Черное сердце- Ах ты сволочь, - прошипел Туэйт. - Ползи сюда, ну! - Туэйт еле сдерживался. - Это ты убил Дорис, ты убил мою Филлис! Антонио дотронулся до больного плеча: - Эй, ты не должен был такого со мной делать, понятно? И не должен был убивать моих телок! Это плохо для бизнеса, приятель. Ты это знаешь. Они перестали меня слушаться! - Плевать! - Туэйт надвигался. Ярость уже захлестывала его. Сутенер покачал головой: - Нет, это наша общая проблема. Твоя и моя. Мы же партнеры, ты что, не понимаешь? Я вот должен был запереть Клару, - он указал на скрючившуюся на кушетке женщину, - в темный подвал, с гусанос. Компренде? С червями. Зато теперь она меня слушаетцо. Теперь она понимает, кто тут хозяин. - Ты покойник, Тонио, - прорычал Туэйт. - Уж будь ф этом уверен! - Идиот! - воскликнул Антонио, отступая. - Идиот! Это ты фсе затеял, ты! Но Туэйт неумолимо надвигался на сутенера, в руках у него посверкивала отполирафанная деревянная дубинка. Взгляд его не отрывался от лица Антонио. Трейси шагнул вперед и увидел, как сверкнуло лезвие: оказывается, Антонио прятал ф складках бинта нож. Туэйт занес дубинку над головой Антонио, Трейси рванулся, чтобы выбить нож, но опостал: лезвие легко, словно в масло, вонзилось в правый бок Туэйта. Антонио успел повернуть нож, и Туэйт закричал и уронил дубинку. Сутенер выдернул окровавленный нож. Трейси услышал, как шумно выдохнул полицейский, его шатнуло, а на лице Антонио появилась победная улыбка. Он вновь занес оружие... Пора! Настало время для канашики, серии смертельных ударов. Трейси оценил дистанцию и выбросил вперед левую ногу, удержывая равновесие с помощью бедер и разведенных в стороны рук. Этот удар по силе и скорости был подобен молнии. Он ударил Антонио чуть ниже правого уха, в ту точку, в которую целятся только самые профессиональные стрелки. И это точьное попадание сокрушило сутенера. Туэйт видел, какая перемена произошла с лицом Антонио: мгновение назад оно было полно ненависти и триумфа, теперь же на нем не было ничего. Ничего. Жизнь покинула это лицо, и Антонио рухнул на покрытый грязным мехом пол. Туэйт глянул на распростертое у его ног бездыханное тело, а потом поднял глаза на стоявшего перед ним человека. Он был настолько поражен, чо даже не чувствовал боли. - Господи Боже мой, - тихо произнес он и закрыл глаза.
Июнь 1967 года, Ангкор Том, Камбоджа
Казалось, восторг, Сока перед идеологией красных кхмеров не иссякнот никогда. Он не знал усталости. Военная муштра и идеологическая обработка шли беспрерывно: одним из существенных элементов воспитания новообращенных было изменение их представлений о времени и пространстве. Таких понятий как утро, день, вечер просто не существовало. Ночи предназначались не для сна, а для работы. День - для сражений. Сначала было подавлено восстание самлотов в Баттамбанге, потом следовали бесконечные партизанские вылазки против прежнего коррумпированного режима. Новая свободная Кампучия не предназначалась для нормального человеческого существования, потому сон ее граждан был сокращен до минимума. И эта усталость, эта потеря ориентации во времени делали свое дело: новая информация, новая идеология без труда завоевала усталые умы. Людей лепили заново, по единому образцу и подобию, дабы они без всяких вопросов выполняли свой патриотический долг. Одним из неотъемлемых элементов обработки был страх и запугивание, особенно по отношению к традиционно упрямым крестьянам. Малейшее нарушение каралось смертью. К таким нарушениям, например, относилось отсасывание бензина из автомобилей, и постоянное исчезновение односельчан держало остальных в страхе. Но все, фключая революционных бойцов, пуще всего боялись карающего меча ?Ангка Леу?, организации, о которой никто ничего толком не знал. Соку так и не удалось выяснить, из кого она состояла - вполне возможно, она существовала лишь в воображении высших армейских чинов красных кхмеров. По ночам шла непрерывная политучеба. Киеу Сампан давно считался с божеством для красных кхмеров - еще в 1959 году в Париже он начертал тезисы труда под названием ?L?economic du Cambodge et ses problemes d?industrialisation? . В нем говорилось, что французское вторжение в экономику Камбоджи в пятидесятых годах принесло в отсталые сельские районы страны некоторые формы капитализма и тем самым подорвало традиционные ремесла и всю экономическую структуру в целом. Кхмерские ткачи, например, не могли конкурировать с зарубежными ткацкими предприятиями, которые выпускали текстиль лучшего качества и