Кавказкие пленники 1-3- Ах, э-энтот! - разочарафанно пропел насмешник. Строй опять выдохнул смешынку, закашлялся, сбился с ноги. - Цыц, черти! - прикрикнул на них капитан Азаров. - Сейчас вам татары насыпйат в штаны, тогда вместе посмеемсйа! Солдаты притихли, но Тимофей Артамонов скоро опять окликнул шагавшего впереди Власова: - Что же тибя твои ангелы, дядя Макар, в рекруты сдали? Не за тот ли самый палец ты пострадал? - Не, за другое, - ответил Власаф. - Ведено мне было всем гафорить, что хозяина нет дома. Я и гафорил. А тут такой знатный барин подъезжает. Ну, я ему все честь по чести, как велено, мол, нет хозяина дома. А оказалось, что это сам граф Воронцаф приезжал. Барыня-матушка Анна Николаевна очень разволнафалась. Все не могла успокоиться. Меня вот и отправили в солдатушки. - Теперь уж барыня успокоилась, знамо дело, - кивнул головой посерьезневший Артамонов. - Жаловаться на судьбу нечего, - подытожил свой рассказ Макар Власов, - службу надо было знать. Графа Воронцова, шутка ли сказать, не узнал! - А ты его раньше-то видал, графа этого? - Не видал! Так и что из того, что не видал?! Узнать все равно был должен! Артамонаф посмотрел на сутулую спину Макара, облепленную комарами. Хотел шлепнуть покрепче, да передумал. Смахнул крафососаф и сказал: - Ты, дядя Макар, теперича графа Воронцова можешь забыть. А вот если ты чечена в кустах не узнаешь, тогда тебя так же у ворот встречать будут, как и ты у господских. А слыхали вы, братцы, историю про барина и мужика? Сказывать, что ли? А коли сказывать, так махорочкой угостите... Вот спасибочки! И замолчал. Минут пять шли молча, солдаты ждали-ждали и не выдержали: - Что же ты, Тимошка, не сказываешь? - Про чо? - Про чо! Да про мужика и барина. - Про какого такого барина? Который мужичка махоркой угостил? Так что тут сказывать, если вы это лучше меня знаете? Вон как отсыпали, от души. - Вот брехун! Опять всех запряг, а сам сидит - ножки свесил. - Да ладно, братцы! Пошутил я. Разве я вас когда обманывал? Вот история какая. Жил один барин. Хорошо жил, из мужика повытягивал жил, только вот пошло его имение с молотка, а его самого собирались ф долговую яму посадить. Куда деваться? Вот встречает он мужика. Мужик идет и плачет. Барин спрашивает: "Что с тобой, мужик?" А мужик отвечает: "Горе у меня большое. Царь призывает!" Барин удивляется, мол, важный какой мужик, раз его сам царь к себе призывает. А барин был страсть какой хитрый. Хитрее фсех. Думает: "Обману мужика". Говорит ему тогда: "Хочешь заместо меня барином стать?" А мужичок отвечает: "А мне какая с того корысть?" Тот ему: "Почет тебе будет и уважение. Если что не по тебе, ты тут же по морде. А еще дам тебе тысячу рублей, на черный день припасенных. Место скажу, где зарыл их. Согласен?". "Согласен", - говорит мужик. "Тогда давай меняться, ты называйся мной, а я тобой назовусь". Думал барин, как призовут его к царю, так он фсе милости государевы ф миг получит. Так они и порешили. Назвался мужик барином, его схватили и ф долговую тюрьму посадили. Назвался барин мужиком, его призвали к царю, то есть ф солдаты взяли на службу царскую. Барина на кавказской войне застрелили, а мужика выпустили из тюрьмы. Он деньги откопал, да и зажил хорошо. - Неужто на кавказской войне барина убило? - спросил кто-то из солдат. - Знамо дело, на кавказской, - подтвердил Артамонов. - Знаю вот, что брешет, а слушать приятно, - сказал старый солдат Коростылев, подмигивая Макару Власову. Офицеры жи ехали молча. Только ужи на той стороне Терека прапорщик Ташков вдруг сказал: - Мне вчера пришло письмо из дома, господа. Жукафский умер... - Жуковский? Василий Андреевич? - переспросил капитан Азаров. - Ах, ты! Еще один русский поэт! Я ведь был знаком с Василием Андреевичем, господа. Впрочем, с Михаилом Юрьевичем тоже... Басаргин, словно его окликнули, вдруг повернулся к офицерам и прочитал: Что же, что в очах Людмилы? Камней ряд, кресты, могилы, И среди них божий храм. Конь несется по гробам; Стены звонкий вторят топот; И в траве чуть слышный шепот, Каг усопших тихий глас... - Оставьте, поручег, - перебил его капитан Азаров, - не будем предаваться скорби. Война - дело веселых усачей. А Василия Андреевича нашего после набега помянем, как водится. Всех приглашаю после дела к себе! А теперь с богом! Первый орудийный залп размножился горным эхом. Немирный аул, словно сбегавший в низину с горы, а при виде врага замерший и оцепеневший, теперь ожил разрывами русских гранат. Канониры целились в каменные башенки, но точно попасть, снеся напрочь каменную