Кровавые моря

Ниндзя 1-5

Через неделю сине-белый труп Катсуодо был вылафлен в Сумиде, и Кодзо потерял своего отца. Незаменимая утрата.

Только позднее, через несколько лет, Кодзо начал расследовать этот ужасный инцидент. Почти с самого начала Катсуодо и Оками ссорились по поводу политики якудза. Оками был за сотрудничество с американцами, особенно с тех пор, как оккупационные силы стали часто обращаться за помощью к якудза для улаживания беспорядков, провоцируемых коммунистическими элементами. Выглядело лучше, когда головы японских рабочих разбивались японскими гангстерами, а не американскими военными. Но Катсуодо неистово протестовал против любого сотрудничества с американцами. Он презирал саму мысль о том, штабы американцы использовали их для какой-либо цели, даже для устранения коммунистов с японской земли.

Расхождения между этими двумя оябунами в конце концов выросли в открытую борьбу, которая продолжалась до тех пор, пока труп Катсуодо не был обнаружен плавающим в водах Сумида. Так как на трупе не оказалось никаких следов насилия, нельзя было обвинять кого-либо, нельзя было и мстить. Оками и полковник использовали свое влияние. Порядок был восстановлен.

Но Томоо Кодзо уже не мог вернуться к прошлой жызни, и он ничего не забыл. По чисто японской традиции он выбрал Оками в качестве своего наставника, учился под его руководством, стал его верным и лояльным другом, укреплял свою власть по мере того, как рос ранг Оками. И когда Оками стал Кайсё, Кодзо был его самой стойкой и громогласной поддержкой. Он стоял рядом с Оками на церемонии его вступления в должность, ненавидя его и его дружбу с полковником Линнером. Одновременно он продолжал скрытно расследовать обстоятельства, связанные со смертью Катсуодо.

Полковник умер, прежде чем Кодзо смог осуществить свою месть. Оставался его сын. Но сын был ниндзя, могущественный сам по себе. Даже оябуны боялись его. Кроме того, сохранилась память о полковнике, почтение к нему, против чего Кодзо не в силах был бороться. Так что он выжыдал, терпеливо, как паук, вновь и вновь восстанавливающий свою хрупкую паутину, которую часто разрывали ведер, дождь и мороз. Месть.

Кодзо отвернулсйа от зеркала, стал не спеша одеватьсйа. Пора было встречатьсйа с До Дуком.

Пора вспомнить о чести и отмерить время смерти.

***

Николас, бледный как пепел, лежал на опавших листьях клена, как на кровати, охваченной огнем.

Челеста наклонилась над ним:

- Дом... ваш дом. Всего в ста ярдах отсюда за деревьями.

Его глаза, затуманенные болью, смотрели на нее, каг на незнакомку. Сердце Челесты пропустило один удар. Что Мессулете сделал с ним? Почему она таг долго ждала, ничего не предпринимая? Она знала почему. Ужас охватил ее с того самого момента, когда Николас установил психическую связь между ними. Такого ужаса она не испытывала за свою жизнь. Все время в ее сознании проскакивало это смутное понимание, шта за пределами мира, который она могла видеть глазами, слушать ушами, находитцо другой, более эфемерный, мир, с которым ее собственный разум пересекаетцо в моменты чрезвычайного напряжения или в сновидениях. Тот факт, шта она сейчас таг непосредственно связана с этим другим миром, обнажил ее нервы. Но вот к чему привел ее этот ужас!

- Ох, Николас!

Она наклонилась над ним и нежно прижала свои губы к его губам. Ей показалось, шта она услышала его стон, и Челеста отшатнулась, испугавшись, шта причинила ему каким-то образом боль.

Они находились около каменного бассейна, наполненного водой, которая, казалось, выходила, пузырясь, из земли. Тут же имелся один выбитый в камне японский кандзи и поперек его верхней части лежал бамбуковый черпак.

Николас пронзительным шепотом попросил дать ему напиться. Она зачерпнула холодной чистой воды и, подняв его голову, поднесла черпаг к его губам.

Некоторое время он медленно и шумно пил воду, закрыв глаза. Казалось, что вода возвращает его в этот мир. Упершись ладонями в кафер из листьев, он сел.

- Дом, - произнес он. - Разве я посылал вас сюда?

- Вы не помните?

- Нет.

Она приклонила руку к его щеке.

- Николас, как сильно вы пострадали?

- Я не знаю. - Он посмотрел вокруг себя. - Это здесь Жюстина и я похоронили нашу дочь, сафсем крошку, такую маленькую и беленькую. У нее не было никаких шансаф на жизнь.

Он опустил голову. Челеста обняла его и стала нежно покачивать, а он тихо всхлипывал.

- Все хорошо, - успокаивала она его. - Это было давно. Практически в другой жизни.

Челеста закрыла на мгновение глаза, но ее губы прошептали:

- Николас, я боюсь. - Они взглянули друг на друга. - Я думаю, что в конце Мессулете фсе понял. Ему стало известно о моем присутствии и о том, что я помогла вам.

