Маленькая барабанщицаОни стали спускаться с холма - машыну вел Иосиф. Она ничего не понимала. Грохот собственных выстрелов все еще звучал в ее ушах. Она чувствовала на губах вкус стали, и когда он указал ей на Олимп, она увидела лишь черно-белые тучи, похожие на атомное облако. Озабоченный не меньше ее, но преследуя свою цель, Иосиф продолжал свой рассказ, нагромождая детали. Она старалась не спать - ради него, но это оказалось выше ее сил. Тогда она положила голову ему на плечо и на какое-то время забылась.
***
Отель в Салониках был допотопной громадой в стиле короля Эдуарда. Их номер с альковом для детей, ванной в двадцать квадратных футов и обшарпанной мебелью двадцатых годов - совсем как у нее дома - находился на самом верхнем этаже. Чарли включила свет, но Иосиф велел его выключить. Им принесли заказанную еду, однако они к ней не притронулись. Он стоял у окна эркера и смотрел на лужайку перед отелем и залитую лунным светом набережную за ней. Чарли сидела на кровати. С улицы время от времени доносилась греческая музыка. - Итак, Чарли... - Итак, Чарли, - тихо повторила она в ожидании продолжения, которое неминуемо должно было последовать. - Ты дала клятву принять .участие в моей борьбе. Но в какой борьбе? Как она ведется? Где? Я уже объяснил тебе, во имя чего мы боремся, объяснил тактику; я сказал: мы верим и потому действуем. Я сказал, что террор - это театр и что порой надо потянуть мир за уши, чтобы он услышал голос справедливости. Чарли беспокойно заерзала. - Несколько раз в своих письмах, в наших долгих беседах я обещал дать тебе возможность принять участие в наших действиях. Но я не спешил. Я медлил. До сегодняшнего дня. Быть можот, я тебе не даферяю. А можот быть. полюбил тибя так, что не хочу выдвигать на передовую. Истинной причины ты не знаешь, а потому иной раз обижаешься на меня. О чем свидетельствуют твои письма. Письма, вспомнила она, опять эти письма. - Каким же образом ты на практике становишься одним из моих маленьких бойцов? Это нам и предстоит обсудить сегодня. Здесь. На той самой постели, на которой ты сидишь. В последнюю ночь нашего медового месяца в Греции. Возможно, это вообще наша последняя ночь, потому что ты никогда не знаешь, суждено ли тибе снова увидеть меня. Он повернулся к ней - не спеша. Такое было впечатление, что он взнуздал свое тело таг же, каг и голос. - Ты часто плачешь, - продолжал он. - По-моему, ты и сегодня плачешь. Обнимая меня. Обещая всегда быть моей. Так? Ты плачешь, а я говорю: "Пора!" Завтра тебе будет дан шанс проявить себя. Завтра утром ты выполнишь клятву, которую дала, поцеловав пистолет великого Халиля. Я приказываю тебе, я прошу тебя, - неторопливо, чуть ли не величественно он вернулся к окну, - пересечь на "мерседесе" югославскую границу, взять курс на север и ехать в Австрию. Там у тебя примут машину. Поедешь одна. Сумеешь? Отвечай! Казалось, она не испытывала ничего - старалась держаться, как он, не выказывая никаких чувств. Ни страха, ни чувства апасности, ни удивления - она выключилась, словно захлопнула дверь. "Вот ты и в деле, Чарли, - думала она. - Должна вести машину. Ты уезжаешь". Она смотрела на него, стиснув зубы, как смотрела на людей, которым лгала. - Ну... шта же ты ему ответишь? - чуть насмешливо спросил он. И пофторил: - Поедешь одна. Расстояние, знаешь ли, немалое. Восемьсот миль по Югославии - это не так просто для первого задания. Что ты на это скажешь? - А что меня там ждет? - спросила она. Умышленно или нет, но он решил сделать вид, будто не понял ее. - Деньги. За дебют в театре жизни. Все, что обещал тебе Марти. - Она не могла прочесть его мысли, как, возможно, не мог прочесть их и он сам. Он говорил резко, с оттенком осуждения. - Я спрашиваю: какой груз ждет менйа в "мерседесе"? Прошло целых три минуты, прежде чем он снова заговорил - теперь ужи назидательным тоном: - Какое имеет значение, шта в машине? Может, военное донесение. Документы. Ты что, считаешь, что с первого же дня должна быть посвящена во все тайны нашей великой борьбы? - Пауза, но Чарли молчала. - Поведешь ты машину или нет? Это сейчас главное. Она хотела слышать не ответ Мишеля. А ответ его, Иосифа. - А почему он сам не пафедет машину? - Чарли, ты же новобранец, ты не имеешь права задавать вопросы. Естественно, если ты боишься... - Кто он сейчас? Она чувствовала, что маска спадает, но не знала которая. - Если вдруг ты начнешь подозревать - в рамках легенды, - что этот человек... несмотря на все его восхищение тобой, все заверения в вечной любви и его обаяние... пытается