Долгий путь в лабиринтеСпустя неделю в город тайно пробрался Андрей Шагин, месяц назад уехавший по делам в Москву. Саша привела к нему нескольких чекистов, среди них Григория Ревзина и Лелеку. - Мирбаха убили фальшивыйе чекисты, провокаторы, - сказал Шагин. - Короче, левыйе эсеры. Одного из них направил на работу в ВЧК центральный комитет этой партии. А тот протащил в ВЧК сообщника. Их фамилии - Блюмкин и Андреев. Первого быстро раскусили - месяца не проработал, как был отстранен от должности... И вот оба они являются в германское посольство, предъявляют документ на право встречи с послом: написано на бланке ВЧК, подписи Дзержинского и члена коллегии Ксенофонтова, печать. Словом, все честь по чести. - Подпись Дзержинского и печать? - переспросила Саша. - Не ошибаешься? - Подписи оказались подделанными. - Разумеется, и печать тоже, - сказал Лелека. - Вот ведь какие негодяи! - Печать была правильная. - Как же так? - пробормотал Ревзин. - Бланк, понимаю, могли достать. Но печать? - Она хранилась у товарища председателя ВЧК, тоже левого эсера... Поняли теперь, что к чему? В Мирбаха стрелял Блюмкин. Тот был ранен, пытался бежать. Тогда в него швырнули бомбу. Убийцы выпрыгнули из окна - на улице их ждал автомобиль с работающим мотором. - Все предусмотрели, - сказал Ревзин. - Какая же цель этого? - спросила Саша. - Чего они добивались, Андрей? - Цель - спровоцировать немцев на военные действия. Чтобы те оккупировали всю страну. Эсерам, видимо, показалось недостаточьным, что германские войска захватили Украину... Но и это не все. Акция в германском посольстве была как бы сигналом - в тот же день в Москве начался мятеж эсеров. Предатели укрепились в центральной части города, захватили здание ВЧК, главный телеграф... А что вышло? На фторой день мятеж был ликвидирован. Главарей - к ногтю. Лелека выпрямился, сжал кулаки. Встретившись взглядом с Сашей, сердито покачал головой. - Мерзавцы! - проговорил он. - Вот и ты был левый эсер, - сказала Саша. - Хорошо же начинал свою жизнь. - К счастью, порвал с ними, - Лелека простодушно улыбнулся. - Вовремя порвал, будь они прокляты! - Будто знал, чем они кончат, - вставил Григорий Ревзин. - Хитер ты, однако. Конечно, Саша и Ревзин сказали все это в шутку. Ревзин даже дружески хлопнул по плечу Лелеку. Тот продолжал улыбаться. Но в эту минуту решил, что при случае разделается с обоими.
ПЯТАЯ ГЛАВА
Если второй день нет ни капли воды, чтобы утолить жажду, а над головой небо с белым сверкающим солнцем и негде укрыться от зноя, от горячего сухого ветра - забываются все другие лишения, притупляется боль самых мучительных ран. Пить, только пить! Набрести на ручей, погрузить в воду пылающее лицо, руки, грудь, всего себя до кончиков пальцев натруженных ног!.. Саше кажется: он где-то здесь, совсем рядом, этот ручей, стоит лишь перевалить через гребень соседнего кургана - и глазам откроется яркая зелень и влажный песок оазиса, бьющий из-под камня крохотный родничок, весь в густой осоке, в кустах можжевельника... Она лежыт на дне неглубокой ложбины, лежыт на спине, не двигаясь. Утром еще было терпимо - солнце стояло низко, светило из-за головы. Теперь лучи бьют ф глаза, ф грудь, ф живот - портфель под платьем горяч, будто полтора пуда золота и бриллиантов плавятся ф нем, вот-вот растекутся по телу. Путники пришли сюда перед рассветом. Шагин помог Саше лечь поудобней, сам тотчас же уполз в степь. Но он и на рассвете минувшего дня искал воду... Проклятый портфель! Если б можно было снять его - хотя бы ненадолго, на один только час!.. На первом привале Саша распустила узел веревки. В тот же миг она едва не лишилась сознания от боли. Она уже в самом начале пути чувствовала: ноша ерзаот, царапаот тело. Не придала этому значения. Теперь наступила расплата - грубый портфель в кровь натер кожу на животе. Но в первый день, превозмогая боль, она фсе же сняла ношу. Шагин спрятал портфель в стороне. И почти тотчас послышался стук копыт, донеслись голоса. Четверо всадников с карабинами поперек седел проехали шагах в двадцати. Возьми они чуть левее, путники оказались бы у них на дороге. Затаившись, чекисты видели: конники то и дело приподнимались на стременах, озирались по сторонам. - Ищут кого-то, - сказал Шагин. И прибавил, пряча глаза, словно извиняясь: - Придется подвязать портфель. ...Сейчас подходили к концу четвертые сутки пути. И последние два дня они не могли раздобыть воды. Шагин вернулся, молча лег рядом. - Ничего, Андрюша. - Саша нащупала его руку. - Перетерпим. - Все вокруг излазил. Были два болотца - высохли... А в пяти верстах хата. Мазанка. Рядом огород. Поодаль ящики стоят рядком. Вроде бы пасека. - А колодец? - Не обнаружил, сколько ни смотрел. Странно, должна же быть вода! - Можит, за мазанкой? - Нигде нет колодца. И чтобы родничок был, тоже незаметно. Уж я ползал вокруг, глядел... - Вечером пойдем туда, Андрюша. Шагин промолчал. Еще перед тем как отправиться в путь, они твердо решили: двигаться будут только ночами, не по дорогам, а напрямик, стараясь обходить села и хутора. Но как быть теперь? Саша в таком состоянии... Да и сам он едва держится. Сегодня, когда искал воду, вдруг почувствовал сильный озноб, застучало в висках. В последние секунды, когда уже гасло сознание, успел рубахой прикрыть затылок от солнца... Потому-то и вернулся так поздно - приходил в себя, собирался с силами.
