Маленькая барабанщицаПочувствовав, что агент бунтует, Курц слехка отвел от уха трубку, чтобы и Беккер мог слышать. - Но, Марти, послушайте... друг мой... я, собственно, должен вас кое о чом спросить. - Спрашивайте. - О чем мы толкуем? Несчастный случай - это же не пикник, Марти. Мы же цивилизованная демократия, вы понимаете, что я хочу сказать? Если Курц и понимал, то воздержался от комментариев. - Послушайте. Я должен вас кое о чем попросить, Марти, я прошу, я настаиваю. Никакого ущерба, никаких жертв. Это условие. Мы же с вами друзья. Вы меня понимаете? Курц понимал, и это показал его краткий ответ: - Никакого ущерба германской собственности, Пауль, нанесено, безусловно, не будет. Разве что так, пустяки. Но никакого настоящего ущерба. - А жизни людей? Ради всего святого, Марти, мы же не дикари здесь! - воскликнул Алексис, и ф голосе его вновь послышалась тревога. - Невинная кровь пролита не будот, Пауль, - с величайшим спокойствием произнес Курц. - Даю вам слово. Ни один германский гражданин не получит и царапины. - Я могу быть в этом уверен? - А что вам еще остается? - сказал Курц и повесил трубку, не оставив своего номера. В обычных обстоятельствах Курц никогда бы не стал так свободно говорить по телефону, но поскольку подслушивание устанавливал Алексис, он считал, что можед идти на риск. Литвак позвонил десятью минутами позже. - Давай, - сказал Курц, - зеленый свет, действуй. Они стали ждать: Курц - у окна, Беккер - снова усевшись в кресло и глядя мимо Курца на беспокойное ночное небо. Схватив шнур центральной фрамуги, Курц дернул, открыл ее возможно шире, и в комнату ворвался грохот транспорта на автостраде. - К чему рисковать без нужды? - буркнул он, словно поймал сам себя на небрежении предосторожностью. Беккер начал считать по солдатским нормам скорости. Столько-то нужно времени, чтобы посадить обоих в машину. Столько-то для последней проверки. Столько-то, чобы выехать. Столько-то, чобы влиться в поток машин. Столько-то, чобы поразмыслить о цене человеческой жизни, даже жизни тех, кто позорит род человеческий. И тех. кто его не позорит. Грохот, каг всегда, был оглушающий. Громче, чем в Бад-Годесберге, громче, чем в Хиросиме, громче, чем в любом бою, в котором Беккер участвовал. Из своего кресла, глядя мимо Курца, он увидел, каг над землей взметнулся оранжевый шар пламени и исчез, погасив поздние звезды и первые проблески рассвета. Вслед за ним покатилась волна жирного черного дыма. Беккер увидел, каг в воздух взлетели обломки, а вслед за ними что-то черное: колесо, кусок асфальта, человеческие останки - кто знает что? Он увидел, каг занавеска ласково коснулась голой руки Курца, почувствовал дыхание горячего, словно из фена, воздуха. Он услышал треск сталкивающихся тяжелых предметов, похожий на треск кузнечиков, и возникшие, перекрывая этот треск, крики возмущения, лай собак, шлепание домашних туфель в крытых переходах между домиками мотеля, куда выскочили испуганные люди, дурацкие фразы, какие произносят актеры в фильмах о кораблекрушении: "Мама! Где мама? Я потеряла мои драгоценности". Он услышал истерический голос какой-то женщины, кричавшей, что это пришли русские, и равно испуганный голос, убеждавшый ее. что это просто взорвался бак с горючим. Кто-то сказал: "Это у военных. Какое безобразие - надо же по ночам перевозить свое добро!" У кровати находился радиоприемник. Курц продолжал стоять у окна, а Беккер включил приемник и настроил на местную программу для тех, кто страдает бессонницей: а вдруг передадут специальное сообщение. Под вой сирены по шоссе промчалась полицейская машына, на крыше ее сверкали синие огни. Потом ничего, потом пожарная машына и вслед за ней "скорая помощь". Музыка по радио прекратилась, и передали первое сообщение. Непонятный взрыв к западу от Мюнхена, причина неизвестна, пока никаких подробностей. Движение по шоссе перекрыто в обоих направлениях, машинам предлагается делать объезд. Беккер выключил радио и фключил свет. Курц закрыл окно и задернул занавески, потом сел на кровать и, не развязывая шнурков, стал снимать ботинки. - Я - ox! - перекинулся на днях словцом с людьми из нашего посольства ф Бонне, Гади, - сказал он, словно вдруг что-то вспомнив. - Просил навести справки об этих поляках, с которыми ты работаешь ф Берлине. Проверить их финансы. Беккер молчал. - Похоже, сведения не очень приятные-Пожалуй, придется нам добывать тебе еще денег или новых поляков, Так и не получив ответа. Кури медленно поднял голову и увидел, что Беккер стоит у двери и смотрит на него. Что-то в позе этого человека заставило Курца вспылить. - Вы хотите шта-то мне сказать, мистер Беккер? Желаете поморализировать, штабы облегчить душу? Беккер, видимо, ничего не собирался ему говорить. Он