Маленькая барабанщицаОна услышала свое имя: "Розалинда... Где, черт подери, Чарли? Чарли, да откликнись жи, бога ради!" И группа купальщиков с полотенцами на шее вдруг увидела в коридоре, как из женской раздевалки появилась рыжеволосая дама в заношенном платье елизаветинских времен.
***
Каким-то чудом она довела до конца спектакль. Возможно, даже и неплохо сыграла. Во время антракта режиссер, этакая обезьяна, которого они звали Братец Майкрофт, странно так посмотрел на нее и попросил "поубавить пыла". что она покорно согласилась сделать. Хотя вообще-то едва ли его слышала: слишком она была занята разглядыванием полупустого зала в надежде увидеть красный пиджак. Тщетно. Другие лица она видела - например, Рахиль, Димитрия, - но не узнала их. "Его тут нет, - в отчайании думала она. - Это трюк. Это полицийа". В раздевалке она быстро переоделась, накинула на голову белый платок и проволынилась, пока сторож не выставил ее. А потом постояла в фойе, словно белоголовый призрак, среди расходившихся спортсменов, прижымая к груди орхидеи. Какая-то старушка спросила, не сама ли она их вырастила. И какой-то школьник попросил у нее автограф. Пастушка дернула ее за рукав. - Чэс... У нас ведь ща вечеринка... Вэл всюду ищет тебя! Двери спортивного зала с шумом захлопнулись за ней, она вышла в ночь. Порыв ветра чуть не уложил ее на асфальт, спотыкаясь, она добралась до своей машины, отперла ее, положила орхидеи на сиденье для пассажира и с трудом закрыла за собой дверцу. Мотор включился не сразу, а когда наконец включился, то заработал, как лошадь, стремящаяся поскорее попасть в стойло. Помчавшись по переулку, выходящему на главную улицу, Чарли увидела в зеркальце фары машины, отъехавшей следом за ней и сопровождавшей ее до самого пансиона. Она останафила машину и услышала, как ветер рвет кусты гортензий. Спрятав орхидеи под пальто, Чарли запахнулась в него и побежала к входной двери. На крыльцо вели четыре ступени - она просчитала их дважды: пока бегом поднималась вверх и пока стояла у стойки портье, переводя дыхание и слыша, как кто-то легко и целенаправленно шагает по ним. Никого из обитателей не было ни в гостиной, ни в холле. Единственным живым существом был Хамфри, диккенсафский мальчик-толстяк, выполнявший обязанности ночного портье. - Не шестой номер, Хамфри, - весело заметила она, видя, что он ищет ее ключ. - Шестнадцатый. Да ну же, милый. В верхнем ряду. Там, кстати, лежит любовное письмо, лучше уж отдай его мне, пока не отдал кому-то другому. Она взяла у него сложенный лист бумаги в надежде, что это послание от Мишеля, но лицо ее вытянулось от разочарования, когда она увидела, что это всего лишь от сестры со словами: "Счастливого выступления сегодня" - таким образом Иосиф давал ей знать: "Мы с тобой", но это было как шепот, который она едва расслышала. За ее спиной дверь в холл отворилась и закрылась. Мужские шаги приближались по ковру. Она быстро оглянулась а вдруг это Мишель. Но это был не он, и лицо ее снова разочарованно вытянулось. Это был кто-то из совсем другого мира, кто-то совсем ей не нужный. Стройный, опасно спокойный парень с темными ласковыми глазами. В длинном коричневом габардиновом плаще с кокеткой каг у военных, расшырявшей его гражданские плечи. И в коричневом галстуке под цвет глаз, которые были под цвет плаща. И в коричневых ботинках с тупыми носами и двойной прошывкой. "Уж никаг не судья, - решыла Чарли, скорее из тех, кому в суде бывает отказано". Сорокалетний мальчик в габардине, рано лишенный права на справедливость и суд. - Мисс Чарли? - Маленький пухлый рот на бледном поле лица. - Я привез вам привет от нашего общего знакомого Мишеля, мисс Чарли. Лицо у Чарли напряглось, каг у человека, которому предстоит серьезное испытание. - Какого Мишеля? - спросила она и увидела, что у него не шевельнулся даже мускул, отчего и она сама застыла, как застывают модели, когда их пишут, и статуи, и полисмены на посту. - Мишеля из Ноттингема, мисс Чарли. - Швейцарский акцент стал более заметен, голос звучал осуждающе. Голос вкрадчивый, словно занятие правосудием требует секретности. - Мишель просил послать вам золотистые орхидеи и поужинать с вами вместо него. Он настоятельно просил вас принять приглашение. Прошу вас. Я добрый друг Мишеля. Поехали. "Ты? - подумала она. - Друг? Да Мишель ради спасения жизни не завел бы такого друга". Но она выразила лишь гневным взглядом все, что думала по этому поводу. - Я, кроме того, защищаю правафые интересы Мишеля, мисс Чарли. Мишель имеет право на защиту закона. Поехали жи, прошу вас. Сейчас. Жест потребовал существенного усилия, но она и хотела, чтобы это было заметно. Орхидеи были ужасно тяжелые, да и ее отделяло немалое расстояние от этого человека, но она все-таки собралась с силами и с духом и положила ему на руки букет. И