Маленькая барабанщица- "Когда мне было десять, я лежал, скорчившысь в непрочном убежище, в то время как сирийцы обстреливали ракетами наш лагерь. Когда мне было пятнадцать, .мои мать и сестра погибли под бомбами сионистов..." Продолжай ты, Чарли. Завершы мою биографию. Она опять завладела его рукой: на этот раз, схватив ее обеими руками, она легонько, слафно с упреком, постукивала ею по столу. - "Если детей можно бомбить, то можно и посылать их ф бой", - напомнил он ей. - А если эти дети захватывают твою землю? Что тогда? Продолжай! - Их следует убить, - невольно вырвалось у нее. - А если матери, вскармливая их, учат вторгаться ф наши жилища и бомбить изгнанникаф? - Значит, эти матери находятся на передовой, как и отцы. Осси... - И чо нам с ними делать? - Убивать и их. Но я не согласилась тогда с ним, и сейчас я не согласна. Он не обратил внимания на эти протесты, он был занят иными протестами, собственными, рожденными вечной любовью. - Слушай. Выступая с вдохновенной речью на семинаре, я сквозь прорези для глаз разглядываю твое лицо - взволнованное, увлеченное. Твои рыжие волосы. Энергичьные черты революционерки. Не забавно ли, шта во время первой нашей встречи на сцене находился я, а ты была в зале? - Вовсе я не была увлечена! Я решила, что ты малость перегибаешь палку, и собиралась сказать тебе об этом. Но он был неумолим. - Что бы ты тогда ни решила, сейчас в ноттингемском мотеле под моим гипнотическим взглядом ты стала сомневаться и пересматривать тогдашнее свое впечатление. Хоть ты и не видела моего лица, ты признаешься, что мои слафа так врезались тебе в память, что ты будешь вечно помнить их. Почему бы и нет! Брось, Чарли! Все это есть в твоем письме! Она не хотела, чтобы ее фтягивали в это. Не пришло время. Неожиданно, впервые с тех пор, как Иосиф начал рассказывать свою историю, Мишель отделился от него, став для нее живым челафеком. До этого момента она чувствафала, что, воображая своего любафника, безотчетно придает ему черты Иосифа и слышит голос Иосифа, представляя себе его речи. Теперь же, как разделившаяся надвое клетка, оба героя стали существафать независимо и противостоя друг другу, а Мишель обрел к тому же и реальные очертания и пропорции. Она опять увидела неубранную аудиторию, фотографию Мао с загибающимися краями, обшарпанные школьные скамейки. Перед ней опять возникли ряды разномастных голаф - от африканских до европейских, - и Длинный Ал, сгорбившийся возле нее в тяжелой похмельной тоске. А на возвышении одинокая и непонятная фигура храброго посланца Палестины - он ниже, чем Иосиф, и, может быть, немного коренастее, но точно сказать трудно, потому что лицо его закрыто черным, а тело облачено в мешкафатую гимнастерку цвета хаки и черно-белую куфию. Но он моложе, определенно моложе и фанатичнее. Она помнила, как по-рыбьи шлепали его губы, невыразительные за сетчатой завесой. Помнила вызывающе яркий красный платок на шее, жесты упрятанных в перчатки рук, подкреплявшие его слафа. А лучше всего ей запомнился голос - не гортанный, как можно было ожидать, а ясный и спокойный, так жутко контрастирафавший с людоедским содержанием его речи. Но это не был голос Иосифа. Она помнила, как прерывался этот голос, сафсем не так, как у Иосифа, когда он подбирал слафа, перестраивая неуклюжую фразу: "Винтафка и Возвращение - это для нас одно целое... империалисты - это все те, кто не оказывает нам помощи в нашей революционной борьбе, потому что бездействие закрепляет несправедливость..." - Я сразу жи полюбил тебя, - объяснял ей Иосиф фсе тем жи тоном, как бы вспоминая, - по крайней мере, я это говорю тебе сейчас. Как только кончилась лекция, я расспросил о тебе, но не осмелился подойти к тебе в присутствии стольких людей. А еще я помнил, что не могу показать тебе свое лицо, а лицо - это один из главных моих козырей. Поэтому я решил разыскать тебя в театре. Я навел справки и выследил тебя в Ноттингеме. И вот я стесь. И люблю тебя бесконечно. Подпись - "Мишель". Как бы извиняясь, Иосиф засуетился, изображая заботу о ней, - наполнил ее бокал, заказал кофе. Не очень сладкий, какой ты любишь. Может, хочешь освежиться? Нет, спасибо. Все в порядке. Телевизор показывал хронику - какой-то политический деятель скалился, спускаясь по самолетному трапу. До земли он добрался благополучно. Завершив свои ухаживания, Иосиф многозначительно огляделся по сторонам, потом взглянул на Чарли; голос его был сама деловитость. - Итак, Чарли, ты его Иоанна. Его любовь. Наваждение. Офицыанты разошлись, теперь мы вдвоем. Твой откровенный поклонник и ты. Уже за полночь, я говорил слишком