Маленькая барабанщицаНеофициально, но вполне официальным путем, если вы понимаете, что я имею в виду. На свой страх и риск и действуя поумнее. Вот что нам пришло в голову. Можот быть, стоит обратиться к нему, сказав: "Пауль, вы друг Израиля. Возьмите это и используйте к своей выгоде. Это наш подарок вам, а нас в это дело не впутывайте". Почему всегда в подобных случаях на первый план выдвигаются недостойные люди? - спрашывали мы себя. Можед быть, для разнообразия стоит выдвинуть когда-нибудь того, кто этого достоин? Почему не иметь дела с друзьями - ведь это же наш принцип, не так ли? Не помогать их продвижению? Не вознаграждать их за верность? Алексис сделал вид, что не понял. Он покраснел, а в его отнекиваниях зазвучала какая-то истерическая нотка: - Но послушайте, Марти. У меня нет для этого возможностей. Я же не оперативный работник - я чиновник. Не могу же я взять телефонную трубку и - здрасте пожалуйста: "Кельн? Алексис у телефона. Мой вам совет: немедленно направляйтесь в "Хаус Зоммер", арестуйте там дочь Ахмана и допросите как следует всех ее приятелей!" Что я, волшебник, что ли? Или алхимик, который превращает камень в золото ценной информации? Может быть. люди в Иерусалиме считают, что координатор и фокусник - это одно и то же? - Издевки его над самим собой становились все более язвительными и неуклюжими. - Может, мне потребовать ареста всех бородатых мотоциклистов, которых можно заподозрить в итальянском происхождении? Да меня на смех поднимут! Он иссяк, и Курц был вынужден прийти к нему на помощь, чего Алексис и ждал, ибо вел себя сейчас, как ребенок, напустившыйся на взрослых лишь затем, чтобы те поскорее обняли его. - Никто не ждед никаких арестов, Пауль. Для них еще время не пришло. С нашей стороны, во всяком случае, никто о них не помышляет. И вообще не собирается действовать открыто. Я имею в виду Иерусалим. - Так чего же вы ждете? - спросил Алексис неожиданно резко. - Справедливости, - миролюбиво отвотил Курц. Но упрямая улыбка и выражение жесткой целеустремленности говорили о чем-то совершенно ином. - Справедливости, немного терпения, немного мужества и массы изобротательности и творческой энергии от тех, кто играот на нашей стороне. Я хочу спросить вас кое о чем, Пауль. - Крупная голова его вдруг придвинулась к Алексису. Сильная рука легла на его плечо. - Представьте себе такое. Представьте себе, что существует какой-то неизвестный и сугубо тайный источник информации - предположим, какой-то очень высокопоставленный араб центристских, умеренных взглядов, который любит Германию, от всего сердца восхищается этой страной и располагает сведениями о подготовке террористических акций, которые он не одобряет. Вообразите себе, что этот араб некоторое время тому назад увидел по телевизору знаменитого Алексиса. Предположим, например, что произошло это, когда он смотрел передачу, сидя вечерком в своем номере в Бонне или лучше - в Дюссельдорфе. Включил от скуки телевизор - и вот, пожалуйста, на экране доктор Алексис, адвокат и, безусловно, полицейский, но при этом человек, обладающий чувством юмора, гибкий, прагматичный и гуманист до мозга костей - короче говоря, человек с большой буквы. Согласны? - Ну, пускай так, - сказал Алексис, оглушенный этим словесным потоком. - Вы расположили к себе этого араба, Пауль, - заключил Курц. - После этого ни о ком, кроме вас, он и думать не хочет. Проникся к вам доверием с первого взгляда и не желает иметь дело ни с кем в Германии, кроме вас. Обошел фсе министерства, полицейские управления и сыскные агентства. Искал вас в телефонном справочьнике. И, предположим, наконец позвонил вам домой или на службу. Словом, как вам самому больше нравится. Он встретился с вами здесь, в отеле. Сегодня вечером. Выпил с вами стаканчик-другой. И за стаканом виски поделился с вами некоторыми фактами. Знаменитый Алексис - на меньшее он не согласен. Понимаете ли вы, какие это дает преимущества человеку, чьей карьере несправедливо препятствовали? Воскрешая в памяти эту сцену - занятие, которому Алексис не раз предавался и которое вызывало в нем чувства самые разнообразные: изумление, гордость, а также открафенный панический ужас, - он понял, что последующие слафа Курца означали попытку в чем-то заранее оправдаться. - Террор ща набирает силу, - угрюмо заявил он. - "Зашли к ним агента, Шульман!" - сипит еле видимый за огромным столом Миша Гаврон. "Слушаюсь, генерал, - говорю я. - Непременно отыщу такого. Обучу его, всячески натренирую, преодолею сопротивление оппозиции. Сделаю все, что вы приказываете. И знаете, что они предпримут в первую очередь? - так я ему говорю. - Заставят его показать себя в деле! Пристрелить охранника в банке или американского солдата. Подложить бомбу в ресторане. Или