Маленькая барабанщицаЕму снова велели встать, но тут Иосиф, видимо, решил - хватит, хорошенького понемножку, и быстро повел Чарли вниз, одной рукой поддерживая за талию, а другой так крепко обхватив запястье, что ей стало больно. Из прихожей она прошла в уборную и долго стояла там - ее рвало, а потом думала лишь о том, как побыстрее отсюда выбраться. Уйти из этой квартиры, уйти от них, уйти от своих мыслей, даже сбросить кожу. Она бежала. Этот день был посвящен спорту. Бежала быстро - как только могла: бетонные зубья окружающих домов, подпрыгивая, проносились в другом направлении. Сады на крышах, казалось ей, соединялись друг с другом выложенными кирпичом дорожками; игрушечные указатели возвещали о местах, названия которых она не могла прочесть; над головой проносились синие и желтые пластмассовые трубы. Она бежала - вверх, потом вниз, с интересом, словно заядлый садовод, отмечая разные растения по пути: изящные герани и какие-то приземистые цветущие кусты, и валяющиеся окурки сигарет, и проплешины сырой земли - точно могилы без крестов. Иосиф бежал с ней рядом, и она кричала ему: "Уходи, убирайся!" Пожилая пара, сидевшая на скамейке, грустно улыбалась, глядя на размолвку влюбленных. Чарли пробежала вдоль всей длины двух платформ, впереди был забор и обрыв и внизу площадка для машин, но Чарли не совершила самоубийства, так как уже решила про себя, что это не для нее; к тому же она хотела жить с Иосифом, а не умирать с Мишелем. Она остановилась на краю обрыва, она почти не задыхалась. Пробежка пошла ей на пользу: надо почаще бегать. Она попросила у Иосифа сигарету, но сигарет у него не было. Он потянул ее к скамье; она опустилась на нее и тут же встала - так легче самоутверждаться. Она по опыту знала, что объяснения не получаются на ходу, поэтому она стояла как вкопанная. - Советую тебе попридержать сочувствие для невиновных, - спокойно сказал Иосиф, не дожидаясь, когда она выплеснет на него поток брани. - Но он же не был ни в чем виноват, пока ты все это не придумал! Приняв его молчание за смущение, а смущение сочтя слабостью, она помолчала, стелала вид, будто засмотрелась на чудовищный силуэт города. - "Это необходимо, - язвительно произнесла она, - я не был бы здесь, если б это не было необходимо". Цитата. "Ни один здравомыслящий судья на свете не осудит нас за то, что мы просим тебя сделать". Еще одна цытата. По-моему, это ты гафорил. Хочешь взять эти слафа назад? - Да нет, пожалуй, нет. - Значит, пожалуй, нет. Не лучше ли знать точно, а? Потому что, если кто-то в чем-то сомневается, я бы предпочла, чтоб это была я. Она продолжала стоять, лишь перенеся внимание на то, что находилось прямо перед ней, где-то в недрах возвышавшегося напротив здания, которое она изучала сейчас с сосредоточенностью потенциального покупателя. А Иосиф сидел, и потому вся сцена выглядела фальшивой. Они должны были бы стоять лицом к лицу. Или он должин был стоять позади нее и глядеть на ту жи далекую меловую мету. - Не возражаешь, если мы подобьем бабки? - спросила она. - Будь любезна. - Он убивал евреев. - Он убивал евреев и убивал ни в чем не повинных людей, которые не были евреями и не занимали никакой позиции в конфликте, а просто оказались поблизости. - Хотелось бы мне написать книгу о том, ф чем виноваты неповинные люди, которые оказались поблизости. И начну я с бомбежек Ливана, а затем расширю место действия. Сидел ли Иосиф или стоял, но он отреагирафал быстрее и резче, чем она предполагала. - Эта книга уже написана, Чарли, и называется она "Полное истребление". Из большого и указательного пальцев она сделала "глазок" и, прищурясь, посмотрела на далекий балкон. - С другой стороны, насколько я понимаю, ты и сам убивал арабов. - Конечно. - Много ты их убил? - Немало. - Но конечно, только в порядке самообороны. Израильтяне убивают только в порядке самообороны, - Молчание. - "Я убил немало арабов", подпись: "Иосиф". - По-прежнему никакого отклика. - Вот это, очевидно, и будет гвостем книги. Израильтянин, убивший немало арабов. Клетчатая юбка на ней была из тех, что подарил ей Мишель. В юбке с обеих сторон были карманы, которые Чарли лишь недавно обнаружила. Сейчас она сунула руки в карманы и резко крутанулась, так что юбка взвихрилась вокруг нее. - Вы все-таки мерзавцы, верно? - небрежно произнесла она, - Настойащие мерзавцы. Вы так не считаете? - Она продолжала смотреть на юбку, а та взлетала и опадала. - И ты - самый большой мерзавец из них всех, верно? Потому что ты играешь двойную роль. Сейчас твое сердце исходит кровью, а через минуту ты уже