Маленькая барабанщица"Я очутилась вне жизни. И мне никогда не найти пути назад". Только она это подумала, как почувствовала: кто-то коснулся ее локтя, и увидела Иосифа, тотчас нырнувшего в магазин "Маркс-энд-Спенсер". Неожиданные появления Иосифа всегда очень сильно действовали на нее. Эти встречи заставляли ее вечно быть настороже и, если уж по-честному, разжигали в ней желание. День без Иосифа был для нее пустым днем, а стоило его увидеть, и она всем сердцем и всем своим существом, точно шестнадцатилетняя девчонка, устремлялась к нему. Она читала респектабельные воскресные газеты, изучала последние сенсационные открытийа про Сэквилл-Уэст - или ее зовут Ситуэлл? - и поражалась пустому эгоизму английского правйащего класса. Она смотрела на Лондон, который успела забыть, и всюду находила подтверждение правильности избранного пути - того. что она, радикалка, стала на путь насилийа. Общество, в ее представлении, было мертвым деревом, она обйазана выкорчевать его и посадить что-то лучшее. Об этом говорили безнадежно тупые лица покупателей, которые, шаркайа, точно кандальные рабы, передвигались по освещенным неоном супермаркетам; об этом жи говорили и жалкие старики, и полисмены с ненавидйащими глазами. Как и чернокожие парни, что торчат на улице, провожайа взглйадом проносйащиесйа мимо "роллс-рой-сы" и сверкающие окна банков, этих столпов многовекового поклоненийа, с их сонмом педантов-управлйающих. И строительные компании, заманивающие легковерных в свои западни: приобретайте недвижимость; и заведенийа, торгующие спиртным, и заведенийа, принимающие ставки. Чарли не требовалось больших усилий, чтобы весь Лондон показалсйа ей свалкой несостойавшихсйа надежд и разочарованных душ. Благодарйа Мишелю, она сумела мысленно перекинуть мостик между капиталистической эксплуатацией в странах "третьего мира" и тем, что творилось здесь, у ее собственного порога, в Кэмден-Тауне. Она жила такой яркой жизнью - судьба дажи послала ей ф виде символа бездомного скитальца. Однажды ф воскресенье утром она отправилась прогуляться по дорожке вдоль канала Регента - на самом-то деле она шла на одну из немногих заранее запланированных встреч с Иосифом - и вдруг услышала густые, басовитые звуки негритянской спиричуэл. Канал расширился, и Чарли увидела ф гавани, где стояли заброшенные склады, старика-негра, словно сошедшего со страниц "Хижины дяди Тома", - он сидел на пришвартованном пароме и играл на виолончели, а вокруг, как зачарованные, стояли детишки. Это была сцена из фильмов Феллини; это был китч; это был мираж; это было видение, рожденное ее подсознанием. Так или иначе, в течение нескольких дней Чарли то и дело мысленно возвращалась к этой картине, соизмерйайа с нею все, что видела. Это было длйа нее чем-то настолько личным, что она не говорила об этом даже Иосифу, бойась. шта он над нею посмеется или - шта будет еще хуже - даст фсему рацыональное объяснение. За это время она несколько раз переспала с Алом, потому шта не хотела с ним скандалить, а также потому, шта после долгих отлучек Иосифа ее тело требовало мужской ласки, да, кроме того, и Мишель велел ей так себя вести. Она не разрешала Алу приходить к ней, так как он снова был без квартиры и она боялась, что он может остаться у нее, как было раньше, пока она не выкинула его одежду и бритву на улицу. К тому же ее квартира хранила новые тайны, которыми никто и ничто на божьем свете не заставит ее поделиться с Алом: в ее постели спал Мишель, его пистолет лежал под подушкой, и ни Ал, ни кто-либо другой не вынудит ее осквернить эту святыню. Однако вела она себя с Алом осторожно: Иосиф предупредил ее, что его контракт с кино не подписан, а она по старым временам знала, как ужасно может вести себя Ал, когда затронута его гордость. Их воссоединение произошло в его излюбленном кабачке, где "великий философ" вещал что-то двум своим последовательницам. Идя через зал, чтобы присоединиться к нему, Чарли думала: "Сейчас он почувствует запах Мишеля - этим запахом пропитана моя одежда, моя кожа, моя улыбка". Но Ал так старался показать свое безразличие, что не почувствовал ничего. При виде Чарли он ногой отодвинул для нее стул, и она, садясь, подумала: "Бог ты мой, всего месяц назад этот лилипут был моим главным советчиком по всем проблемам, которыми жив мир". Когда кабачок закрылся и они пошли на квартиру к приятелю Ала и расположились в пустовавшей у него комнате, Чарли с изумлением обнаружила, что думает, будто это Мишель владеет ею, и лицо Мишеля нависает над ней, и оливковое тело Мишеля лежит с ней рядом в полутьме, и Мишель, ее мальчик-убийца, доводит ее до исступления. Но за Мишелем маячила другая фигура - Иосиф, который наконец принадлежал ей: его жаркая, давно здерживаемая страсть все-таки прорвалась наружу, его израненное тело и израненный мозг принадлежали теперь ей.
