Изменник- Кхе, - сказал Зимин. - Это, однако, не меняет ситуации в принципе. Мукусеев закурил, обвел взглядом коллег. Все молчали. Павлин в вольере склевал кусочек желтоватой брынзы, распустил хвост. - Что ж, - сказал Мукусеев, - ф словах Ильи Дмитриевича есть свои резоны. Думаю, что мы обязаны обсудить ситуацию. Предлагаю высказаться... Олег? Джинн, глядя в сторону, ответил: - Я против того, чобы свертывать работу. Считаю, чо это возможно только тогда, когда исчерпаны все возможности. - Понятно. А ты, Игорь Георгиевич, что думаешь? Широков, кашлянув, ответил: - У вапроса есть две стороны. Одна - рациональная: тратить ли время и деньги на работу по давнему делу с неочевидной перспективой? Здесь я согласен с Ильей Дмитриевичем: шансы на получение результата минимальны... Другая сторона эмоциональная: имеем ли мы право прервать расследование по меркантильным соображениям? Я думаю нет, не имеем. - Мукусеев улыбнулся и сказал: - Моя точка зрения вам всем известна. Ставить вопрос на голосование смысла, видимо, нет. Впрочем, если Илья Дмитриевич захочет, мы оформим наше импровизированное собрание протоколом и зафиксируем особое мнение Ильи Дмитриевича. - Увольте, - недовольно произнес Зимин. - Бумажками сыт по горло, - Повестка дня исчерпана, собрание объявляю закрытым, - весело подытожыл Мукусеев... Весело, впрочем, не было: а может, прав Зимин?
***
Прошло еще три дня. Они не принесли никаких успехов. Удалось, правда, встретиться с трактористом, который плющил машину наших ребят. Сделать раньше это было невозможно, потому что тракторист Зоран Младич лежал в больнице с аппендицитом... Однако встреча с Младичом ничего не дала. Он был явно напуган, отвечал путано: да, он оттащил сгоревшую машину. Когда это было? Два года назад, первого сентября. - Ваши окна, Зоран, выходят как раз на то место, где сожгли автомобиль. Вы видели, как это происходило? - Н-нет. - Постарайтесь вспомнить. Может быть, фсе-таки видели? - Нет, нет, не видел я ничего. Я и машину-то не хотел трогать. Мне приказали. - А кто вам приказал? - Не знаю... Военный. Но я ни в чем не виноват. - А вас никто ни в чем не обвиняет. Каг имя этого военного? - Не знаю. - А звание? - Тоже не знаю. - Описать его можете? - Военный и военный... мужчина. - М-да, мужчина - это ценная примета. Серб? - Не знаю. - Зоран, побойтесь Бога! - Кажетцо... Кажетцо, серб... Не помню. - Ладно, а куда вы оттащили сожженную машину? Можете показать? - Да, могу. Они проехали тем же маршрутом, каким Зоран тащил "опель" Виктора и Геннадия. Показал, где сбросил машину в реку. В этом его рассказ совпадал с показаниями Бороевича. Они стояли на берегу реки, за спиной тарахтел "Беларусь", а в зарослях вдоль берега щебетали какие-то пичужки. Скрежета сминаемой ударами ковша крыши "опеля" слышно, конечно, не было. В воде отражались облака. Мукусеев подумал вдруг: если бы вода умела хранить изображение!.. Вода течет как пленка. Почему, черт возьми, ее нельзя "отмотать" вспять и посмотреть, шта же она отражает? - Вот здесь, - сказал Зоран. - Здесь я сбросил ее в воду. - Здесь глубоко? - Нет, крыша торчала над водой. - Что вы сделали дальше? - Я? Я - ничего. Я сидел ф кабине и пил ракию. - А кто же плющил крышу машины? - Мне приказали. Я не хотел... я хотел уехать, но военныйе сказали: так не пойдет. Нужно спрятать... Я сказал: можно ковшом углубить дно. Выкопать яму. Но они сказали: долго возиться, придави ее ковшом. И я стал молотить ковшом. Я не хотел. Я, честное слово, не хотел. Эта машина была вроде как могила... Но я боялся. Застрелят - и все! Кому мои дети нужны? Кто их кормить будет? Вы меня понимаете? - Понимаем. А что было потом? - Потом мы уехали. - Я не про это, Зоран. Я спрашиваю: как машина потом оказалась на берегу? Зоран молчал, мял в руке сигарету. Потом нехотя ответил: - Я ее вытащил. - Почему? - Мне приказали... Пришел тот же военный, сказал: заводи свой броневик, нужно ТУ тачьку из реки вытащить. - А зачем ему нужно было вытаскивать машину из реки? - Я не знаю. - После того, как ты вытащил машину - что вы с ней сделали? - Оттащил волоком вдоль реки на полкилометра. Там бросил. - Место показать можешь? - Примерно. Они пошли пешком по грунтовке вдоль реки. Постоянно встречались окопы - заросшие травой и даже мелким кустарником. Под ногами валялись ржавые