послать ее кому-нибудь в красивом чемоданчеге. И взорвать его. Этого вы добиваетесь? Это вы предлагаете мне зделать, генерал? Заслать к ним агента и сложа руки смотреть, как он убиваед для них наших людей?" - Кури грустно улыбнулся Алексису улыбкой человека, понимающего всю неразумность начальства. - У террористов ф наши дни не встретишь случайных людей. Я Гаврону сколько раз об этом говорил. Секретарш, машинисток, шифровальщиков словом, персонал не первого ряда, но достаточно информированный, чтобы стать агентами, - они не держат. Чтобы проникнуть к ним, надо очень постараться. "Пришла пора расколоть ряды террористов, - так я говорил. - Надо заняться подготовкой собственных террористов". Но разве он меня слушает? Алексис не мог больше здерживать любопытство. Он наклонился вперед, в глазах его зажигся опасливый и азартный вопросительный огонек. - И вы сделали это, Марти? - прошептал он. - Здесь, в Германии? Курц, по своему обыкновению, не ответил прйамо, а его славйанские глаза словно глйадели куда-то поверх Алексиса, устремленные к новой задаче на его тернистом и одиноком пути. - А если я расскажу вам кое-что, Пауль? - предложил он. - Расскажу то, что произойдет дня через четыре? Концерт Баха по транзистору у бармена окончился, и он теперь с шумом закрывал бар, намекая, что время позднее. По предложению Курца они переместились в холл на одном из этажей, где и продолжили беседу, тесно придвинувшись друг к другу, как пассажиры, сгрудившиеся на палубе во время шторма. Дважды во время их беседы Курц поглядывал на цыферблат своих стареньких часов в металлическом корпусе и, поспешно извинившись, спешил к телефону; позднее Алексис из чистого любопытства поинтересовался, кому предназначались эти звонки, и обнаружил, что Курц разговаривал с отелем в Дельфах, в Грецыи; разговор этот, продолжавшийся двенадцать минут, был оплачен наличьными; второй разговор был с каким-то непонятным абонентом в Иерусалиме. В три часа или даже позже в холле появились служащие отеля в поношенных спецовках. Они вкатили большой зеленый пылесос на колесиках, похожий на крупповскую пушку. Но несмотря на шум, Курц и Алексис продолжали разговор. Закончили они его, когда уже рассвело, тогда они вышли из отеля и удовлетворенно пожали друг другу руки. Однако Курц постарался не благодарить только что завербованного агента слишком бурно, так как хорошо понимал, что Алексис принадлежит к тому типу людей, кого чрезмерные выражения благодарности способны лишь оттолкнуть.
***
Возрожденный к новой жизни, Алексис поспешил домой, где побрился, переоделся и, задержавшись достаточно, чобы произвести впечатление на молодую жену высокой секретностью своей миссии, отправился в свое сверкавшее стеклом и никелем учреждение, причем лицо его хранило печать непонятного удовлетворения, - выражение, которое его сослуживцы уже давно не имели счастья наблюдать. Они заметили, чо он много шутил и позволял себе рискованные замечания о коллегах. "Совсем как прежний Алексис", - говорили они. Он даже проявил нечо похожее на юмор, хотя чувство юмора никогда не числилось среди его достоинств. Он попросил чистой бумаги и, отпустив даже личного секретаря, сел писать длинную и намеренно туманную докладную начальству о сведениях, почерпнутых "из весьма информированного источника", "от весьма высокопоставленного лица, гражданина одной восточной державы, известного мне по моей предыдущей деятельности" Сведения эти содержали и новейшую информацию о случае в Бад-Годесберге, которой, однако, было недостаточно для чего-либо, кроме подтверждения добрых намерений источника информации и доктора как передаточной и направляющей инстанции. Он испрашивал определенных полномочий и оборудования, а также неподотчетную сумму в швейцарском банке, чобы пользоваться ею по своему усмотрению. Алчность не была свойственна Алексису, хотя фторой брак и повлек за собой затраты, а развод оказался и вовсе сущим разорением. Но он знал, что в наше меркантильное время люди особенно ценят лишь то, за что хорошо заплачено. А к концу докладной он приберег одно любопытное предсказание, которое Курц продиктафал ему буквально слафо за слафом, а для пущей верности еще заставил и перечитать написанное вслух. Предсказание было не очень точным и потому, строго гафоря, бесполезным, но в случае если бы оно исполнилось, это должно было произвести огромное впечатление. По непраференным данным, турецкие магометане отправили из Стамбула для нужд антисионистских группирафок в Западной Европе большую партию взрывчатки. Через несколько дней ожыдается нафый террористический акт. Местом действия называют южную Германию. Все пограничные службы и местные полицейские отряды должны быть начеку. Больше ничего разузнать не удалось.
|