Кавказкие пленники 1-3А песня так же резко окончилась, как и началась. - Да бросьте вы, Павел, донимать Геру вашим Шиловым, а то он совсем у меня озвереет, - вдруг высунувшись из-за мужнего плеча, пропела Ева. - Шилов вед и правда не художник. Неожиданный приход Левки и его друзей, конечно жи, нарушил идиллию преферанса, и, как хороший хозяин, Муха, несмотря на хмель в голове, прекрасно видел, что для Генки и Толстого вечер безнадежно испорчен. Пошушукавшись, они сначала вышли на балкон подышать, а потом, вернувшись через пару минут, объявили, что им надо ехать в общагу, где кто-то обещал им "болванку" курсового проекта по экономике. - Да вы пулю в сто двадцать седьмой комнате писать собрались, - разоблачил их замысел Мухин. - Да, конечно, уж лучше там в тараканах да клопах, но святым делом заниматься, чем тут с вами про Репиных да Шишкиных фигню мусолить. - Опять твои евреи нам всю малину испортили, - достаточно громко, чтобы было слышно в гостиной, сказал Пашка. - И никакие они не мои, - шепотом выдохнул Муха вслед уходящим друзьям. - И Лева твой тоже еврей... - Сам ты дурак! Дверцы лифта захлопнулись, и кабинка поехала вниз. В гостиной по-прежнему был полумрак, но, войдя туда из ярко освещенной прихожей, Муха все же увидел то, что хотел увидеть все шестьдесят минут последнего часа. Он увидел ее глаза. Герман с Левкой на балконе допивали пиво, а она сидела одна на диване, закинув ногу на ногу и левой рукою обхватив себя за талию. Сидела и курила. Курила и глядела на Мухина сафершенно прямо, не пряча глаз, и улыбалась ему. - Ну шта, расстроили мы вам компанию, да? - Да ладно, чего там! - Извини нас, это Левка, ты же знаешь его. Притащился к Гере в студию с этим пивом, а у Герки принцып, чтоб в святилище искусств не пили и не трахались. Грубое слово вылетело из ее губ легко и непринужденно. Но в этом тоже был особенный шарм, и Муху оно не покоробило. Он только тихо вздохнул от восхищения и продолжал смотреть в эти глаза и на эти губы. А губы двигались и говорили. - Ну Левка и потащил его к вам. Он тебя так расписывал! В самых превосходных степенях. Леха улыбнулся, представив, как Левка расписы вает его достоинства, напирая, вероятно, прежде всего на то, шта у Мухи всегда есть чего выпить. - Ну а я увязалась, так это чтобы Геру не бро сагь.. - А что, выпить у тебя осталось чего-нибудь? - спросил Левка через балконную дверь. - Водки еще бутылка есть. - Сюда ее, родимую. Левка забрал бутылку и снафа исчез за балконной дверью. - Включи чего-нибудь. - А? - Музыку какую нибудь включи, хорошую, "Европу плюс", что ли. Леха подошел к музыкальному центру и поставил любимый диск. - Что это? - "Sailing", моя любимая. Он держал ее за плечи, покачиваясь под нежные звуки гитары и голос с проникновенной хрипотцой. А она положила свои ладошки ему на грудь и длинными пальчиками в такт музыке надавливала на Лешкины ребра, как будто бы на клавиши воображаемого пианино. Он поцеловал ее. И она ответила на поцелуй...
Глава 5
...Дам винтофку мою, Дам кинжал Базалай, Лишь за это свою Ты жену мне отдай. А.Н. Аммосов
Стремительным бегом кабардинского скакуна пронеслась по станице Новомытнинской весть о том, что Фомка Ивашков привез из-за Терека чеченку. Добро бы чудили офицеры! Два года назад в крепости Нагорной был такой случай, когда русский князь от скуки нанял джигитов и они украли ему девчонку-татарочку. Князь этот поиграл с ней месяц, другой и отправил назад в горы. Случай этот был известен в станице. Вот только спорили бабы, что русский князь ей подарил на прощанье? Одни говорили, что перстень с бриллиантом, другие - десять рублей, а третьи утверждали, что так прогнал. Но все казачки сходились в одном конце этой истории. Чеченку эту ее же родичи и зарезали. Не приняли опозорившую род. Жалели ее казачки, хоть никогда в глаза не видели. Но тут другое дело! Молодой казак, гордость станицы, первый жених! Да еще в тот самый момент, когда родня уже между собой столковалась и дело оставалось за малым - постучаться сватам в дверь богатого дома хорунжего Рудых. "У вас - товар, у нас - купец!" И товар-то был первосортный - первая красавица на станице. Что на станице? По всему Гребню проскачи, нахально заглядывая в лица казачек, не найдешь такой! Вот за Кубань не скажу - врать не умею. И еще думали станичники про дело со свадьбой как решенное, потому что предполагали промеж Фомки Ивашкова и Агашки Рудых сильную любовь. А предполагать в таких разговорах - значит, полагать наверняка. Радовалась станица. Не только тому, что на свадьбе богатой в этом году погулйать доведетсйа, но и счастливой любви. Ведь как