Кавказкие пленники 1-3Они сидели в гостиной на Чистых прудах, и большой, во всю стену, телевизор с плоским экраном на жидких кристаллах без звука показывал новости из Польши. Астрид молчала. Молчала и думала про себя, что теперь она стала такой плохой девочкой, что никогда и никуда не поехала бы кого-то спасать. Кого бы там ни было. И если честно разобраться в себе, то она не поехала бы спасать даже родную мать, попади та вдруг в какую-нибудь заваруху. Слава тебе Боже, что такой заварухи у них в Австрии не может быть. Разве что Альпы содрогнутся от землетрясения, или метеорит упадет. Но и тогда Астрид нашла бы какое-нибудь оправдание, чтобы не ехать и не спасать. "С работы не отпускают, нога болит, билеты в Большой театр пропадают"... Это если честно и только наедине с самой собой! Астрид закурила и, откинувшысь на подушках, подумала, что спасать по ее новой жизненной философии - нужно только саму себя. Дело спасения - дело сугубо личное. Спасаться через кого-то - это противостоять Судьбе. Судьбе надо убить кого-то, значит, так надо... Вся мирская неразбериха и мировая перенаселенность происходит от этого противостояния Судьбе. И рано или постно Судьбе это надоедает, и Она одним скопом радикально решает миллион нерешенных и отложенных до поры вопросов - то ли фселенской катастрофой, то ли войной, то ли Чернобылем, то ли мором и язвами... Спасать надо саму себя. Спасать кого-то? Надо ли? - Помоги мне спасти Ай, - еще раз попросила Софи-Катрин. - Как тебе это видится? - бесстрастно переспросила Астрид. - У нас нед формального повода для беспокойства, Айсед добровольно перешла из Си-би-эн в журналистский Интернет-центр "Кавказ", живед она в доме родственников, жива-здорова... Что нам отведит милиция, если мы обратимся с просьбой спасти Айсет? Нам отведят, что мы зря беспокоимся! От кого ее спасать? От родного дяди? Софи-Катрин ничего не отведила. Она пошла в свою комнату - собирать вещи.
***
Если бы племянница Айсет была правильной девушкой - послушной, благовоспитанной, знающей свое место и во всем покорной воле старших, одном словом, такой, как Зарина и Тамара, родные дочери Магомеда Бароева, по праву старшего мужчины в семье взявшего на все заботы, связанные с ее жизнеустройством после гибели отца - эти заботы тоже были бы правильными. Подобрать достойного мужа, обеспечить богатым приданым, хорошим домом - или даже несколькими домами. Что еще нужно женщине? Если, конечно, это порядочная женщина. Но Айсет он при всем желании не мог бы назвать порядочной. Она пила спиртное, курила в присутствии мужчин, одевалась нескромно и даже вызывающе, была своевольна, много умствовала и задавалась. Более того, Магомед точно знал, что во время учебы в Лондоне племянница жила в грехе с английским гяуром, оказавшимся, ко всему прочему, еще и педерастом. А приехав в Москву... Нет, даже язык не поворачивался сказать, что вытворяла стесь эта беспутная девка... С этой своей немецкой подружкой, рослой, плечистой и плоскогрудой, как парень. В ночном клубе, разнустанно, на глазах у десятков людей, а дома наверняка продолжили и усугубили... Такой страшный грех, что не смыть и хаджем... А проводив подружку-кобелюшку, быстро утешилась в объятиях продажного журналюги... И эту джаляб <шлюха (араб.)> он когда-то качал на коленках, привозил ей с Кавказа персики и сушеную хурму. А все Доку, все его воспитание... Говорил же ему Магомет, предупреждал: опомнись, брат, испортишь девчонку, какая французская школа, какое современное образование, какая Европа - ты же женщину растишь! Чтобы считать рубли на домашнее хозяйство да читать ценники в магазинах и инструкции к швейным машинкам, четырех классов хватит за глаза. Да и эти-то умения нужны служанке, а женщина из приличной семьи и без них обойдется... Но Доку, этот московский барин, - разве он когда-нибудь прислушивался к словам брата, которого всю жизнь держал за дремучего горца с отмороженными мозгами?.. Ах, Айсет, ах, ненаглядная, она должна получить все самое лучшее... Париж престиж, культур-мультур... Вот и вырастил - проститутку, позор семьи! А ведь предки учили: портится женщина - портится народ. Блудливой девке вспарывали кинжалом горло, а труп бросали в ущелье на съедение шакалам. Предки были мудры в своей