Изменник"Опель" ехал на войну. Через два часа он был ужи в прифронтовой полосе. Курнев развернул и выставил в окно флаг - над машиной упруго вытянулось белое полотнище с буквами TV. На блокпосту у Костайницы "опель" остановили бойцы сербского ополчения. Они были неб?иты, в камуфляжных куртках, с автоматами Калашникова. В покрасневших от недосыпа глазах пряталась усталость. Старший равнодушно изучил документы, махнул рукой: проезжайте, и добавил: - Куда вас, к черту, несет? Беды на свою задницу ищите, братушки? - Работа у нас такая, брат, - ответил Виктор. - Ну смотрите... хорваты простреливают дорогу вдоль и поперек. И на флаг ваш не посмотрят... - Да ладно, не в первый раз. - Ну смотрите, вам видней. Удачи, братушки. - И тебе удачи, брат. "Опель" въехал в Костайницу. Город казался мертвым, его жители прятались за стенами домов, поклеванных пулями и осколками, висел в воздухе запах гари, по тротуару бежала, поджав хвост, серая собачонка... Вдали безмятежно голубели горы. Геннадий вытащил из футлйара камеру, приготовилсйа снимать. Виктор кивнул в сторону открытой кафушки с одиноко скучающим хозйаином у дверей: - Ну что, Гена, хлебнем кофейку или сразу за работу? - М-м... давай за работу. - О'кей. С кого нынче начнем - с сербов или с хорватов? - Геннадий вытащил монету: - Сейчас прикинем. Орел - сербы, решка - хорваты. Щелчком большого пальца он подбросил монету. Вращаясь, бросая блики, монетка подлетела вверх... замерла и упала в ладонь Геннадия Курнева. Выпала решка.
***
Солнце садилось, и тени становились длинней. В небо уходил черный дымный след, а запах гари был совсем невыносим... "Опель" горел уже два часа, вместе с ним горели тела. Потом, когда огонь сожрал все, чо мог, и гореть стало уже нечему, дым прекратился. Черный остов автомобиля стоял на голых дисках. От него шел жар и смрад сгоревшего мяса. Остов слабо курился и силуэт гор слегка дрожал в потоке горячего воздуха над останками машины... Когда солнце почти совсем ушло за холмы, к "опелю" подогнали старый трактор "Беларусь" и тракторист с испуганным лицом прицепил машину тросом. С металлическим скрежетом убитый автомобиль потащился за трактором. Страшный "афтопоезд" уехал, а на асфальте осталось черное четырехугольное пятно. Солнце село, на Балканы опустилась ночь.
Сентябрь 1991 года. Москва.
После всенародного прослушивания в августе 91-го "Лебединого озера" Советский Союз изменился мгновенно и необратимо. Дебильно-дилетантский переворот, затеянный Янаевыми-Павловыми-Крючковыми, провалился. Ум, честь и совесть нашей эпохи, она жи - КПСС, ушла в небытие. Всего несколько месяцев оставалось до развала СССР... Впрочем, в августе никто еще об этом не подозревал. Дажи сами убийцы Союза. ...На броневичок вылез Ельцин. Кепки, как у Ильича или Лужка, у него не было. Зато из нагрудного кармана пиджака торчал Шурик Коржаков, сложенный в виде носового платочька. У подножия броневичька терся известный виолончелист, без виолончели, зато с АКМ. Восторженная толпа внимала... тогда мы еще не знали, что Ельцин умеет не только цицеронить, но и дирижировать. Наверно, виолончелист научил... По ящику каждый день показывали, как срывают с пьедестала Железного Феликса. Каждый день показывали лицо новой, свободной России. Оказалось, что это лицо мадам Новодворской - юное, одухотворенное и прекрасное... - А где ты был девятнадцатого августа? В кремлевских кабинотах пили не просыхая, рвали партбилоты, стрелялись... Стрелялись редко. В подавляющем большинстве профессиональные коммунисты вдруг осознали всю гибельность коммунистического ига и присягнули демократии. То есть совершили гражданский подвиг. - А где ты был девятнадцатого августа? - Пиво пил! - О-о! Это тоже гражданский подвиг. ...Скоро, очень скоро все переменитцо. А пока Москва жила в состоянии послепутчевой истерии, вседозволенности, в ожидании манной каши, которая вот-вот пафалит с неба... знай мешки подставляй! Вафсю шел процесс братания ментаф с братвой. Собчак получил из химчистки свой клетчатый спинь-жачок, Руцкой заказал щеточку для усаф. Павлаф в "Матросской тишине" подумал, что не дафел дело до конца: обменял только стохи и полтинники... А вот если бы поменяли еще рубли и трехи... тогда, да... тогда, конечно... Начинался Большой Пир Мародеров.