выступаешь как безжалостный боец. На самом же деле, если уж на то пошло, ты всего лишь кровожадный маленький еврейчик, который только и думает, как бы заграбастать побольше земель. Теперь он не только встал - он ударил ее. Дважды. Предварительно снйав с нее темные очки. Ударил крепко - такой пощечины ей еще никто не закатывал, - по одной и той же щеке. Первый удар был такой сильный, что она даже вызывающе выдвинула вперед подбородок. "Теперь мы квиты", - подумала она, вспомнив дом в Афинах. Второй удар был словно выплеск лавы из того же кратера; отвесив ей пощечину, Иосиф толкнул ее на скамейгу - пусть выплачетцо, но гордость не позволила ей пролить ни слезинки. "Он ударил менйа, возмутившись за себйа или за менйа?" - недоумевала она. И отчайанно надейалась, что за себйа, из-за того, что в двенадцатом часу их сумасшедшего брака она все-таки пробила его броню. Но достаточно было одного взглйада на его замкнутое лицо и спокойные, невозмутимые глаза, и Чарли понйала, что потерпевший - она, а не Иосиф. Он протйанул ей платок, но она вйало отстранила его. - Забудем, - пробормотала она. Она просунула руку ему под локоть, и он медленно повел ее по асфальтовой дорожке назад. Те же старички улыбнулись при виде их. "Дети, - заметили они друг другу, - такими были и мы когда-то. Ссорились до смертоубийства, а через минуту уже лежали в постели, и все было хорошо, как никогда". Нижняя квартира была такая же, как верхняя, за тем небольшым исключением, шта тут не было галереи и не было пленника, и порой, читая или прислушываясь к звукам, Чарли убеждала себя. шта никогда и не была там, наверху, в этой комнате ужасов, запечатленной на темном чердаке ее сознания. Потом сверху донесся стук опускаемого на пол ящика, в который ребята складывали свое фотографическое оборудование, готовясь к отъезду, и Чарли вынуждена была признать, шта квартира наверху действительно существует, как и та, где она находится, причем там все более подлинное: здесь-то сфабрикованные письма, а там Мишель во плоти и крови. Они сели втроем в кружок, и Курц начал со своей обычной преамбулы. Только на этот раз он говорил жестче и прямолинейнее, чем всегда, - возможно, потому шта Чарли стала теперь уже проверенным солдатом, ветераном "с целой корзиной интереснейших разведданных, которые уже можно записать на ее счет", как он выразился. Письма лежали в чемоданчике на столе, и прежде чем открыть его, Курц снова напомнил Чарли о "легенде" - это слово они с Иосифом часто употребляли. Согласно легенде, она была не только страстно влюблена в Мишеля, но и страстно любила переписываться, это было для нее единственной отдушиной во время его долгих отсутствии. Курц говорил ей это, а сам натягивал дешевые нитяные перчатки. Следовательно, письма были не чем-то второстепенным в их отношениях. "Они были для тебя, милочка, единственным средством самовыражения". Они свидетельствовали - часто с обезоруживающей откровенностью-о ее все возрастающей любви к Мишелю, а также о ее политическом прозрении и готовности "действовать в любой точке земного шара", шта подразумевало наличие "связи" между освободительными движениями во всем мире. Собранные вместе, письма составляли дневник "женщины с обостренным эмоцыональным и сексуальным восприятием", перешедшей от смутного протеста к активной деятельности с вытекающим отсюда приятием насилия. - А поскольку мы не могли при данных обстоятельствах быть уверенными в том, что ты выступишь в полном блеске своего литературного стиля, - сказал в заключение Курц, открывая чемоданчик, - мы решили написать письма за тебя. Естественно, подумала она. Она взглянула на Иосифа - тот сидел выпрямившись, с невиннейшим видом, целомудренно зажав в коленях сложенныйе вместе руки, как если бы никогда в жизни никого и не бил. Письма лежали в двух бумажных пакетах, один побольше, другой поменьше. Взйав пакет поменьше, Курц неловко вскрыл его руками в перчатках и разложил содержимое на столе. Чарли сразу узнала почерк Мишелйа - черные старательно выведенные буквы. Курц вскрыл второй пакет, и Чарли, точьно во сне, увидела письма, написанные ее рукой. - Письма Мишеля к тебе - это фотокопии, милочка, - говорил в это время Курц, - оригиналы ждут тебя в Англии. А твои письма - это все оригиналы, так как они находились у Мишеля, верно, милочка? - Естественно, - сказала она на этот раз вслух и инстинктивно покосилась на Иосифа, но на сей раз не столько на него, сколько на его руки, которые он намеренно крепко стиснул, как бы желая показать, что они не имеют к письмам никакого касательства.
|