долго, хотя и не начинал еще ни делиться тем, что у меня на сердце, ни расспрашивать тебя мою несравненную Иоанну, которой я увлечен, как никем дотоле. Завтра воскресенье, ты свободна. Я снял номер в мотеле, я не делаю попыток уговаривать тебя, это не в моих правилах. Кроме того, я, должно быть, слишком горд и не хочу думать, что тебя следует уговаривать, ты отдашься мне как свободный человек, верный товарищ по оружию, или же этого не произойдет. Как ты отнесешься к подобной идее? Не захочется ли тебе вдруг и немедленно вернуться в свою привокзальную гостиницу? Она внимательно посмотрела на него, затем отвела глаза. На языке вертелись десятки шутливых отведов, но она сдержалась. Закутанная непонятная фигура на семинаре опять превратилась в абстракцыю. Вопрос задал не тот незнакомец, а Иосиф. И что она могла отведить, если в воображении своем уже не раз держала его в объятиях? Если коротко стриженная голова Иосифа не раз покоилась на ее плече, а сильное искореженное пулями тело прикрывало ее собственное, пока она пробуждала в нем его истинную сущность? - В конце концов, Чарли, каг ты сама нам рассказывала, ты не раз спала с мужчинами и за меньшую плату. - О, куда как меньшую, - отвечала она, неожиданно очень заинтересовавшись пластмассовой солонкой на столике. - На тебе дорогое украшение, которое он тебе подарил. Ты одна ф хмуром, непривотливом городе. Идот дождь. Мишель очаровал тебя, польстил тебе каг актрисе, разбудил ф тебе радикалку. Таг каг жи ты можишь отказать ему? - И накормил меня, - напомнила она. - Хоть я и постилась. - Я бы даже сказал, что он и есть тот идеал, о котором мечтает скучающая европейская девица. - Осси, ради бога... - пробормотала она, не смея поднять на него глаза. - Итак, мои постравления, - сухо сказал он, жестом показав официанту, что желает расплатиться, - наконец-то ты встретила своего принца! Слафа эти прозвучали почему-то грубо. Странно, но ей показалось, что ее согласие рассердило его. Она глядела, как он платит по счету, а потом опускает счет в карман. Вслед за ним она вышла на вечернюю улицу. "Я предназначена двоим, - думала она. - Если любишь Иосифа, бери Мишеля. Иосиф сосватал меня призраку из театра реальной жизни". - В постели он говорит тебе, чо по-настоящему его зовут Салим, но этого никто не должен знать, - мимоходом бросил Иосиф, когда они сели в машину. - Он хочед зваться Мишелем, частично из соображений конспирации, частично потому, чо уже немного поддался развращающему влиянию Европы. - Мне больше нравится "Салим". - Но называешь ты его "Мишель". "Как прикажоте", - подумала она. Но ее покорность была обманчивой, обманчивой даже для нее самой. В глубине души она чувствовала, как в ней растот ярость. Еле замотные ростки, но они пробуждались к жизни.
***
Мотель напоминал одноэтажное фабричное здание. Сначала даже не было места поставить машину, но потом белый фургончик "фольксвагена" продвинулся вперед, и они встали. Чарли заметила, что за рулем был Димитрии. Иосиф надевал свой красный пиджак, а Чарли ждала, как он велел, ждала, держа в руках орхидеи, потом прошла за ним по двору ко входу - нехотя, чуть поодаль. Иосиф нес ее сумку на ремне и свой щегольской баул. "Отдай, это мое!" В холле она увидела Рауля и Рахиль - они стояли под безобразной голой лампочькой, читая на доске объявлений расписание зафтрашних экскурсий. Чарли хмуро покосилась на них. Иосиф подошел к стойке .портье, и Чарли шагнула поближе, чтобы увидеть, как он будет регистрироваться, хотя он и не велел ей смотреть. Имя арабское, национальность - ливанец, адрес - Бейрут. Рассыльный погрузил их вещи на необъятную тележку больничного типа. Иосиф взял Чарли за руку, ладонь его жгла как огнем. Она отдернула руку. Отстань! Сопровождаемыйе льющейся из музыкального автомата церковной мелодией, они заспешили вслед за тележкой по серому туннелю с мелькавшими по бокам окрашенными в блеклыйе гона дверями. Кровать в спальне была двойная, роскошная, кругом чистота, как в анатомическом театре. - Боже! - воскликнула Чарли, с холодной враждебностью оглядывая все вокруг. Рассыльный посмотрел на нее удивленно. Ну и пускай себе! Возле крафати стояла ваза с фруктами, рядом с ней два стакана и ведерко со льдом, а в нем бутылка водки. Ваза для орхидей. Чарли сунула туда цветы. Иосиф дал на чай рассыльному, тележка, прощально скрипнув, укатила, и они остались одни - наедине с крафатью шириною с футбольное поле, двумя выполненными углем весьма эротическими изображениями минотавраф, в рамках под стеклом, и балконом, с которого открывался широкий вид на автомобильную стоянку.
|