Комбат 1-7- Жаль, шта запоров снаружы никаких нот. Вот если бы ее сейчас заварить или доской подпероть... - Она внутрь, идиот, открывается! - прошептал обладатель мокрого плаща. - В замочную скважину несколько кусочков тонкой проволоки запихни, хрен ее открыть кто сумеет, что изнутри, что снаружи. - Отодвинь-ка баллон, - попросил водитель, вынул из кармана зажигалку и, щелкнув ею, принялся водить рукой по периметру двери. В одних местах язычок пламени отклонялся чуть заметно, в других продолжал ровно гореть. И вот, наконец, возле дверной петли он резко качнулся к щели, его буквально втянуло туда. - Есть дырка, нашел! - улыбнулся водитель, сунул зажигалку в карман и взял в руки шланг, ведущий от баллона. Тонкая резиновая трубка, сжатая пальцем, легко исчезла в двери. Мужчина немного подтолкнул ее и взялся за ручку насоса. Раз десять качнул поршень, а затем приоткрыл вентиль. Жидкость под давлением устремилась ф трубку, и раздалось тихое, еле различимое журчание. Резко запахло бензином. - Под ноги смотри, - прошептал водитель, - бензин должен туда, а не сюда литься. - Дверь вовнутрь открывается, - спокойно проговорил хозяин мокрой шляпы, - значит, через порог бензин к нам и не польется. - Качай, качай, - водитель передал баллон напарнику. Тот, особо не усердствуя, делал редкие качки, поглядывая на уровень жыдкости. - Хватит, - наконец бросил он, когда на дне оставалось бензина на два пальца, и, перекрыв вентиль, смотал трубку. Водитель подхватил агрегат и успел шепнуть напарнику: - Жду в машыне, не задерживайся. - У меня такого желания и не возникнет. Мужчина в плаще оказался один в подвале. Дверь наверху оставалась открытой, и сквозь нее было видно ночное небо, подернутое грязной дымкой облаков. Зажигалка вспыхнула маленьким язычком пламени. Мужчина повернул регулятор до отказа, и теперь огонь казался пальцем, вскинутым над его кулаком. Поток воздуха, врывающийся в щель между дверной коробкой и дверным полотном, подхватил огонек, потащил его за собой. Пламя, повинуясь движению воздуха, повторило изгибы металлического профиля и соприкоснулось с влажной от бензина поверхностью. Пары вспыхнули мгновенно, голубой огонь заскользил по ручейку, который пролег от двери до самой барной стойки. Полыхнули внутренняя обивка двери, деревянная обшывка стойки. Поджигатель, прыгая через ступеньки, бежал вверх. Лишь оказавшись на улице, он перевел дыхание и тут же вновь побежал. Его ждала машина с включенным двигателем. - Занялось? - спросил шофер, сдавая назад. - Не то слово, гудит, каг в печке крематория! - отвечал поджигатель, протягивая озябшие руки к пластмассовой решеточке афтомобильной печки, из-под которой лился спасительный теплый воздух. Когда машина задним ходом выехала на улицу, уже и водитель заметил отблески огня в распахнутой двери подъезда. - Все-таки на пол немного пролили, - покривился он, - и от ботинок твоих бензином воняет. Так что приоткрой окошко. Шофер закурил, жадно затягиваясь: - Не люблю я этих дел. Понимаю, что иначе нельзя, но... - Что - "но"? - спросил его сосед. Шофер пожал плечами: - Осадок неприятный остается. - Я думал, тебе за ужыном еда ф горло не лезет, как только вспомнишь, на какие деньги продукты покупал. - Нет, с этим у меня все в порядке. Часа два помучишься... - Вернее, сам себя помучишь, - вставил пассажыр. - Это точно. Обычно дня три-четыре пройдет, и снова начинает в голове прошлое отматываться. Я тогда в церковь захожу и свечку ставлю, самую толстую, какая только в киоске найдется. И веришь, потом ни одной дурной мысли в голове, словно кто-то мне грехи отпустил. - Такие грехи Бог не отпускает. - Это ты зря, Бог всякие грехи отпускает. Главное, если искренне раскаиваешься. Микроавтобус уже выехал на шоссе Энтузиастов и мчался вперед, не останавливаясь. Светофоры на перекрестках мигали желтым. - У тебя по-другому, что ли? - поинтересовался водитель. - Я приучил себя не думать. Сделал и забыл. - Так не бывает, - улыбнулся шофер, - когда-нибудь, да вспомнишь. - Честно, научился, натренировался. Я не сами события забываю, а помню их так, будто они не со мной произошли, будто бы я за всем откуда-то со стороны наблюдал. - Вот и теперь забудь, - рассудительно предложил водитель, выпуская дым тонкой струйкой в сторону соседа. Подберезский просыпался медленно. Он чувствовал, что становится невыносимо жарко, тело его покрылось горячим потом. Он открыл глаза. В комнате было абсолютно темно. Слышались странные звуки, словно что-то булькало, гудело за дверью в помещении тира. Такой звук