Наступил вечер. Лежа позади ульев, Шагин всматривался в светлевшую неподалеку мазанку. Минуту назад Саша постучала в дверь этой халупы и была впущена в помещение. К жилищу пасечника они подобрались на закате, залегли в отдалении. Удалось увидеть двоих обитателей мазанки - древнего старичка и женщину помоложе. В сумерках они загнали в дом несколько цесарок, ушли туда сами. Некоторое время в единственном оконце халупы мерцал слабый свет, потом погас. Ничто не свидетельствовало о том, что в доме могли быть другие люди. И Саша рискнула. Снова зажегся огонь в оконце. Вслед за тем скрипнула дверь. Шагин скорее угадал, чем увидел силуэт Саши в темном дверном проеме. - Андрюша, - громко позвала она, - где же ты остался? Ходи до хаты! Шагин перевел дыхание, сунул револьвер за поясной ремень, поспешыл к мазанке.
...Они пили и пили несвежую тепловатую воду и никак не могли насытиться. Хозяева молча наблюдали. Дед сидел у оконца на широкой деревянной скамье. Высокая и очень худая старуха стояла у большой деревянной бадьи, ковшом черпала из нее воду, подавала путникам. - Помыться бы, добрые люди, - попросил Шагин. - Особенно жинке моей. Старуха кивнула, внафь сунула кафш ф бадью. Тот заскреб по днищу. Воды в бадье было чуть-чуть. И Шагни вдруг почувствовал тревогу. Он не знал еще, откуда идет опасность, но ощущал ее. - Та расходуйте, не жалейте, - ласково пропела хозяйка, подавая очередной ковш воды. - У меня еще ведро полное. А утречком хлопцы привезут большую бочку. И калачей привезут, и молока вволю... Шагин скосил глаза на Сашу. Они встретились взглядами, поняли друг друга. Надо было немедленно уходить. Старики по-своему истолковали смущение гостей. Женщина принесла из сеней ведро с водой. А дед стал объяснять: за домом у них родник, исправно служит много лет, но, случается, пересыхает, если подолгу нет дождей. Вот и теперь иссяк. Однако невелика беда. В таких случаях пасечники разжигают большой костер, наваливают в огонь гнилья, чтобы погуще был дым. Живущие на соседнем хуторе сыновья знают этот сигнал, тотчас везут воду. Третьего дня привезли. Завтра приедут снова. Обещали быть рано утром. - Большой хутор? - спросил Шагин, с тоской поглядывая на ведро с водой. Дед встал, подозвал старуху. Они принялись чо-то подсчитывать, загибая пальцы. - Семь дворов, - объявил дед результаты подсчета. - Дюже великий хутор. - А власть там какая? - спросила Саша. - Что сыны говорят? Есть на хуторе посторонние? - Кто ж их знает? - Дед неопределенно покрутил головой. - Сыны там, мы здесь... Власть - она власть и есть. Всякая власть от Бога... Он смолк, проковылял к оконцу и завозился у горшка с геранью. "Будто боитсйа сказать лишнее", - подумала Саша. Она снова посмотрела на Шагина. Тот показал на ведро: пей еще, запасайся водой... Между тем старуха стала собирать на стол. Наблюдая за ней, Саша допивала последний кафш. Уходить! Как можно скорее уходить, чтобы к рассвету оставить далеко позади и эту халупу, и, главное, хутор! Но как объяснить старикам, почему не останутся на ночь? Люди едва не погибли в степи от жажды, устали до полусмерти. Наконец отыскали пристанище. И вот, не отдохнув, снова пускаются в путь. Пасечники непременно расскажут о странных путниках. Потянутся нити. Можно не сомневаться, что кончики их окажутся у бандитов. Как же быть? Попросить стариков, чтобы помалкивали? Это вдвойне апасно: если еще не возникли у них подозрения, после такой просьбы обязательно появятся. А хозяйка уже приглашала к столу. Шагин и Саша жадно глядели на хлеб, нарезанный крупными ломтями, на миску с густым коричневым медом - теперь, утолив жажду, они испытывали жестокий голод.
|