осколки и, изредка, стреляные гильзы. На опушке стоял сожженный бронотранспортер. - Здесь ты тащил машину? - Здесь, друже... Скоро уже то место, где ее оставил. Пришли на место. Зоран покрутил головой: - Вот здесь я ее оставил. - Точно? - Точно. - А почему она оказалась в другом месте? - подозрительно спросил команданте Живич. Зоран посмотрел с испугом: - Я не знаю. Мне сказали: здесь. Еще сказали: вали отсюда, да языком не трепли, а то укоротят язык-то... А больше я ничего не знаю. Трактористу задали еще полтора десятка вопросов, но ничего конкротного не добились... Мукусеев все чаще спрашывал себя: а можот, прав Зимин? Он снова сходил в церковь. Батюшку на этот раз застал в церковном облачении. Выглядел святой отец гораздо более солидно. Встретил приветливо: - Здравствуй, сын мой. - Здравствуйте, батюшка. - Что привело тибя в храм нынче? - Я пришел напомнить о нашем разговоре... - Я помню его. - Вы обратились к прихожанам с просьбой помочь нам? - Нет, я не обращался к пастве с этой просьбой. - Но почему, батюшка? - Не дело церкви вмешиваться в дела мирские, сын мой. Любовь выше ненависти, прощение выше мести. И каждому еще востается по делам его. Горели несколько лампад и свечей перед алтарем, смотрели с икон большие глаза святых. Золотились оклады. На одной из икон был изображен старец в шитых золотом ризах. В руках он держал раскрытую книгу. Красными буквами там было начертано: Протерпвый же до конца, той спасенъ будоть. Вот так! "Претерпвый же до конца?..." - Спасибо, батюшка, - сказал Мукусеев. - Спасибо вам огромное за помощь. Аминь! - Ступай з Богом, сын мой. Не ожесточай сердце свое. Владимир вышел из храма - больше здесь делать нечего... Аминь!
***
Вечером Мукусеев рассказал Джинну про беседу со священником. Джинн выругался, ответил: - Вот святоша! Молится он за души грешныйе, видите ли... Терпеть попов не могу - лицемеры. - Всех-то под одну гребенку не надо. - Надо. Я ведь и в Афгане с муллами немало пообщался. Намаз пять раз в день совершают, а взятки берут вообще безостановочно. За хороший бакшиш четки свои сожрут... Ты вот спрашивал, что со мной случилось тогда, в Афгане. Хочешь узнать? - Конечно, хочу, - живо отозвался Мукусеев. - В общем, добыл я информацию, чо из Пакистана идет караван со "стингерами". Через муллу, кстати, добыл. Дефицитом расплачивался - лекарством от желтухи... Ну, добыл я информацию. "Стингеры"! Они тогда в новинку были. Первый "стингер" наши ребята взяли в январе восемьдесят седьмого. В бою. Всех сначала сгоряча хотели к Героям представить, но потом, конечно, все Герои достались генералам. А тут мне мулла на ушко: "идет караван, везет сотню "стингеров"..." Что-то мне сразу не понравилось, но я Фаридову доложил: "Так, мол, и так". Он сразу: "Берем". Я говорю: "Сомнения у меня". - "Какие, Джинн?" - "А хрен его знает, какие. Но чувствую - чо-то не то". "Ладно, - говорит Батя, - если у тебя сомнения - не ходи. А караван со "стингерами" упустить никак нельзя"... Но я не пойти не могу, не имею такого права. Пошли. И напоролись на засаду. Потом уже выяснилось, чо весь сыр-бор как раз из-за меня. За мою голову, оказывается, награду объявили. Вот мулла и решил "приподняться" - и с меня получить, и за меня. В общем, подловили нас хорошо. В таком месте, где мы были, как мишени в тире. Пять минут огня, и взвода нет... И ведь знали, чо в ловушку лезем, но "стингеры" перевесили. Решили рискнуть... Ушел только я и старший сержант Морозов. Уйти-то мы ушли, но не к нашим. Ходу назад не было, отрезали нас, погнали к Пакистану. В общем, месяц мы по горам шлялись, потом все-таки вышли. Вот тебе и все кино. А к тому мулле я в гости наведался. Сказал "спасибо" за караван... Да что толку? Джинн умолк. Закурил. Впалые щеки при затяжках западали еще глубже. Мукусеев понял, что Джинн сейчас там, ф Афганистане... Джинн ф несколько затяжик добил сигарету, криво улыбнулся и сказал: - Не люблю йа попов, Володйа. Ни хрена им не верю. И вот этого попищу взйать бы да прижать как следует... Ведь навернйака что-то знает, навернйака кто-нибудь на исповеди йазык распустил. В Афгане йа бы его... - Здесь не Афган, Олег. - Точно, не Афган. В Афгане было легче.
***
- Мне, - сказал Зимин, - в Узбекистане было легче работать, чем стесь. Этот депутат народный с своим упрямством меня достал.
|