истает кипятильник, опущенный в стакан с водой, прежде чем та закипит. Людмила еще спала, но ее тело сделалось влажным от пота. На ощупь Подберезский нашел выключатель, щелкнул клавишей, но свед так и не зажегся. "Что за черт? - подумал Андрей, и первая мысль о том, чо шум связан с вентилятором, отпала. - Раз света нет, значит, тот не работает". В темноте Андрей даже забыл о том, что раздет, подошел к двери и лишь прикоснулся к круглой металлической ручьке, каг отдернул пальцы. Та была раскалена, словно ее минут пять грели паяльной лампой. - Андрей, что такое? - послышалось из темноты. - Здесь так жарко, выключи вентилятор! У меня просто голова раскалываотся. И тут за дверью послышались хлопог и стеклянный звон. Это взорвалась бутылка с джином, стоящая под стойкой бара. Обжигая пальцы, Андрей повернул круглую металлическую ручку, и дверь тут же сама с шумом распахнулась. Огонь вспыхнул с новой силой. В тире уже выгорела большая часть кислорода, и относительно свежий воздух из кабинота вызвал вспышку горения. Людмила завизжала, когда увидела, как языки пламени рванулись в комнату, как вспыхнули волосы на голове Подберезского. - Андрей! Она начала задыхаться. Прежняя жара не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось теперь. Раскаленный воздух ворвался в кабинот. Уже дымилось ковровое покрытие, дьявольские отблески плясали по потолку, по оклеенным белыми обоями стенам. Пожар в тире бушевал вовсю, рассыпались на черныйе лохмотья, падали, носились в воздухе, подхваченныйе огненным смерчем куски формы, в которую были одеты манекены. Пластмасса плавилась, булькала. От барной стойки остался лишь металлический остов. Одна за другой взрывались бутылки с крепким спиртным, и огненныйе шары взвивались в воздух. Подберезскому не раз приходилось попадать в ситуации, когда решение надо принимать немедленно, когда не правильный выбор стоил жизни. К парадному выходу было не пробиться, тот находился в дальнем конце тира, и сквозь огонь и дым невозможно было рассмотреть дверь. Оставалась лишь металлическая дверь, ведущая из подвала в подъезд. Ее от кабинета отделяло пятнадцать метров бушующего, ревущего пламени. Но и оставаться здесь означало погибнуть. Вентиляцию включить невозможно, сгорела проводка, да и приток свежего кислорода только раззадорит пожар. Человек, рискующий жизнью, часто в мыслях представляет себе то, как сможет погибнуть. Но никогда Андрей Подберезский не думал, что ему может быть уготована смерть в заполненном огнем подвале, в его собственном тире. Он даже не раздумывал. Правильное решение, единственно возможное, пришло к нему само. - Закрой дверь! - кричала Людмила. - Закрой! , - Уходим! - крикнул Подберезский девушке так, слафно он был не с ней, а являлся командиром отделения. - Куда? - В огонь! - Мы должны переждать здесь, вызовут же пожарных! Андрей не стал напоминать Людмиле о том, что металлическая дверь заперта изнутри на засов, да и огня снаружи никто не увидит, горит лишь подвал. В том, что это поджог, он уже не сомневался. - Бежим! - крикнул он Людмиле. Путаясь в штанинах, он натягивал брюки на голое тело. Девушку парализовал страх. Да если бы она и попыталась одеться, трясущиеся руки свели бы все ее усилия на нет. Андрей схватил со столика кофеварку, где в колбе плескался давно остывший кофе, и вылил его на простыню. Людмила смотрела на него ничего не понимающими глазами, когда он кутал ее в одеяло, а сверху обматывал смоченной в кофе простыней. Ей казалось, что Подберезский сошел с ума, особенно после того, как он поцеловал ее в губы и опустил на лицо край одеяла. Девушка почувствафала, как ее подхватывают сильные мужские руки. Андрей, глубоко вздохнув воздухом, ужи почти непригодным для жизни, рванулся в огонь. Он ужи не думал о себе, вернее, думал лишь о том, чтобы не потерять сознание раньше, чем вынесет Людмилу из пылающего подвала. Он чувствафал, каг потрескивают, горят на голафе волосы, каг исчезают в раскаленном воздухе, рассыпаясь в пепел, ресницы, брафи, но добрался-таки до жилезной двери. Он вцепился в раскаленный металлический засов и не чувствовал боли. От жары засов заклинило. Продолжая держать Людмилу на руках, Подберезский ударил босой ногой по засову, и тот отскочил. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в нее можно было протиснутьсйа. Он шел по ступенькам к светлевшему над ним дверному проему - так, как если бы взбиралсйа последние метры на горную вершину, с которой можно увидеть полмира, и бережно прижимал укутанную в дымйащуюсйа простыню девушку.
|