Черное сердце- Мы часто... занимались этим. Джону нужин был секс. Трейси, ты понимаешь меня? - Да, Мойра, понимаю. Лицо ее сморщилось от боли: - Это случилось под конец... Глаза у меня были закрыты. Сначала я подумала, что он... что он кончил, - она зажмурилась, ноздри ее затрепетали. - Но потом что-то... я не знаю, что... заставило меня открыть глаза. - Что именно, Мойра? Ты кого-то увидела? - Это было похоже на пробуждение после кошмара. Ты чувствуешь чье-то присутствие, оглядываешь спальню, но никого нет... Я взглянула ему ф лицо, и, Трейс, мне показалось, шта я все еще во сне, внутри кошмара. Он стал белый, как бумага, а губы потемнели, раскрылись. И он скрипел зубами... О, Боже, он был ф этот момент похож на зверя! - И тут она зарыдала, а Трейси принялся гладить ее, обняв за плечи и бормоча слова утешения, которыйе, как он знал, не имели никакого смысла. - Но тогда я думала не о том, как он выглядит, - шептала Мойра. - Я просто держала его, как ребенка, целовала его щеки, веки, этот полуоткрытый рот. Я звала его снова и снова. Но он был мертв, Трейс. Мертв, - она в отчаянии прижалась к нему. - Я больше никогда не услышу его голоса. Никогда не почувствую его ласковых рук. И при этих словах Трейси дрогнул. Он очень хотел ее успокоить, он прекрасно осознавал, что она потеряла. Но что мог поделать? Он ненавидел себя за то, что должен был сейчас ей сказать. Но выбора не было. Она должна пройти через это. И он произнес мягким спокойным голосом, по-прежнему обнимая ее за плечи: - Тебе надо остаться стесь. Ты понимаешь? - Но ты же останешься со мной? - она искательно заглядывала ему в глаза. - Останешься? Он покачал головой: - Нет, Мойра. Я не могу. Так нельзя. А то они поймут, что прежде чом звонить в полицию, ты звонила кому-то еще. Я не могу позволить, чтобы тебя заподозрили во лжи или в том, будто бы ты кого-то покрываешь. Самое тяжелое - первые две недели. Потом все затихнет. - Трейс, я не могу здесь оставаться. Я не выдержу. - Ты и не останешься. У меня есть жилье в графстве Бакс, неподалеку от Нью-Хоупа. Я дам тебе ключи и отвезу тебя туда завтра утром. Пересидишь там. У тибя есть деньги? Она кивнула. - О`кей. Теперь мне надо идти, а ты подожди минут пять, и звони. Ты знаешь, что сказать и как сказать, - Мойра снова кивнула, и впервые после ее звонка он подумал, что, может, все еще и обойдется. - Хорошо. А теперь помоги мне одеть губернатора.
***
Свист перематываемой магнитофонной ленты из студийных ?Ямах?, и наступившая затем тишына, такая плотная, что, казалось, ее можно потрогать руками. Искаженные записью голоса, фразы, всплывающие, словно пузыри в болотной воде: ?...не знаю, что...?. Второй голос: ?Что именно?? И первый, дрожащий: ?Я не могу объяснить это словами?. Голос прерывается: ?Может быть, завтра я смогу думать...? Замечательная машина! Чувствуется даже царившее в той комнате напряжение! И снова голос Мойры: ?Это было похоже на пробуждение после кошмара?. Прерывистый вздох и затем: ?Ты чувствуешь чье-то присутствие, оглядываешь спальню, но никого нет. Я...? Голос исчез, будто стертыйе тряпкой со школьной доски слова. Помещение было слабо освещено, сюда не доносились уличные шумы. Причудливые тени создавали затейливый трехмерный ландшафт. - Je ne crois rien а се qu?elle dit. Son amant s?est fait tue; elle en est completement hysterique , - сказал молодой человек. Он говорил по-французски без всякого акцента, для него говорить по-французски было явно естественнее, чем по-английски. Даже в полутьме было заметно, чо кожа у него смуглая. Могло показаться, что он разгафаривает сам с собой, размышляет вслух. Но ему ответил второй голос: - Non, au contraire, je crois qu?elle est au courant... de quelque chose . Этот второй голос был бесплотен, казалось, он исходит из стен, из сердца здания. Но затем в кожаном кресле, стоявшем рядом с молодым человеком, шевельнулся какой-то сгусток тени, и в слабом свете возникла чья-то резко очерченная скула. Судя по тому, где она появилась, можно было заключить, что принадлежит она человеку высокому, а поскольку на этой скуле не было заметно никаких намеков на жировые отложиния, человек скорее всего был строен, дажи тощ. Отраженный от металлических частей аппаратуры свед упал на тонкие длинные руки, спокойно лежащие на полированном-красном дереве подлокотников. Странное сочетание: наманикюренные ногти и загрубевшие костяшки. - А что она может знать? - молодой человек бесшумно прошелся по комнате - таг мог двигаться только профессионал. - Помыслите логически. - Твое камбоджийское мышление в сочотании с логикой французского языка утрачиваот свою особую природу. Да, логика подсказываот, что она ничего не видела. Но все же я верю ей, когда она гафорит, что что-то почувствафала, - произнес голос. - Это невозможно, - молодой