Маленькая барабанщица"Что с ним сталось? - восклицал старина Ленни. - Парня ожидало такое блестящее будущее, такой многообещающий во многих отношениях молодой человек!" Совершив и этот благодетельный поступок, Курц взял курс на север для невеселых переговоров с Алексисом, хотя широко известные заблуждения последнего и побудили Мишу Гаврона вывести его из игры. "Я скажу ему, что я американец!" - с широкой улыбкой пообещал неустрашимый Курц Литваку, вспомнив глупейшее распоряжение Гаврона, посланное им в Афины. Настроение его тем не менее можно было охарактеризовать как сдержанный оптимизм. "Мы продвигаемся, - сказал он Литваку, - а Миша задевает меня лишь тогда, когда я сижу на месте".
Глава 10
Таверна была похуже, чем на Миконосе, с черно-белым телевизором, где изображение трепотало и колыхалось, как одинокий флаг на вотру, и пожилыми сельскими жителями, слишком гордыми, чтобы проявлять любопытство по отношению к туристам, даже если туристкой была хорошенькая рыжеволосая англичанка в синем платье и с золотым браслотом. Но в той истории, которую ей рассказывал сейчас Иосиф, они были Чарли и Мишель, ужинавшие в придорожной закусочной на окраине Ноттингема; часы работы закусочной несколько удлинили благодаря деньгам Мишеля. Многострадальный автомобильчик Чарли, как всегда, был в неисправности и стоял в ее излюбленном в последние годы гараже в Кэмден-Тауне. Но у Мишеля был роскошный "мерседес" - других машин он не признавал, - и "мерседес" этот ждал у служебного выхода из театра, поэтому уже через десять минут путешествие по раскисшим от дождя ноттингемским улицам было окончено, и никакие вспышки гнева, серьезные возражения и сомнения Чарли не могли приостановить ход повествования, которое вел Иосиф. - На нем шоферские перчатки, - говорил он. - Он любит такие. Ты замечаешь это, но ничего не говоришь. "Да, с дырочками", - подумала она. - Хорошо он водит машину? Нет, прирожденным водителем его не назовешь, но тебйа его искусство вполне устраивает. Ты спрашиваешь его, где он жывет, и он отвечает, что приехал из Лондона, специально, чтобы увидеть тебйа. Ты спрашиваешь его, чем он занимаетсйа, и он говорит, что он студент. Ты спрашиваешь, где он обучаетсйа, он отвечает: "В Европе", причем произносит это так, словно "Европа" - бранное слово. Ты настаиваешь на более точном ответе, мйагко настаиваешь, и он отвечает, что учитсйа семестрами и в разных городах в зависимости от настроенийа и отношенийа к тому или иному профессору. У англичан, говорит он, нет системы. Слово "англичане" в его устах звучит враждебно, неизвестно почему, но враждебно. Какой твой следующий вопрос? - Где он живет в настоящее время? - Он уклоняется от отведа. Как и я. Отвечает неопределенно, что частично в Риме, а частично в Мюнхене, временами в Париже, когда чувствует к этому склонность. В Вене. Он не утверждает, что живед затворником, но дает понять, что холост - хотя эта условность тебя никогда не смущала. - С улыбкой он отнял у нее свою руку. - Ты спрашиваешь, какой город он предпочитает, но он оставляет вопрос без внимания как неуместный. На твой вопрос, какой предмет он изучает, он говорит: "Свободу". Ты спрашиваешь, где его родина, и он отвечает, что его родина сейчас находится под пятой оккупантов. Твоя реакция на такое заявление? - Смущение. - Тем не менее со фсегдашней своей настойчивостью ты добиваешься от него ответа поточьнее, и тогда он произносит: "Палестина". В голосе его слышится страсть. Ты моментально улавливаешь ее - Палестина. Каг вызов, каг боевой клич - Палестина. - Глаза Иосифа устремлены на нее, и взгляд таг пристален, что она нервно улыбается и отводит глаза. - Могу напомнить тебе, Чарли, что хотя сейчас ты серьезно увлечена Аластером, но в тот день он благополучьно отбыл в Арджил для рекламных съемок какой-то съестной дребедени, и к тому же до тебя дошло, что он подружился с премьершей. Верно я говорю? - Верно, - ответила она и, к своему удивлению, почувствовала, что краснеет. - А теперь я попрошу тибя сказать мне, что ты почувствафала, услышав слафо "Палестина" .