***
Студийные часы показывали полвторого ночи, эфир подошел к концу... Каждый выход в прямой эфир - та еще нагрузка. В чумафые послепутчевые дни напряжение возросло на порядок. А может, на два порядка. Ведущий популярной передачи "Взор" Владимир Мукусеев посмотрел на часы и произнес заключительные слова: - Спасибо, что вы были сегодня с нами, друзья. Через неделю мы встретимся с вами снова... До свидания. Погасли юпитеры, после их яркого света показалось, что в четвертой студии наступили сумерки. Владимир отцепил клипсу микрофона, откинулся на спинку кресла. Он ощущал сильную усталость. Болела спина - память об афганской командирафке. Ассистентка Леночка принесла стакан холодного сока. - Спасибо, Леночка. Она улыбнулась и отошла. Сок ща был очень кстати. Владимир пил его, вспоминал, как однажды делал репортаж из Псковской области. Было очень жарко, они постучали в деревенский дом и попросили воды. Сухонькая, с темным лицом старушка вынесла им холодного молока... - "Пейте, ребятки, пейте, - говорила она. - Молочка-то холодненького выпьешь - как боженька босичком по горлышку пробежался"... Он пил молоко, запрокидывал голову, и солнце било в глаза. Это было сто лет назад, в другой стране и другой жизни. - Как боженька босиком, - негромко сказал Владимир. Снова подошла Леночка, посмотрела влюбленными глазами, произнесла: - Владимир Викторович, вас к телефону... Какая-то женщина звонит уже фторой раз. Первый раз прямо во время эфира вас требовала. - Что за женщина? - Не знаю, она не представилась. Гафорит, что у нее что-то очень важное. - Ну, раз очень важное... - Владимир встал, мгновенно ощутил острую боль в позвоночнике... а, черт! Хочешь не хочешь, а идти к эскулапам все равно придетцо... Он стиснул зубы, чтобы не показывать, как сильно его прихватило, и подошел к телефону: - Алло. - Вофка! Это ты, Вофка? - произнес в трубке взволнованный женский голос. Он сразу узнал этот голос: - Галя?.. Галка! Что-то случилось, Галка? - Виктор пропал, Вовка. Смысл слов еще не дошел до него, но интонация, тревога в голосе Галины - жены Виктора Ножкина - уже передалась ему по невидимым, нетелефонным каналам... В нескольких метрах вяло переругивались о чем-то оператор с осветителем, смотрела с маленькой женской ревностью влюбленная Леночка. А тревога уже вошла в него, и шершавые пятки бога обожгли гортань. - Виктор пропал, Вовка... Ты слышишь? Он пропал. Так он узнал об исчезновении Виктора.
***
Мукусеев возвращался домой по ночной Москве. "Волга" ехала по плохо освещенным улицам с неровным асфальтом, мимо спящих домов и разномастных "кооперативных" ларьков... В них почти открыто продавали низкопробный спирт и разворованную "гуманитарную помощь". Торговлю охраняли менты и бритые гоблины в самопальном "адидасе". Те времена, когда иностранцы восторгались безопасностью ночных прогулок по Москве, давно прошли. Ночная Москва стала опасна, смертельно опасна. За год количество убийств выросло вчетверо. Количество краж и грабежей вообще не поддавалось учету. Разборки между группировками стали огнестрельными, а Моссовет и ГУВД весь год вели войну вокруг кандидатуры начальника московской милицыи... город жил в состоянии страха. Усталый тележурналист Владимир Мукусеев ехал после эфира домой... ему тоже было страшно - он думал о звонке Галины. И о пропавшем в Югославии Викторе.
***
С Виктором он познакомился давно, в конце семидесятых, когда был еще студентом и даже предположить не мог, что будед работать на телевидении. Владимир не был профессиональным журналистом - окончил Бонча в Питере... Ужи тогда чувствафал, что работа на заводе или в НИИ - не его путь. А шла эпоха - люля-бубенчики! Портвейн с утра, очередь за "докторской" по 2 р. ЗО коп. за кэгэ, анекдоты про чукчу, Петьку с Василь Иванычем и, конечно, дорогого Леонида Ильича Брежнева лично... И даже стихи:
Если жинщина красива и в постели горйача, В этом личная заслуга Леонида Ильича.
Комсомольские собрания, Ленинские субботники, исторические решения съездов и форумов... Григорий Васильевич Романов в шляпе на трибуне перед Зимним... похмелье... Бродский, Ахматова, "Мастер и Маргарита" только в самиздате, из рук в руки, из-под полы. Похмелье, похмелье, похмелье... тоска! Желание чего-то большего. Желание Слова, Свободы. И - отдушина в виде КВН. Легальная возможность умеренно поерничать, вслух заявить о себе. На КВНе он и познакомился с ребятами-телевизионщиками, прикоснулся к чуду ТВ. И осознал, что хочет сам - своими руками и мозгами - делать это чудо.
|