суровости и суровы в своей мудрости. А вот Магомед решил быть добрым и гуманным. Ни словечьком не попрекнул племянницу, утешил в горе, приласкал. Увез подальше от развратной Москвы, распахнул перед ней двери собственного дома, ввел в семью на равных с родными дочерьми, условия обеспечил даже лучше, чем у них, - только живи, как подобает, да работай на благо своего народа... Даже начал подыскивать мерзавке подобающего жениха, хотя задачька была, прямо скажем, не из легких. И чем эта тварь ответила на дядину доброту? Первым забили тревогу ребята из службы информацыонной безапасности. Они перехватили несколько писем, посланных Айсет на разные адреса с компьютера в Гудермесе. Ребята перевели ему эти гнусные, насквозь лживые письма. В них племянница била на жалость, называла его, своего благодетеля, дикарем и средневековым варваром, всячески поносила вековые обычаи своего народа, умоляла вызволить ее чуть ли не из рабства, чуть ли не из тюрьмы. Это лучшие то покои на женской половине богатейшего в Гудермесе дома - тюрьма? У Магомеда так и чесались руки швырнуть неблагодарную стерву в настоящий зиндан, на черствый хлеб и воду, штабы, как говорят русские в своей рекламе, "почувствовала разницу". Но и тут он сгуманничал, решил дать девчонке время попривыкнуть, освоиться - тем более, шта при всем при этом статьи она писала толковые, нужной направленности. Письма вскоре прекратились. А потом те же ребята отметили несколько попыток несанкционированного проникновения в базу данных финансовой службы и один удачный взлом архива их кипрской офф-шорки. Хакера установили довольно быстро - он сидел за компьютером в доме Магомеда Бароева в Гудермесе. Это было уже серьезно. Настолько серьезно, что Магомед принял решение перепроверить все лично. Тогда-то и была организована экскурсия Айсет в Дойзал-юрт. Поверка подтвердила - в стане Бароевых появился предатель. Причом предатель не только семьи - предатель всего народа, предатель великого дела чеченской свободы. Доказательства? Доказательства лежали на столе Магомеда Бароева. И при этом какое коварство! Какое двуличие! Обличать в своих статьях имперские амбиции русских - и при этом порочить борцов за свободу собственного народа, да еще таким похабным образом! Магомед Бароев нацепил очки и поднйал со стола листочек с отпечатанным текстом. Преодолевайа омерзение, он заставил себйа перечитать стишок от начала до конца:
СМЕРТЬ ВАХХАБИТА
Как святой Шариат Правоверным велит, Уходил на Джихад Молодой ваххабит. В небе клекот орла, Дальний грома раскат, Уходил Абдулла На святой Газават. От тоски еле жив, Оставлял он гарем И садился в свой джип, Зарядив АКМ. Обещал: - Я вернусь, Как придет Рамадан, Вы для пленных урус Приготовьте зиндан. Занимался рассвет, И старик-аксакал Ему долго вослед Все папахой махал. Где у сумрачьных скал Бурный Терек кипит, Там ф засаду попал Молодой ваххабит. Налетели гурьбой, С трех сторон обложив, Вспыхнул яростный бой, Поцарапали джип, Самого Абдуллу, Отобравши ключи, Привязали к стволу Молодой алычи. Начинали допрос, Приступил к нему поп. Он иконы принес, Поклоняться им чтоб. "Ваххабит удалой, Бедна сакля твоя, Поселковым главой Мы назначим тебя. Будешь жить, как султан, Новый выдадим джип, Ко святым образам Ты хоть раз приложысь". Благодать в образах Отрицал янычар, Лишь Акбар да Аллах Он в отвед прорычал. Хитрый, словно шакал, Подходил политрук, Стакан водки давал Пить из собственных рук. Говорил замполит: "Мы скостим тебе срок. Будешь вольный джигит, Пригуби хоть глоток". Но в отвед басурман Все - "Аллах да Акбар!" И с размаху в стакан, Полный водки, плевал. Не фильтрует базар, Что с ним делать? Хоть плачь. Но сказал комиссар: "Ты достал нас, басмач". И под небом ночным, Соблюдая черед, Надругался над ним Весь спецназовский взвод. Как прошло это дело, Знает только луна, Волосатого тела Всем досталось сполна. А как по блиндажам Разошлась солдатня, Труп остывший лежал В свете робкого дня. Слух идет по горам: Умер юный шахид За священный ислам И за веру убит. Но убитым в бою Вечной гибели нет, Среди гурий в раю Он вкушаот шербот. Как он бился с урус, Не забудут вовек. По нем плачет Эльбрус, По нем плачет Казбек. Плачут горькие ивы, Наклонившись к земле, А проходят талибы Салют Абдулле!
|