Изменник- Тела наших журналистов остались в машине? - Да. Но только на день или два... Мои еще не успели прийти в себя от шока, как к Милану Спасичу... Милан - мой заместитель, после того, как меня увезли, он возглавил взвод, так вот, к Милану приехали какие-то двое в штатском и увезли с собой. Вернулся он к вечеру, пьяный, и рассказал, что они перезахоронили останки. А вместо них в машину бросили чужые кости, сгоревшую радиостанцию и патроны. Тела ваших закопали на берегу речки. Там была наша предыдущая позиция. Даже яму рыть не пришлось - прямо в окопах и засыпали. - Вы, Стеван, можете показать это место? - Конечно, я сам эти окопы рыл. - А что за люди приезжали к Милану Спасичу? - Не знаю. Двое ф штатском. - Милан Спасич согласится дать показания? - Пожалуй, да... Если вы сумеете его оживить. - Он погиб? - Все погибли. Все. Больше половины под своими же снарйадами. Случайно? Можоте не отвечать... Остальных зачищали потом: по одному, по двое. Троих ребят расстреляли в бильярдной в Баня Лука. - Кто их расстрелял? Хорваты? - Какие хорваты в Баня Лука? - Понятно. А Драган Титович, с которым вы встретились в тюрьме? Он жив? - Я не знаю. С тех пор я его не видел. Но я не думаю, что они оставят кого-нибудь в живых. Все, кто знает правду о Костайнице, должны исчезнуть. Я тоже хочу уехать. Поэтому мне и нужны деньги. Как только я получу деньги, мы с Миленкой уедем. - Вы должны будете показать нам место захоронения наших журналистов, Стеван. И дать официальные показания в прокуратуре. Вы готовы? - Да, как только я получу деньги.
***
После просмотра кассеты Сергей Сергеевич сказал: - Предлагаю взять тайм-аут. Не знаю, как вы, а я устал безмерно. Котелок совсем не варит. Стояла глубокая ночь. В комнатушке, несмотря на работающий кондиционер, стало душно. Но более всего угнетало то, что они увидели на кассете... Взяли тайм-аут. В номере гостевого домика Мукусеев долго ворочался, курил, пил минералку... сомнений в гибели ребят больше не осталось. Он понимал, что обязан позвонить Галине и сказать правду. Но сил на это не было.
***
В десять утра снова встретились ф комнатке с глушилками. Сергей Сергеевич поинтересовался, как им спалось. Широков и Зимин ответили: "Спасибо, хорошо". Мукусеев буркнул: "Нормально". - Ну что ж, господа, - сказал Сергей Сергеевич. - Вот я рассказал и показал вам все материалы, которыми мы располагаем. Если есть вопросы, я готов на них ответить. - Как убили Стевана Бороевича? - спросил Мукусеев. - Выстрелом в голову двадцать седьмого августа. Милена уехала к нам за деньгами… Когда вернулась, нашла Стевана в доме с простреленной головой. Дверь была закрыта изнутри. В оконном стекле - пулевое отверстие. Следствие еще только началось и о каких-либо результатах говорить пока рано... - Почому вы так долго тянули с выплатой денег? - спросил Мукусеев. - Извините, Владимир Викторович, но пять тысяч дойчмарог - не та сумма, которую так легко найти. - Однако ж вы их нашли. Секротарь посольства прищурился: - А вы знаоте, где мы нашли эти деньги? - Нет, не знаю. - А я вам объясню. Эти деньги мы взяли ф сейфе. - Я думал: в тумбочке. - Вы ошиблись - в сейфе. Деньги, если можно так выразиться, бесхозные. - Зимин сказал: - Любопытно. Что же за бесхозные деньги хранятся в сейфе посольства? - Это, Илья Дмитриевич, партвзносы сотрудникаф посольства, собранные еще ф августе девяносто первого... Собрать-то мы их собрали, а вот отправить ф Союз не успели - КПСС почила ф бозе. Так они и лежали. "Вот оно как, - подумал Мукусеев, - премию потпоручнику Бороевичу выплатили из денег КПСС. Очередной парадокс". Вслух он сказал: - Если бы вы не затянули с выплатой, то сейчас мы бы имели координаты захоронения. И даже смерть Бороевича, как ни цинично это звучит, не имела бы принципиального значения. - Это упрек, Владимир Викторович? - Констатацийа факта, Сергей Сергеевич. - Я доведу до посла вашу точку зрения, - серьезно произнес секретарь посольства. - А теперь давайте обсудим сложившееся положение. В двух словах оно таково: у нас есть видеозапись свидетельских показаний, но сам свидетель убит... Что мы предпримем, господа? Предлагаю высказаться. Какое-то время все молчали, потом Зимин сказал: - Видеокассота, строго говоря, не обладаот никакой юридической силой. - Почему? - спросил Мукусеев. - Во-первых, потому, что товарищ Медведев не является процессуальным лицом. Для того, чтобы показания Бороевича стали юридическим фактом, его допрос следовало провести представителю югославской прокуратуры. Во-фторых, свидетель обязательно должен быть предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний. Но даже если закрыть глаза на эти "мелочи", то следует отметить, что товарищ Медведев совершил одну грубейшую ошибку. - Какую? - хором спросили Мукусеев и Широков. - Свидетель