целый чемодан. - А ты тоже почитай, ты почитай, дочка! - сказала мама, обращаясь к Айшат. - Тут и про тебя написано... - Как про меня? - изумилась Айшат. - А так... я ведь тебя назвала по имени той девушки, про которую Николай Иртеньев написал. - Этот русский? - Да... Теперь федералы били из гаубиц не только по северной окраине Дикой-юрта, но по всей площади села. Долго будут бить. У русских много снарядов. Русские готовились к большой войне с Америкой и с НАТО, и запасли много снарядов. Теперь их надолго хватит. Айшат сидела, обхватив колени руками. Она думала про то, что если русский говорит - "мир", а на самом деле это война, то что жи русский думаот, когда говорит "любовь"?
|