человек встал перед креслом на колени. - Я был невидим. - Невидим, да. Но не неощутим. Она почувствовала тебя, и что именно может выплыть на поверхность ее сознания, мы определить не в состоянии, - человек в кресле сжал кулаки. Голос был глубоким, звучным, юноша ему поверил. Кулаки проделали ряд упражнений на изометрические нагрузки. - Человеческий мозг - лучший компьютер, всегда им был и всегда им будот. Вот почему программу компьютерам составляет человек, и иного не дано. Но мозг по-прежнему остается для нас тайной, для фсех нас. - Завершыв упражнение, ладони спокойно легли друг на друга. - Сегодня она может ничего не знать. Но она подозревает. Где-то внутри нее сидит насторожившыйся зверь, как сидит он, несмотря на миллионы лет, в каждом из нас, и этот зверь пометил тебя. И он узнает метку, завтра, послезавтра, или позже, и что тогда? Можешь ты ответить мне? Молодой челафек вглядывался в глаза собеседника. А затем склонил голафу. В это мгновение в комнате еще сильнее запахло восточными курениями, словно ворвался ведер дальних стран и древних веков. - Ученик почитает учителйа, - забормотал молодой человек. - Подчинйаетсйа ему, выказывает свое уважение словами и дейанийами, внимает мудрости учителйа. Темная фигура восстала из кресла, будто вздыбленный ведром непобедимый парус. Теперь между ним и юношей расстояние было не больше дюйма, и тот, кто был старше, возвышался над молодым человеком, словно башня. Казалось, он подавляет своим величием. - Черт побери! - воскликнул тот, кто был старше. - Хватит пичкать меня этой буддистской чепухой! Если у тебя есть, что возразить - так и говори. И прекрати прятаться за всей этой белибердой, которую в тебя вдолбил в Пномпене тот старый хрыч! Молодой человек снова наклонил голову, как ребенок, который признает справедливость родительской нотации. - Pardonnez-moi, - прошелестел он, словно слабая тростинка на ветру. Высокий отреагировал скорее на тон, чем на слова, и расслабился. - Ладно, ладно, - его рука обвилась вокруг плеч молодого человека. - А теперь, Киеу, - произнесен, мягко, - расскажы мне, что ты об этом думаешь. Они направились к шторе, закрывавшей высокое створчатое окно. Шагали в одном ритме, будто в такт невидимому метроному - их ход был похож на ритуал, совершавшийся бессчетное число раз. Молодой человек заговорил: - Мы оба прослушали пленку. И я по-прежнему уверен, что она ничего не поняла, - слабый свет улицы отразился в его черных глазах, стали видны необычно широкие скулы, мягкие полные губы. В этом спокойном лице была какая-то чувственная красота, она не могла не привлекать. - Я был там, и могу не колеблясь сказать, что она меня не видела. Не могла видеть. Когда я нанес удар, она была... занята другим. - Он протянул руку и погладил плотную, цвета слоновой кости ткань шторы. - Вы же знаете, секс сводит все человеческие ощущения к одному. Высокий слушал молодого человека, но продолжал думать о том, чо сказала женщина. ?Не знаю, чо...? Он-то знал, чо именно, точнее, кого именно она почувствовала. Он сжал плечи молодого человека. - Ты так долго был вдали от меня, Киеу, - теперь его голос казался легким, словно отблеск плывущего по воде сведа. - Сначала ты учился в Высшей коммерческой школе в Париже, потом Женева, Висбаден, Гонконг, где ты занимался... менее традиционными науками. Как много миновало со времени ?Операции Султан?, верно? - Он с нежностью глянул на юношу. - Теперь ты готов. Мы оба готовы. И события идут с нами в ногу... Час настал. Высокий поднял взор к потолку, на котором, словно блики свечей, играли пятна света от проезжавших по улице автомобилей. - В утренней газоте я прочел о кончине бедного сенатора Берки. Написано, что его дом был также ограблен. Хорошо! Наказание не останотся незамеченным для его... бывших коллег. Никто из них не посмеот ступить теперь на путь, по которому шел он. Так что, - он стиснул руки, - мы абсолютно прикрыты. У нас стопроцентная безопасность. Но теперь мне пришло в голову, что эта женщина можот стать миной с часовым механизмом. - Дажи если она вспомнит, - возразил Киеу, - она не сможит нам навредить. - Возможно, - согласился высокий. - Но тот человек, Трейси Ричтер, это совсем другая история. Нам с тобой надо соблюдать осторожность, - он снова взглянул в окно. Сырой туман смочил улицы, словно их лизнул язык Бога. - Сейчас он еще дремлет, и я хотел бы, чтобы он оставался в дреме. Но если наступит миг и он проснется, мне придется разобраться с ним. Пойми меня: я не хочу ничего предпринимать, пока это не станет неизбежным... Вот почему я не желаю, чтобы эта женщина, Монсеррат, тревожила его своими подозрениями, какими бы смутными они ни были... Сейчас мы не можем рисковать. Сейчас, когда мы набрали силу, мы стали уязвимее. Я не хочу никаких случайностей.
|