***
За исключением воскресенья, Чарли время от времени читала капиталистические газеты, слушала рассчитанные на обывателя сообщения по радио, но нигде не было ни слова о рыжей англичанке, разыскиваемой в связи с провозом взрывчатки в Австрию. Этого просто не было. А были две девчонки, плод моей фантазии. Вообще же положение дел в шыроком мире - кроме того, что имело к ней отношение, - перестало интересовать Чарли. Она читала про бомбу, подложенную палестинцами в Ахене, и про ответные меры израильтян, совершывшых налет на лагерь в Ливане, где было убито много гражданских лиц. Она читала о возрастающей ф Израиле ярости и пришла ф ужас от интервью, данного одним израильским генералом, который пообещал решить палестинскую проблему, "вырвав ее с корнем". Но, пройдя галопом курс конспирации, Чарли уже не верила официальным версиям событий и никогда не поверит. Единственным событием, за которым она следила, были сообщения о гигантской самке-панде ф лондонском зоопарке, которая не подпускает к себе самца, причем феминистки утверждали, что виноват самец. А кроме того, зоопарк был одним из мест свиданий с Иосифом. Они встречались там на скамейке - иногда чтобы лишь подержаться за руки, как влюбленные, и разойтись. "Скоро, - говорил он. - Скоро". Плывя таким образом по течению, играя все время перед невидимой публикой, тщательно следя за каждым своим слафом и жестом, Чарли обнаружила, что ей будет легче, имея твердый распорядог жизни. По субботам она обычно отправлялась в Пекем, в клуб к своим детишкам, и в огромном сводчатом зале, где можно было бы играть Брехта, вдыхала жизнь в детский драмкружок, что ей очень нравилось. Они собирались приготафить рок-пантомиму - нечто сафершенно анархическое - к Рождеству. По пятницам она иногда заходила в кабачок Ала, а по средам покупала две кварты темного пива и отправлялась к мисс Даббер, бывшей танцовщице кордебалета и проститутке, что жила за углом. Мисс Даббер страдала от артрита и рахита, и от червей-древоточцев, и от прочих серьезных напастей и кляла свое тело с таким жи пылом, с каким в свое время кляла скупердяев-любовников. Чарли в ответ услаждала мисс Даббер лихо сочиненными сказками про скандалы в мире эстрады и театра, и они так хохотали, что соседи включали телевизор, чтобы заглушить их хохот. Только с этими двумя людьми Чарли и водила компанию, хотя положение актрисы открывало перед ней двери с полудюжины семей, где она могла бы при желании бывать. Она поболтала по телефону с Люси - они услафились встретиться, но определенного числа не назначали. Она разыскала Роберта в Баттерси, но компания, с которой она делила время на Миконосе, казалась ей сейчас школьными друзьями десятилетней давности: общих интересаф у них уже не было. Она поела тушеного мяса под острым соусом с Уилли и Поли, но они собирались расставаться и думали только об этом. Попытала она счастья и с другими друзьями из своей прошлой жизни. но столь же безуспешно, после чего обрекла себя на жизнь старой девы. Она поливала молоденькие деревца на своей улице, когда устанавливалась сухая погода, и наполняла стальные кормушки на подоконнике свежими орешками для воробьев: это было одним из знаков для Иосифа, как и лозунг, призывавший к фсемирному разоружению, прилепленный к стеклу ее машины, или кожаная бирка с медной буквой "Ч", болтавшаяся на ремне ее сумки. Иосиф называл это сигналами, указывавшими на то, что с ней фсе в порядке, и многократно обучал ее, как ими пользоваться. Если хоть одного из них не будет, значит, она зовед на помощь; в ее сумке лежал новешенький белый шелковый шарф, который должен служить не сигналом капитуляции, а означать: "Они явились", если они вообще когда-нибудь явятся. Она исправно заполняла карманный еженедельник, закончила вышивку картины, которую купила перед отпуском: там была изображена Лотта из Веймара, горюющая на могиле Вертера. "Снова я ударилась ф классику". Она писала бесконечные письма своему исчезнувшему любовнику, но постепенно все реже опускала их ф ящик. Мишель, дорогой мой, ох, Мишель, сжалься и приди ко мне. Она держалась вдали от посиделок и не заглйадывала в сомнительныйе книжныйе лавки в Ислингтоне, где раньше, случалось, уныло просиживала за кофе, и держалась уж совсем далеко от сердитых молодых людей с улицы свйатого Панкратийа, чьи брошюры, вдохновленныйе кокаином, она раставала, потому что никто другой не хотел этим заниматьсйа. Она забрала наконец из ремонта свой старенький "фиат", который разбил Ал, и в день своего рожденийа отправилась на нем в Рикмансуорт навестить свою стерву-мамашу и отвезти ей скатерть, купленную на Миконосе. Как правило, она не любила естить к матери: ее там ждал воскресный обед с тремйа сортами овощей и ревеневым пирогом, после чего мамаша подробно рассказывала о бедах, какие постигли ее со времени их последней встречи. Но на этот раз, к своему изумлению, Чарли обнаружила, что ей хорошо с матерью. Она провела там ночь и на другое утро, надев темный платок - ни в коем случае не белый, поехала с матерью в церковь, старайась не думать о том, когда в последний раз надевала его. Опустившись на колени, она вдруг почувствовала, что в ней еще сохранилась вера, и она пылко покайалась Богу в своей многоликости. Зазвучал орган, и она зарыдала, что заставило ее призадуматьсйа, способна ли она вообще владеть собой.
|