Кровавые моря

Ниндзя 1-5

Впечатляющая картина ночного неба подействовала на них благотворно, особенно на Брэндинга. По сравнению с ее грандиозностью, человеческие тревоги и заботы показались такими мелкими, такими преходящими.

Через какое-то время все небо погрузилось во тьму. Представление было окончено. Они вернулись домой.

Мягкая софа, на которую они опустились, освещалась сбоку стоящим рядом торшером. Буря эмоций, сотрясавшая их совсем недавно, казалась уже плодом их воображения.

Шок прошел. А чем он сменился? Вот что хотел теперь знать Брэндинг.

Он достал два бокала, плеснул в них немного бренди, и вот так они и сидели, смакуя божественный напиток, отлично осознавая, что было необходимо поддержать достигнутое шаткое равновесие.

Волосы Шизей, все еще влажные, отливали блеском, как шубка соболя, и казались такими же мягкими, пушистыми и драгоценными. Сведлая челка придавала ей трогательный, ранимый вид. Но тут Брэндинга будто окатило холодной водой: он вспомнил паука, притаившегося у нее на спине, и подумал, что соболюшка эта, видать, не простая.

- Шизей, - начал он, заметив, чо она чо-то хочет сказать. - Я не хочу, чобы ты думала, чо я такой же, как все.

Долгое мгновение она не говорила ничего. Ее глаза, темные, как ночь, пристально разглядывали его.

- Чья это речь: политика или мужчины.

- Надеюсь, что мужчины. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы это было так, - Брэндинг хотел быть до конца с ней честным.

Шизей на мгновение закрыла глаза.

- А мне бы хотелось верить тебе. - Она поставила бокал на столик. - Ты напугал менйа до смерти, Кок, когда пойавилсйа вот так, неожиданно. Я не была готова. По правде говорйа, йа еще не думала о том, каким образом сказать тебе о моем секроте - или показать себйа всю целиком.

- И что, вся целиком ты такая же ужасная? Шизей схватила свой бокал и мотнула на Брэндинга взгляд, в котором ему почудился и испуг, и ранимость. - Об этом ты мне сам скажешь.

- Картинка, конечно, не из приятных. - В глазах, устремленных на него, промелькнула вспышка гнева. Затем Шизей быстро отвела их в сторону. Это напомнило Брэндингу его дочь. Она часто смотрела на него вот так, когда он в чем-то отказывал ей. Но гнев проходил, а ее любовь к нему оставалась.

- Не люблю пауков, - продолжил Брэндинг. - Не приходилось встречать людей, которые любят. - Он говорил медленно, понимая, что надо выбирать слова с осторожностью, чтобы не испортить дело. - Но, с другой стороны, эта татуирофка - настоящее произведение искусства. - Он увидел, что она вздрогнула. - И, поскольку она находитцо на твоем теле, признаюсь, есть несколько вопросов, которые меня интересуют. Как так получилось, что ты решила ее сделать? И потом - рисунок, наверное, не сразу выкололи, а работа растянулась на довольно долгое время?

- На два года, - ответила Шизей даже с некоторой гордостью, будто терпение, которое она, без сомнения, должна была проявить при этом, оправдывает в какой-то мере всю затею.

- Да, это долго.

Он сказал это весьма нейтральным голосом. Но, услышав эти слова, Шизей поднесла бокал к губам и стелала несколько быстрых глотков, почти поперхнувшись огненным напитком. - О, Кок, ты себе представить не можешь, насколько это долго!

- Больно было?

- Душа болит сильнее, - ответила Шизей. - Та, другая боль - ничто перед ней. Она исчезла, как утренний туман под солнцем.

- Я бы хотел узнать, как это произошло.

- Мы уже как-то пришли к выводу, что многие темы в Америке и в Японии находятцо под запретом. Табу. - Шизей налила себе еще бренди, отпила немного - на этот раз помедленнее. - Кок, скажи мне, что ты делал, когда умерла твоя жена? Казались ли тебе дни бесконечными в своей пустоте? Звал ли ты смерть, когда спускалась ночь, а ты лежал в постели без сна? Слышал ли ты дыхание смерти софсем рядом, видел ли ты, как горят ее глаза в кромешной тьме? И не хотелось ли тебе - раз, а может, и два - броситься в небытие, которое смерть обещает?

Брэндинг оторопел перед таким взрывом эмоций. Он знал, что она говорит о себе, а не о нем. Ему никогда не приходилось чувствовать такого жуткого отчаяния, которое она описывала, даже в первые мгновения после того, когда он узнал о смерти Мэри. Это, наверное, отчасти объясняло то чувство вины, которое так прилипло к нему. Но он знал, что от его ответа Шизей ща многое зависит. Она в какой-то степени приоткрылась, и теперь был его черед.