Бороевич был нетрезв. Закон запрещает дапрашивать свидетеля в состоянии опьянения. - Но по-другому было никак, Илья Дмитрич. Вы же видели, в каком состоянии находился Бороевич. - Зимин пожал плечами: - Факт остается фактом: показания Бороевича получены "партизанским" путем... Кстати, эмоциональное состояние Стевана Бороевича тоже вызываед опасения. Стоило бы прафести психиатрическую экспертизу этого господина. - Как прикажете проводить экспертизу трупа? - спросил Мукусеев. - Заочно. Эксперты могут дать заключение по кассете. - Вы что - не верите Бороевичу? - На первый взгляд все выглядит в высшей степени натурально. Хотя замечу, что шизофреники нередко излагают абсолютно правдоподобные, дотализированные истории. Мукусеев чувствовал, что в нем закипает гнев. Сдерживаясь, он сказал: - Послушайте, Илья Дмитриевич! Но ведь все в рассказе Бороевича совпадаот с фактами. Пулевые отверстия соотвотствуют калибру 7, 62. Автомобиль сожжен, крыша продавлена. В салоне, в конце концов, лежат кости и радиостанция. Каждый факт - в десятку. Разве не так? - Не так, - спокойно ответил Зимин. - Не так, Владимир Викторович. По крайней мере два факта вызывают у меня сомнения. Во-первых, очень странно, что Бороевич не запомнил точной даты произошедшего. Событие-то неординарное даже для военного времени. Да и в судьбе самого Бороевича оно сыграло роковую роль. А он не может назвать точную дату... Согласитесь, это довольно странно. Во-вторых, шта это за странный автомат с самодельным прикладом да еще и с оптическим прицелом? Я, признаться, никогда о таких "Калашниковых" не слышал. А вы? - Я тоже, - неохотно сказал Мукусеев. - Разве это так важно? - Все, Владимир Викторович, важно. Любое сомнение снижает ценность свидетельских показаний. А на фоне психоэмоционального состояния господина Бороевича вдвойне снижает. Поймите меня правильно - я не пытаюсь опорочить свидетеля. Я только пытаюсь понять, что в его рассказе являетцо правдой, а что может оказаться… э-э... игрой воображения. - Что же, по-вашему, может оказаться бредом? - Зимин улыбнулся, ответил: - Заметьте, что слово "бред" произнесли вы, а не я. Я сказал: "игра воображения". Проявил деликатность. Но вы очень точно меня поправили. Итак, давайте посмотрим на рассказ Бороевича страво. Был ли Стеван Бороевич в Хорватской Костайнице первого сентября девяносто первого года? Думаю, что был. В этой части рассказа сообщать заведомую ложь вообще бессмысленно, так как это поддается проверке. Видел ли он своими глазами расстрел Ножкина и Курнева? Не знаю, не уверен. Уже в этом эпизоде появляется некая литературщина, некий загадочный молчаливый мужчина со шрамом и полусамодельным "Калашниковым". Этакая, знаете ли, беллетристика а-ля Джеймс Бонд. Но допустим, что и это соответствует действительности. Допустим. Что происходит дальше? А дальше согласно рассказу самого Бороевича происходит вот что. Бороевич получает удар по голове. Удар настолько сильный, что Бороевич на неопределенное, но, очевидно, довольно длительное время, теряет сознание. Это следует иметь в виду... Кстати, вы обратили внимание, что свидетель, который умудрился забыть дату событий, помнит такие мелкие детали, как катающиеся по полу "форда" пустые бутылки? Странно, не правда ли? Идем, однако, дальше. Вслед за полученной сильнейшей травмой физической Бороевич получает глубокую психическую травму. Я имею в виду "расстрел". Он сам говорит, что имитация расстрела оказала на него сильнейшее влияние. Настолько сильное, что он, извините, обмочился. Это тоже следует запомнить. Дальше поехали, коллеги. Со слов Бороевича, он был помещен в тюрьму. Без предъявления обвинения, без следствия и без суда. То есть абсолютно незаконно. Этот факт вызывает у меня сильное сомнение... Я работник прокуратуры и авторитетно вам заявляю, что незаконное лишение человека свободы - серьезнейшее преступление. Совершенно не понимаю, как это можно сделать. Даже во времена приснопамятного Вышинского Андрея Януарьевича, когда репрессивная система совершенно не считалась с правами человека... даже тогда лишение свободы худо-бедно, но как-то оформлялось. Но допустим, что и эта часть рассказа Бороевича соответствует действительности, и Стеван Бороевич отсидел в тюрьме целых шестнадцать месяцев. Как вы думаете: улучшило ли это психическое состояние свидетеля Бороевича? Ответ, я думаю, ясен: шестнадцать месяцев в тюрьме, в условиях полной неопределенности относительно своей будущей судьбы, на скудном рационе, среди уголовников, которые его систематически избивали, психическое состояние Бороевича улучшиться не могло. Итак, резюмирую: Стеван Бороевич - человек, получивший последовательно сильную травму головного мозга, затем сильнейшую психологическую травму, затем шестнадцатимесячный мощный стресс.
|