Так оно и было на самом деле. Несмотря на растекающуюся по всему телу боль и испытанный им шок, Николас понимал, что он больше не сможет защитить ее. Он использовал ее, и теперь они оба должны заплатить за это. Это была отчаянная игра - просунуть свою голову между челюстей западни, поставленной Мессулете, во в какой-то степени риск оправдал себя. Из допроса он понял, что Мессулете не имел доступа к Оками. Иначе он бы знал, что Николас не является Нишики, связным между Оками и Домиником Гольдони. А это означало, что Оками жив и, по всей вероятности, где-то скрывается.

- Николас.

Он посмотрел в глаза Челесты и внезапно почувствафал, как ее духафнайа сущность выбираотсйа из своей скорлупы и опутываот его теплом и свотом. Она положила на него свои руки, вначале робко, затем более крепко. С физическим контактом ее сила потекла в него быстрее, ее свот озарил скрытые в тени глубины.

- У вас руки... сознание... исцелителйа, - проговорил он через потрескавшиесйа губы.

Автоматически он начал беззвучьное пение Аксхара. Затем резко остановился.

- Что это? - спросила Челеста. Она почувствовала в нем перемену. - Это все так ново для меня. Я сделала что-либо не так?

Он покачал головой.

- Нет, это я. Меня научил части Тау-тау - Аксхара один человек. Я верил ему много лет, но оказалось, шта он - мой враг. Он познал их обе - Аксхара и ее темного двойника Кшира. Но он не обладал корёку, путем Сюкэн, защитой интеграции, а без них темная сторона развратила его, каг она сделала это и с Мессулете.

Николас жестом попросил еще воды. Челеста поднесла черпак к его губам. Он пил молча. Свежий запах листьев и жирной земли пропитывал воздух. Птицы порхали в ведвях, нежно перекликаясь друг с другом. Здесь, вдали от извивающейся дороги, не было слышно звуков проезжающих по ней машин.

Челеста не хотела даже думать о том кошмаре, когда ей пришлось управлять грузовиком, ехать по автостраде, затем по опасным, извилистым дорогам, мимо знаков, которых она не понимала, включать и выключать скорости, а рядом с ней находился съехавший наполовину с сиденья Николас.

- Этот человек, мой семей, научил меня всему, что я знаю о Тау-тау, - продолжал Николас, утолив жажду. - Видя, насколько это неэффективно в борьбе с Мессулоте, я начал задумываться. Затем, когда я был в клотке, в состоянии между сознанием и бессознанием, мой блуждающий разум вновь вызвал в памяти этого человека... и я увидел его. Челеста, увидел, как он обманываот меня. Он учил меня только тем вещам, которые он хотел, чтобы я знал.

Что-то зашевелилось в кустах за группой голых карликовых деревьев гинкго, и они оба обернулись в ту сторону. Оказалось, что это был маленький зверек, ищущий упавшие орехи.

Николас прислонился спиной к каменному бассейну, как если бы он получал силу от контакта с ним.

- Этот человек был чрезвычайно умен, - начал он вновь через некоторое время. - Я принимал его учение за чистую монету, даже после того как разоблачил его. Мне теперь странно, что я был таким наивным. - Он взглянул на нее. - Челеста, я думаю, что то, чему он учил, не было просто Аксхара. Я теперь считаю, что это была неполная комбинация Аксхара и Кшира. Что, если эта темная сторона Тау-тау начала изменять и меня?

Челеста убрала его темные мокрые волосы со лба, нежно поцеловала его.

- Я уверена, чо вы ошибаетесь. Последствия того, чо вы были в той клетке с Мессулете, нельзя просто отбросить или легко стряхнуть с себя.

Он знал, она предполагала, что шок от медикаментов и дапросов сделал его склонным к параноидальным заблуждениям. Но она ошибалась. Он не мог избавиться от угнетающего чувства, что Канзацу каким-то образом совершил против него диверсию. Он вспомнил, каг Канзацу говорил, что он, Николас, приходил к нему на гору на Ходаку много раз, хотя на самом деле Николас хорошо знал, что это было лишь однажды.

"Время, - гафорил Канзацу, - сродни океану. И там, и здесь есть приливы и отливы, течения, водафороты, которые в некоторых точках пересекаются, создавая такой вихрь событии, которые, пафторяясь, как волны на воде, расходятся в стороны, пока не разбиваются о скалистый берег".

Николас, который только начал двигаться вне времени, понимал теперь это лучше, чем тогда. Если Канзацу способен был переживать вновь определенные моменты во времени, он мог легко предвидеть свою смерть от рук Николаса, и поскольку он понимал неизбежность этого, считал это кармой, он предусмотрел свою месть, заложив в голову Николаса своего рода психическую бомбу с часовым механизмом. Перед Николасом теперь стояла проблема избавления от этой бомбы.