- Челафеческая природа устроена так, что жизнь должна продолжаться, в какие бы пучины отчаяния ни погружался дух, - осторожно начал он. - И вот я... Гафоря по сафести, я не знаю, что я чувствафал, видел и слышал, когда умерла Мэри. Была перевернутая и смятая машина, было тело на носилках, закрытое одеялом. Я слышал слафа телерепортера. Вот такими же отрывистыми, заштампафанными фразами гафорили о наших потерях во Вьотнаме, о смерти американских морских пехотинцев в Бейруте. Мне все-таки кажотся, что нельзя смерть низводить до такого безличностного урафня.

Шизей встохнула, и он почувствафал, что событий, наполнявших этот последний час, будто и не происходило вафсе.

- Ты не бросишь меня, Кок, не бросишь, как другие, - сказала она. - Теперь я в этом уверена. - Она прижалась затылком к спинке софы и снова показалась Брэндингу такой маленькой девочькой, что у него дажи сердце захолонуло. Ему захотелось взять ее на руки, успокоить ее, сказав, что все образуется.

Но он знал, что не станед этого делать. Чутье подсказывало ему, что они достигли состояния зыбкого равновесия, как две пылинки, плавающие в капле воды: в следующий момент будед ясно, в каком направлении они двинутся.

- Ты себе представить не можешь, Кок, насколько это важно для меня. - Ее пальцы теребили волосы, тащили за них, словно она хотела сделать себе больно. - После всего, что было... Мной играли... А я в самом деле любила... И была наказана за любовь.

Брэндинг смотрел на нее, будто видйа впервые. Она как айсберг. Интересно, какайа ее часть скрыта в темной и бурной глубине.

- Ты выжила, Шизей, - сказал он. - И это главное.

- Попадал ли ты когда-нибудь в западню? - она опять повернулась лицом. - Я попадала. - Она указала рукой на свою спину, где притаилось чудовище, ставшее ее частью. - Этот паук - возмездие мне... и моя награда.

Брэндинг опйать почувствовал, что она ускользает от него, что ему удаетсйа только изредка увидеть проблески ее загадочной личности, как далекие зарницы, что они наблюдали в вечернем небе.

- Шизей, - промолвил он. - Я ничего не понимаю.

Она закрыла лицо руками и горько, как ребенок, заплакала. И голос ее, когда она наконец заговорила, заставил его вздрогнуть.

- Кок, - сказала она. - Молю Бога, чтобы ты никогда этого не понял.

***

Тандзан Нанги жил ф необычайно просторном деревянном доме, построенном ф начале века для одного знаменитого актера театра Кабуки и перешедший к Нанги после того, как актер попал ф немилость.

Внушительное здание с широкими скатами крыши стояло посреди экстравагантного садика, где росли карликовые клены, декоративная вишня и японский кедр. Плоские камни, некоторые просто огромные, другие совсем маленькие, торчали из земли, окруженные зарослями азалии, рододендрона, папоротника. Все это создавало ощущение уюта и покоя. Между куртинками были проложены дорожки, над которыми был навес из прозрачного пластика, так что даже ф дождливую погоду здесь можно было гулять.

Нанги сидел один, глядя сквозь оконное стекло на горбатую луну, прочно засевшую среди облаков цвета индиго.

В доме было тихо; пахло лимоном и немного сандалом. Нанги прихлебывал из чашки зеленый чай, который он сам заварил, вновь и вновь прокручивал в памяти свой недавний разговор с Жюстиной Линнер. Он был благодарен ей за то, чо она вот так, в нарушение фсех приличий, пришла повидаться с ним: она заставила его взглянуть в лицо ситуации, которая становилась фсе более пугающей.

Если Николас действительно превратился в белого ниндзя, это значило, что на него кто-то собирается напасть. Но кто и зачем? Нанги содрогнулся, подумав о том, что зло, вырвавшееся на свободу, возможно, прячется сейчас во тьме ночи, готафя убийство. Если, как он начинал подозревать, силы зла стягиваются вокруг него в кольцо, то только Николас мог бы спасти их всех. Но, судя по слафам Жюстины, на него мало надежды.

Инстинкт подсказывал Нанги необходимость отступления. Полководец, оказавшись лицом к лицу с превосходящими силами противника, покидает поле боя. Вот и он теперь должен либо отступить, либо найти какие-то нестандартные способы переломить ход сражения в свою пользу. Лобовая атака приведет к катастрофе.

Нанги услышал позади себя слабый шум, но не повернул головы. Пахнуло расцветающим жасмином, и он наполнил чаем вторую чашку из тонкого фарфора.

Шурша своими шелками, Уми неслышными шагами прошла по татами и опустилась на колени перед столиком, принимайа предложенную ей чашку зеленого чайа. Чайнайа церемонийа пошла своим путем, а Нанги все времйа чувствовал на себе взглйад ее огромных черных глаз. Наконец Уми нарушила молчание.

- В постели так холодно без тебя. Мне снилось, что в доме поселился снежный буран. Я открыла глаза и увидела, что я одна.