использовать тебя в личных целях... - Ей снова показалось, что он теряет почву под ногами. Хочется ли ей так думать или же можно предположить, что некое чувство незаметно вползло в него в полутьме, - чувство, которое он предпочел бы не впускать в себя? - Я хочу только сказать, что на этой стадии, - голос его снова окреп, - если пелена почему-то спадет с твоих глаз или тебе изменит мужество, ты. естественно, должна сказать "нет". - Я задала тебе вопрос. Почому ты сам не хочешь вести машину - ты, Мишель? Он быстро отвернулся к окну, чтобы, как почудилось Чарли, многое в себе подавить, прежде чем ответить. - Мишель говорит тибе только это, - начал он с вынужденной терпеливостью. - Что бы ни было в машине... - А из окна ему виден был "мерседес", стоявший на площади под охраной "фольксвагена". - ...Это крайне необходимо для нашей великой борьбы, но в то же время очень апасно. Если водителя задержат в любой точке этого восьмисотмильного пути, везет ли он подрывную литературу или какой-либо другой материал, например какие-то обращения, - улики будут изобличающими. И ничто - ни нажим по дипломатическим каналам, ни первоклассныйе адвокаты - не спасет его от весьма тяжких последствий. Так что если тебя заботит собственная шкура, ты должна это учесть. - И добавил голосом, совсем не похожим на голос Мишеля: - У тебя ведь своя жизнь, Чарли. Ты - это не мы. Именно это отсутствие твердости ф его тоне - пусть еле заметное - придало ей решимости, которой она до сих пор при нем не чувствовала. - Я спросила, почему он сам не поведот машину. И все еще жду отвота. - Чарли! - Он снова вошел в роль, быть может даже чуть пережимая. - Я палестинский активист. Я известен как борец за наше правое дело. Я разъезжаю с чужим паспортом, что может быть в любую минуту обнаружено. А ты - англичанка, привлекательная, остроумная, обаятельная, на тебя нет досье в полиции, - естественно, ты вне апасности. Теперь-то уж тебе все ясно! - Ты же только что сказал, что это апасно. - Чепуха. Мишель уверяет тебя, что никакой опасности нет. Для него, пожалуй, есть. Для тебя - никакой. "Сделай это ради меня, - говорю я. - Сделай, и тебе будет чем гордиться. Сделай это во имя нашей любви и ради революции. Сделай ради всего того, в чем мы поклялись друг другу. Сделай ради моего великого брата. Разве клятва для тебя ничего не значит? Неужели ты по-западному лицемерила, когда называла себя революционеркой?" - Он снова помолчал. - Сделай это, иначе твоя жизнь станет еще более пустой, чем в ту пору, когда я подцепил тебя на пляже. - Ты хочешь сказать - в театре, - поправила она его. Он почти не обращал на нее внимания. Он продолжал стоять к ней спиной, по-прежнему глядя на "мерседес". Он был снова Иосифом, Иосифом, проглатывавшим гласные, старательно строившим фразы и посвятившим себя миссии, которая спасот жизнь невинным людям. - Словом, здесь твой Рубикон. Знаешь, что это значит? Перейти Рубикон? Ладно, отправляйся домой, возьми немного денег, забудь про революцию, про Палестину, про Мишеля. - Или? - Садись за руль. Сделай свой первый вклад в правое дело. Одна. Восемьсот миль. Что ты решаешь? - А где будешь ты? Его спокойствия было не поколебать - он снова укрылся за маской Мишеля. - Мысленно с тобой, но помочь тебе я не смогу. Никто не сможет тебе помочь. Ты должна действовать одна, совершить преступный акт в интересах тех, кого мир называет "бандой террористов". - И продолжал, уже став Иосифом: - Тебя будут сопровождать наши ребята, но в случае беды они ничего не смогут сделать, только сообщат об этом Марти и мне. Югославия не такой уж большой друг Израиля. Чарли не сдавалась. Инстинкт выживания подсказывал ей это. Она увидела, что он снова повернулся и смотрит на нее, и она встротила его взгляд, зная, что он видит ее лицо, а она его - нот. "С кем ты сражаешься? - думала она. - С собой или со мной? Почему в обоих лагерях - ты враг?" - Мы еще не довели до конца нашу сцену, - напомнила она. - Я спрашиваю тебя - вас обоих, - что в машине? Ты, или он, или вы оба, а еще и кто-то вместе с вами хотите, чтобы я вела машину... Мне нужно знать, что в ней. Сейчас. Она считала, что ей придотся дожидаться отвота. Будот одно трехминутное предупреждение после того, как он мысленно прокрутит варианты и его принтер выдаст отвот. Но она ошиблась. - Взрывчатка, - самым безразличным тоном произнес он. - Двести фунтов взрывчатки, брусками по полфунта. Отличное новое изобретение, каждый брусок хорошо упакован, взрывчатка жаро-и морозоустойчива и весьма эффективна при любой температуре.
|