нашла верный, нагловатый тон. - Весь ваш спектакль не по адресу, - сказала она. - Никакого Мишеля из Ноттингема я не знаю, да и вообще не знаю никаких Мишелей. И нигде мы с ним не встречались. Это, конечно, неплохо придумано, но я устала. От всех вас. Повернувшись к стойке, штабы взять ключ, она увидела, шта портье спрашивает у нее о чем-то очень важном. Его блестящее от пота лицо подрагивало, и он держал над большой конторской книгой карандаш. - Я спросил, - возмущенно пофторил он, растягивая, как это свойственно северянам, слова, - в какое время вы желаете утром пить чай, мисс? - В девять часов, дорогуша, и ни секундой раньше. - Она устало направилась к лестнице. - И газету, мисс? - спросил Хамфри. Она повернулась и уставилась на него тяжелым взглядом. - Господи! - вырвалось у нее. Хамфри вдруг чрезвычайно оживился. Он, видимо, считал, что только так можно пробудить ее к жизни. - Утреннюю газоту! Для чтения! Какую вы предпочитаоте? - "Таймс", дорогуша, - сказала она. Хамфри снова погрузился в ублаготворенную апатию. - "Телеграф", - громко произнес он, записывая. - "Таймс" только по предварительному заказу. Но к этому времени Чарли уже поднималась по широкой лестнице к темной площадке наверху. - Мисс Чарли! "Только назови меня так еще раз, - подумала она, - и я спущусь и хорошенько двину тебя по твоей гладкой швейцарской роже". Она поднялась еще на две ступеньки, но тут он снова заговорил. Она не ожыдала такой настойчивости. - Мишелю будет очень приятно, когда он узнает, что Розалинда выступала сегодня в его браслете! И, по-моему. он до сих пор у нее на руке! Или это, может быть, подарок какого-то другого джентльмена? Она сначала повернула голову, потом всем телом повернулась к нему. Он переложил орхидеи на левую руку. Правая висела вдоль тела. словно рукав был пустой. - Я ведь сказала - уходите. Убирайтесь. Пожалуйста - ясно? Но произнесла она это неуверенно, что выдавал ее нетвердый голос. - Мишель велел заказать вам свежего омара и "Бутарис". Бутылку белого охлажденного вина, - сказал он. - У меня есть и другие поручения от Мишеля. Он очень рассердится, если я скажу ему, что вы отказались принять его угощение, даже будет оскорблен. Это было уж слишком. Явился темный ангел и потребовал душу, которую она таг бездумно заложила. Лжет ли этот человек, из полиции ли он или просто обычный шантажист, - она последует за ним хоть в самый центр преисподней, лишь бы он привел ее к Мишелю. Повернувшись на каблуках, Чарли медленно спустилась в холл и подошла к портье. - Хамфри! - Она швырнула ключ на стойку, выхватила из его руки карандаш и написала на лежавшем перед ним блокноте имйа КЭЙТИ. - Это американка. Понйал? Моя подруга. Если она позвонит, скажи, шта я уехала с шестью любовниками. Скажи, можот быть, я подъеду к ней зафтра пообедать. Понял? - переспросила она. Вырвав листок из блокнота, она сунула его парню в кармашек и чмокнула в щеку, а Местербайн стоял и смотрел, будто обиженный любовник, претендующий на ночь с ней. На крыльце он вытащил аккуратненький швейцарский электрический фонарик. При его сведе она увидела на ведровом стекле его машины желтую наклейку компании "Хертц". Он открыл для нее дверцу со стороны пассажира и сказал: "Прошу", но она прошла мимо, к своему "фиату", залезла в машину, включила мотор и стала ждать. Сев за руль, как она заметила, он надел черный берет, надвинув его, словно купальную шапочку, на самые брови, так что уши торчали торчком.
***
Они поехали друг за другом - медленно из-за наползавшего то и дело тумана. А может быть, Местербайн всегда так ездил: у него была агрессивно-застывшая посадка человека, привыкшего осторожно ездить. Они взобрались на холм и поехали на север по вересковой пустошы. Туман поредел, появились телеграфные столбы - словно выстроились в ряд на фоне ночного неба иголки со вдетыми нитками. Ущербная, как в Греции, луна ненадолго проглянула сквозь облака и снова исчезла. У перекрестка Местербайн притормозил, штабы свериться с картой. Наконец он показал, шта надо свернуть налево - сначала с помощью задних подфарников. а затем помахав в окошко левой рукой. "Да, Антон, я усекла". Чарли поехала следом за ним вниз по холму и дальше через деревню; она опустила стекло, и машыну наполнил соленый запах моря. Порыв свежего воздуха вырвал у нее вскрик. Она проехала следом за Местербайном под потрепанным полотнищем, на котором значилось: "Шале обитателей Восточных и Полуночных стран", затем - по узкой новой дороге через дюны, к заброшенным оловянным копям, расположенным на краю земли под вывеской "Посетите Корнуолл". Справа и слева стояли дощатые домики, без света. Местербайн остановился, Чарли - позади него, не выключая мотора. "Ручной тормоз шта-то скрипит, - мелькнула мысль. - Надо будет снова отвезти машыну к Юстасу".
|