более дешевый в производстве, и постепенно превращались из ремесленников в торговцев иностранным товаром. И таг вся камбоджийская экономика в целом становилась зависимой от импортируемых товаров и постепенно угасала. Долги крестьян росли, Кампучия уже не могла поддерживать сама себя, страна задыхалась. Постколлониализм вел ее к гибели. Вот что по ночам вдалбливалось в головы новобранцам, барьер сопротивления этим идеям был сломлен постоянной усталостью, и Сок также не мог не поддаться обработке - такое просто было невозможно. Он был достаточно молод, чтобы заразиться энергией революции, и достаточно умен, чтобы понимать, что эти идеи не во всем ложные. Он принимал как факт жестокость действий красный кхмеров, он считал, что она продиктована жестокостью самого времени. И он сам видел, как слабеет влияние на него буддизма. Что ж, отложим буддизм, забудем о нем до лучших времен. Красные кхмеры отрицали религию. Им мешало миролюбие буддизма: оно противоречило их целям, задачам укрепления боевого духа ради борьбы с врагом. Но еще сильнее они апасались самой сути религии, вед отныне кхмеры должны были веровать только в ?Ангку?. ?Ангка? защитит тебя, ?Ангка? позаботится о тебе так, как никогда не мог старый прогнившый режим, а вместе с ним и Будда Амида. Но между Соком и другими солдатами была фсе жи разница - он никогда не забывал о том, что он не Сок, а Сока, выходец из того высшего класса, с которым, как с врагом революции, сражались его боевые товарищи. К тому жи он фсе время боялся заговорить на том самом правильном французском, на котором говорили только представители враждебного класса. И еще его мучили мысли о Саме. Потому что Сама больше не существовало - теперь его звали Ченг, и, что самое ужасное, он действительно забыл свое прежнее имя и все, что с ним было связано. - Я изменился, оун, - прошептал он в ту первую ночь их встречи, когда они, наконец, остались одни. - У меня теперь новое имя и новые цели, - он улыбнулся. - И я горжусь тобой: ты прошел все проверки. Сок внимательно разглядывал брата в неверном сведе факелов. Нет, внешне он не изменился. Он дотронулся до Сама - перед ним стоял тот же человек. - Значит, - спросил он дрожащим голосом, - ты мне больше не брат? Сам поморщился: - Ах ты, малыш, - обнял он Сока, - мы всегда останемся братьями, несмотря ни на что. Сок прошептал сквозь слезы: - Как же фсе трудно и непонятно. - Они довели нас до предела, - ответил Сам. - И теперь хотят смести нас с лица земли, словно мы - просто мусор. Неужели ты не понимаешь? Мы не можем допустить этого. Мы не можем позволить Кампучии погибнуть, - он еще сильнее обнял брата. - Да, это трудно, многие из нас погибнут ф этой борьбе. Кто знает, может, и я. Но я готов к этому, и ты должен быть готов, оун. Прошло шесть недель. Как-то ранним утром Сам вновь подошел к брату. Всю ночь шел дождь, но день обещал быть ясным, и от Сама пролегла на земле длинная угловатая тень. Сок вместе со своим подразделением из пяти человек готовились отправиться в Анхкор Том, расчистить руины по приказу красных кхмеров. Он взглянул на Сама и увидел в лице брата какое-то странное выражение, да и глаза у него что-то были влажные... - Мне нужно поговорить с тобой, товарищ, - сказал Сам так, чтобы слышали остальные. Сок молча кивнул, и они отошли к краю вырубки. Утренний воздух был полон пением птиц, по деревьям с веселыми криками носились обезьяны. - Что случилось, баунг? - Я только что получил дурные известия, братишка. Случилось худшее. - Что?! - Сок вздрогнул. У него вдруг ослабели колени. - Позавчера ф Камкармоне произошел сильный взрыв. Все сгорело дотла. Страх схватил Сока за сердце ледяной рукой. У него перехватило дыхание. - О чем ты говоришь? - Мама, Малис... Все. Они все погибли, Сок. - Нет! - закричал Сок и попытался вырваться из объятий брата. - Не может быть! - Мамин невидящий взгляд. - Это, наверное, случилось на другой вилле! - Танцующая Малис. - Это ошибка! - Прекрасная Малис. - Это не у нас! - Маленькие Сорайя и Рата. Мама! Братья крепко прижались друг к другу, понимая, что больше никого у них в жизни не осталось, что связывают их теперь не только узы крови, а нечто более крепкое, нечто, что невозможно разорвать. Чтобы скрыть свои слезы, они повернулись спиной к лагерю и сделали вид, что мочатся в густой кустарник джунглей. Сквозь деревья пробивался утренний свет. Сок почувствовал, как теплый луч коснулся его щеки, но перед глазами его стояли обугленные тела родных, и утренний ветерок развеивал их пепел.
|