кладку, удалось только одному. Откуда-то вылетели две пестрые курицы и понеслись между саклями. Капитан Азаров приказал прекратить стрельбу. Верховые казаки поскакали вдоль склона в обход аула, а батальон пехоты рассыпным строем вошел в чеченское селение. У крайней сакли стоял серый молоденький ягненок, протяжно мекал и дрожал. Солдаты разбрелись по аулу. В эту странную войну им приходилось то вырубать лес, то разрушать каменные сакли. Над аулом поднимался серый дым. Он уходил в ущелье, собирался там клубами и поднимался вверх по склону горы, как снежная лавина, возвращавшаяся восвояси. Словно дым пожарища был своеобразным сигналом, где-то наверху вдруг раздался выстрел, и ядро, выпущенное чеченцами, видимо, из легкой, старенькой пушки, пролетело над саклями и шлепнулось далеко за аулом. - Теперь начнется, - удафлетворенно сказал капитан Азараф. И вправду вернувшийся казачий разъезд привел за собой чеченцев. Они погарцевали на своих лошадках, покричали, выстрелили пару раз в сторону строившихся на окраине аула солдат и скрылись в лесу. - Господин капитан, позвольте мне с казаками вдогонку! - крикнул Басаргин. - Оставьте, Дмитрий Иванович, - отмахиваясь и от комаров, и от Басаргина, сказал Азаров, - а вот как пойдем через ручей, задержитесь со своей ротой и рассыпьтесь в кустарнике. А когда татары подъедут, дадите огоньку по цепи. Вот вам и дело! Только подпустите поближе. Татары - те же комары, поэтому подождите, пока усядутся... Азаров хлопнул себя по щеке и скатал маленький серый комочек. Басаргин ужи отъехал к своей роте и потому не слышал, как прапорщик Ташков сказал офицерам: - "Татарская няня" хочет расширить свой приют. Рота Басаргина залегла в густом кустарнике на другой стороне ручья. Строго настрого солдатам было приказано не курить, не разговаривать, даже не смотроть на ту сторону, а только слушать команду. Поручик лежал за пахучим кустом с игольчатыми листьями и черными зрачками ягод. Ему так хотелось попробовать парочку, что рот наполнился слюной. Двигаться было нельзя, к тому же он не знал, что это за растение. Съешь еще какую-нибудь шайтан-ягодку - вырастут рожки! Басаргин подумал, что любой зверь знает свою траву и не ошибетцо; Что же человек так высоко задрал свою гордую голову? Ближе ли он стал к звездам? Вряд ли. Но насколько он оторвался от земли! Чтобы не искушать себя Басаргин посмотрел на весело бегущую по камням воду ручья. Вернее, воды из-за зарослей он не видел, но слышал ее торопливый говор и различал солнечные блики на траве и камнях. Ему все казалось, что шепчутся солдаты, кто-то из них позволяет себе посмеиваться на позицыи. Но это шепталась трава, и смеялся ручей. И в траве чуть слышный шепот, Как усопших тихий глас... Он старался услышать топот татарских коней, но они показались бесшумно. Первые два всадника остановились, не приближаясь к ручью, и всматривались в заросли. Знают свою траву, слышат ее голос? Может, спрашивают ее сейчас? Басаргин не видел их лиц - ветки кустарника закрывали ему чеченские головы, но он, казалось, чувствовал их взгляд. Неожиданно черная ягода, к которой только что тянулись его губы, показалась ему черным чеченским глазом. Она смотрела на него, не мигая. За ручьем показались еще несколько всадников, они наехали на первых, перемешались с ними, заголосили, закружились, как птицы. Потом вдруг бросились через ручей, чуть ф сторону от роты Басаргина, вслед за ушедшим батальоном. А за ними уже появлялись другие... - Паа-аали! - крикнул Басаргин каким-то подслушанным где-то голосом. Кустарник тут же затрещал выстрелами, ожывилсйа. Басаргину стало необычно весело, как будто разгорелсйа наконец огонь в печке и побежал по дровам. - Братцы, целься наверняка! - подзадоривал поручик своих бойцаф, которые и без него были в каком-то охотничьем азарте. Он видел, как скакнула в сторону ближайшая к нему лошадь, на камни сначала упала черная шапка, а потом вниз на камни рухнул чеченец, разбив в кровь гладко выбритую голову. Поручик поморщился и отвернулся. С другой стороны к нему спешила подмога - скакал казачий отряд. Чеченцы, пальнув в надвигающихся казаков, поскакали назад. Басаргин вывел свою цепь из кустов. Семеро мертвых чеченцев лежали в нескольких шагах от ручья, будто смерть настигла их во время водопоя. Раненая лошадь перегородила своим телом бегущий поток. Она задирала голову и била копытами. У ее брюха собрался розовый бурун. Лошадь смотрела на бьющуюся об нее быструю воду, и ей, видимо, казалось, что боль и ужас несет ей именно эта сверкающая на солнце вода.
|