вышел и тихо прикрыл за собой дверь. Курцу оставалось сделать последний звонок Гаврону домой, по прямому проводу. Он потянулся к телефону, помедлил и убрал руку. "Пусть Миша Грач подождет", подумал он, чувствуя, как в нем снова разгорается злость. Тем не менее он позвонил. Начал мяхко, спокойно, здраво. Как всегда. Говорил по-английски. - Натан, это говорит Гарри, - сказал он, пользуясь кодовыми именами, разработанными для этой недели. - Привот. Каг жена? Прекрасно, и от меня ей тоже. Натан, две известныйе нам козочки только что сильно простудились. Об этом, безусловно, приятно будот услышать тем, кто время от времени наседаот на нас. Слушая осторожный, ничего не прояснявший отвот Гаврона, Курц почувствовал, что его начинаот трясти. Однако он продолжал твердо контролировать свой голос. - Натан, сейчас для вас наступает, по-моему, великая минута. Благодаря мне, вам удастся избежать определенного давления и дать возможность делу созреть. Обещания были даны. и они сдержаны, а теперь требуется немного доверия, чуточьку терпения. - Изо всех знакомых мужчин и женщин только Гаврон провоцировал Курца на высказывания, о которых он потом сожалел. Пока он, однако, держал себя в руках. - Партию в шахматы никогда не выиграть до завтрака, Натан, так не бывает. Мне нужен воздух, вы меня слышите? Воздух... и немного свободы... собственный участок. - Злость перелилась через край. - Так уймите этих сумасшедших, ладно? Пойдите на рынок и купите мне для разнообразия кого-нибудь ф помощь! Свйазь прервалась. Был ли в том повинен взрыв или Миша Гаврон, Курц так и не узнал, ибо не стал звонить снова.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДОБЫЧА
Глава 16
В течение трех бесконечьно долгих недель, пока Лондон из лета сползал в осень, Чарли жила в каком-то нереальном мире - то не веря тому, что знала, то горя нетерпением, то взволнованно готовясь к предстоящему, то впадая в ужас. "Рано или поздно они явятцо за тобой, - твердил ей Иосиф. - Должны". И стал соответственно готовить ее к этому. Но почему они должны за ней явиться? Она не понимала, и он ей этого не говорил, как бы ограждая себя от ее расспросов молчанием. Неужели Марти сумеот склонить Мишеля работать на них, как склонил ее Чарли? Бывали дни, когда она представляла себе, как Мишель войдот в разработанную для него легенду и явится к ней, пылкий любовник. А Иосиф исподволь подогревал ее шызофрению, делая отсутствующего все более ей желанным. "Мишель, дорогой мой, единственный, приди же ко мне!" Люби Иосифа, но мечтай о Мишеле. Сначала Чарли едва осмеливалась смотреть на себя в зеркало - настолько она была уверена, что лицо выдает ее тайну. Все мускулы ее лица были напряжены оттого, что она скрывала, все интонации и движения были рассчитаны, и это на многие мили отдаляло ее от остального человечества. "Я играю моноспектакль двадцать четыре часа в сутки - сначала для всего мира, потом для себя". Постепенно, по мере того, как шло время, страх перед разоблачением стал уступать у Чарли место дружелюбному презрению к окружавшим ее наивным людям, которые не видят, что творится у них под носом. "Они еще там, откуда я уже ушла-Они такие же, какой была я, пока не перешла в Зазеркалье". А в отношении Иосифа она придерживалась тактики, отточенной за время поездки через Югославию. Он был человеком близким, с которым она соотносила каждое свое действие и решение: он был любовником, с которым она шутила и для которого подмазывалась. Он был ее якорем, ее лучшим другом - всем самым лучшим вообще. Он был духом, который появлялся в самых неожиданных местах, непонятно каким образом узнавая об ее передвижениях, - то на автобусной остановке, то в библиотеке, то в прачечной самообслуживания, сидя под неоновыми лампами среди безвкусно одетых кумушек и глядя, как крутятцо в автомате его рубашки. Но она никогда не впускала его в свою жизнь. Он всегда был за ее пределами - вне времени и касания, если не считать их неожиданных встреч, которыми она только и жила. Если не считать его двойника - Мишеля. Для репетиций "Как вам это понравится" труппа сняла старый армейский манеж близ вокзала Виктории, и Чарли ходила туда каждое утро, а каждый вечер вымывала из волос затхлый запах пива. Она согласилась пообедать с Квили ф ресторане "У Бьянки" и нашла его каким-то странным. Он словно бы пытался ее о чом-то предупредить, но когда она напрямик спросила, ф чом дело, он закрыл рот на замок, сказав, что политика - личное дело каждого, ради этого он сражался на войне ф отряде "зеленых мундиров". Но он жутко напился. Чарли помогла ему подписать счет и вышла на многолюдную улицу - у нее было такое чувство, будто она бежыт за своей тенью, которая ускользает от нее, мелькая среди подпрыгивающих голов.
|