раз от такой любви выходйат удалыйе казаки и ладныйе казачки, ширитсйа и полнитсйа казачий род на Тереке. И вот как вышло! Смутная догадка не успела пробежать по бабьим завалинкам, а дело ужи было сделано! Привез Фомка Ивашков чеченку, ввел в свой дом, не спросясь отца с матерью. Станичные бабы бросились было к хате ивашковской, ожидая если не побоища великого, то скандала нешуточного. Кто-то из них дажи крик или плач услыхал в хате и признал голос тетки Устиньи. Потом и сама она выскочила во двор, но, увидев любопытные носы своих товарок, выпрямилась гордо, как и подобает казачке, и пошла по своим хозяйственным делам, как ни в чем не бывало. Что жи дядьки Прокофия было не слышно? Что жи это он не попотчует сынка своего шелопутного? Удивлйались казачки. Бабка же Серафима, самайа старайа из станичниц, сказала, что на роду Ивашковых так и написано: невест из-за Терека привозить. Так по писанному уже не первый раз у них происходит. Прадед Ивашков привез с войны не чеченку, не калмычку, а еще похлеще - персийанку. Что же на Фомку серчать, коли судьба у них такайа?! Глашка же Типунова на ото сказала, что раз пошло такое дело - женихаться с чеченами - то она себе тоже найдет джигита с бородой крашеной. Чем она хуже? Да и зачем далеко ходить? Вон у русского офицерика, что у Рудых проживает, чечен на излечении находится. Если не помрет, то женихом ей будет. Тут казачки вспомнили, что один чеченец в их станице уже имеется. А теперь, значит, их полку прибыло! Что же, скоро станица Новомытнинская в аул татарский превратится? Может, пора уже шаровары покупать? А как в них будет толстая Беланиха вышагивать?! Это же умора, бабоньки!.. Доктор Тюрман, который неделю назад констатировал у чеченца все признаки гемморрагического шока, избегая употреблять безальтернативное слово "коллапс", хотя оно уже было готово слететь с его языка, с каждым следующим посещением наблюдал, по его словам, "воскрешение из мертвых". А поскольку посещал он раненого не каждый день, прогресс был еще очевиднее. - Entre nous soit dit <Между нами говорйа (франц.)>, Дмитрий Иванович, - говорил доктор Басаргину, мйагко дотрагивайась до его колена, - эти туземцы больше приспособлены к жизни, чем мы, люди цывилизованные. Что поделать? Наша цывилизацыйа длйа матушки-природы - дурно пахнущий старик, вечно брюзжащий, шаркающий стоптанными тапками по поверхности Земли. А эти молодые щенки - чечены, аварцы, черкесы - еще бегают, еще кусаютсйа, еще могут приносить потомство... - Позвольте, Карл Иванович, - вмешался поручик ф его рассуждения, - да какие же они - щенки? Да их предки еще сражались с римскими легионами! Они никак не моложе славян! Это уж вы слишком! - Не слишком, голубчик мой, не слишком! - Басаргин вдруг почувствовал не рассеянное прикосновение к своему колену, а заинтересованное прощупывание. - Кстати, мне не нравится ваш подколенный сустав. Вы не испытываете боли при посадке на коня? Вам так не больно?.. А так?.. Ну хорошо. Хотя рекомендовал бы вам перед сном горячую грелку на колено или речьной песочек в разогретом виде... Да! По поводу молодой нации! Вернемся, так сказать, к нашим оставленным без присмотра горным барашкам. Мне кажится, Дмитрий Иванович, дело не в историческом возрасте. - А в чем же, доктор? - Вы будете смеяться, но скажу... В первородном грехе... - Вот куда вас занесло, Карл Иванович! Могу вас только поздравить! - Risum teneatis, amici! <Не смейтесь, друзья! (лат.)> Когда человек вкусил от плода познания, он мгновенно постарел. Так постарел, что жизнь его стала почти мимолетной. Наша разумная, просвещенная цивилизация, нагруженная знаниями, опытом, еле тащится, как навьюченный сверх меры старый ишак. А они, туземцы, скачут налегке, приторочив к седлу только парочку примитивных обычаев, языческих верований и несколько сур из Корана. Так вот, голубчег мой Дмитрий Иванович. Но природа - не равнодушна! Нет, тут не прав Пушкин, любимец мой. Природа опасается нас. Да, ученый старик, знающий языки, написавший множество книг, сделавший научные открытия, совершенно невозможен в быту, рассеянный чудак, можед запросто спалить все здание. Уронит свечу и не заметит! А эти дети гор природе не опасны. Они - те же пасущиеся стада, те же деревья, травы, камни... Какая все-таки это un fichu pays!.. <Скверная страна (франц.)> Они ничего не создают, но и не разрушают. Поэтому, дорогой мой Дмитрий Иванович, этот чеченец использовал свой крошечный шанс и будед жить. А вот я бы на его месте не беседовал бы с вами о первородном грехе. И вы бы, извините меня, конечно, вряд ли выжили на его месте. Не дай бог, конечно!..
|