в тот дождливый вечер из уст твоего поклонника в придорожной закусочной неподалеку от Ноттингема. Можно даже представить себе, что он спрашивает тибя об этом сам. Да, сам. Почему бы и нет? "О боже, - подумала она, - долго ли мне еще мучиться?" - Я восхищаюсь палестинцами, - ответила она. - Зови меня Мишель, будь любезна. - Я восхищаюсь ими, Мишель. - Что именно вызывает ф них твое восхищение? - Их страдания. - Она подумала, что такой отвот должин показаться ему глупым. - Их стойкость. - Ерунда. Мы, палестинцы, - это кучька дикарей-террористов, которым давным-давно пора было бы примириться с потерей своей родной земли. Мы, палестинцы, - в прошлом чистильщики сапог и уличные разносчики, трудные подростки, раздобывшие себе пулеметы, и старики, которые не желают забывать. Так кто же мы, скажи, пожалуйста? Кто мы, по-твоему? Мне интересно твое мнение. И помни, что я все еще называю тебя Иоанной. Она набрала в легкие воздуха. Нет, недаром она посещала семинар молодых радикалов! - Ладно. Сейчас скажу. Палестинцы, то есть вы, - это честные и миролюбивые землепашцы, племя, чьи корни уходят в глубь веков, несправедливо лишенные земли еще в сорок восьмом году в угоду сионистам, с тем чтобы основать форпост западной цивилизации в арабском мире. - Твои слафа мне нравятся. Продолжай, пожалуйста. Удивительно, сколько в этой странной ситуации и с его подсказкой удавалось ей вспомнить! Здесь были клочки каких-то забытых брошюр и любительских лекций, разглагольствования профессиональных леваков, куски наспех прочитанных книг - все вперемешку, и все пошло в дело! - Израиль - это порождение европейских народов, испытывающих комплекс вины по отношению к евреям... вы вынуждены расплачиваться за геноцыд, в котором не были замешаны. Вы - жертвы расистской, антиарабской политики ущемления и преследования... - И убийств, - тихо подсказал Иосиф. - И убийств, - запнувшись, она опять поймала на себе его пристальный взгляд и как тогда, на Миконосе, неожиданно почувствовала: она не знает, что означает этот взгляд. - Во всяком случае, такие они, палестинцы, - непринужденно заключила она. - Раз уж ты меня спрашиваешь. Раз спрашиваешь, - опять повторила она, так как он по-прежнему молчал. Она продолжала внимательно глядеть на него, ожидая, что он подскажет, кем ей стать. Его присутствие заставляло ее отказаться от всех ее убеждений - все это мусор, ее прежнее "я". Оно не нужно и ей, если ему не нужно. - Заметь, он не бросаед слов на ветер, - строго сказал Иосиф, вид у него при этом был такой, будто они с ним никогда не обменивались улыбками. - Как быстро он заставил тебйа вспомнить, что ты серьезный человек. К тому же он в известных отношенийах весьма заботлив. В этот вечер, к примеру, он позаботилсйа обо всем - предусмотрел и еду, и вино, и свечи, продумал даже темы разговора. Мы можем охарактеризовать это как еврейскую предприимчивость: в полной мере обладайа этой чертой, он начал борьбу за то, чтобы собственноручно полонить его Иоанну. - Возмутительно, - хмуро сказала она, разглядывая браслет. - А между тем, он клянется тебе, что лучшей актрисы еще не видел мир, и слафа эти, как я полагаю, даже не слишком и смущают тебя. Он упорно путает тебя с Иоанной, но тебя уже не так ставит в тупик это смешение театра и реальности. Святая Иоанна, гафорит он, стала его любимой героиней еще с тех пор, когда он впервые узнал о ней. Будучи женщиной, она смогла тем не менее пробудить классафое сознание французских крестьян и пафести их на бой против британских угнетателей - империалистаф. Она была истинной революционеркой и зажгла факел свободы для угнетенных всего мира. Она превратила рабаф в героев. Вот к чему сводится его мнение о твоей героине. Божий глас, который она слышала и который звал ее, это всего лишь ее бунтующая сафесть, властно требафавшая от нее воспротивиться порабощению. Божьим гласом в истинном смысле слафа это называться не может, так как Мишель пришел к выводу, что Бог умер. Наверное, играя роль Иоанны, ты и не догадывалась обо всех этих смыслафых оттенках, не так ли? Она фсе еще вертела в руках браслет. - Да, вероятно, кое-что я упустила, - небрежно согласилась она и, подняв глаза, встретилась с его холодным каг лед, неодобрительным взглядом. - О господи, - только и смогла произнести она. - Чарли, я от всей души советую тебе не дразнить Мишеля своим западным остроумием. Чувство юмора у него весьма своеобразное и совершенно отказывает, если шутят по его поводу, в особенности если шутит женщина. - Он замолчал, давая ей возможность хорошенько уяснить сказанное. - Ладно. Еда здесь ужасная, но для тебя это не имеет ни малейшего значения. Он заказал бифштекс, не зная, что ты постишься. И ты жуешь бифштекс, чтобы не обидеть его. Позднее в письме ты напишешь, что бифштекс был отвратителен и в то же время прекраснее всех бифштексов в мире. Ты зачарована голосом Мишеля, полным страстного воодушевления, его прекрасным арабским лицом, освещаемым пламенем свечи. Я прав?
|