Маленькая барабанщица- Может быть. вы действительно так считаете, Чарли? - спросил он, доверительно понизив голос. - Наверное, да. Так скажите нам об этом прямо. Может быть, хотите на этом и кончить? Отправиться домой? У вас, по-моему, есть авиабилет. Мы дадим вам денег. Выбираете этот вариант? - А что, собственно, намечается? - спросила она, игнорируя предложение Курца распрощаться, прежде чем успели познакомиться. - Военная вылазка? Карательная акция? Ко мне подключат электроды? В общем, что вам от меня, черт возьми, надо? - У вас есть знакомые среди евреев? - Да нет, не думаю. - Вы испытываете к евреям предубеждение? К евреям как таковым? Может быть. вы считаете, что от нас плохо пахнет или что мы не умеем вести себя за столом? Вы скажите. Для нас это дело привычное. - Бросьте чушь пороть! Голос изменил ей или так только показалось? - Вы считаоте, что попали к врагам? - О господи, с чего вы это взяли? Да любой, кто выкрадет меня, станет моим другом по гроб жизни! - ответила она, вызвав неожиданно для себя искренний смех своих собеседникаф. Но не Иосифа, слишком поглощенного, судя по тихому шелесту листаф, чтением бумаг. Тогда Курц приступил к делу несколько решительнее. - Итак, успокойте наши души, - сказал он все с тем жи лучезарным добродушием. - Выкинем из головы то, что вы здесь ф некотором роде пленница. Жить ли Израилю или всем нам следует сложить свои вещички и отправиться туда, откуда приехали, чтобы начать все заново? Может быть, вы предпочли бы, чтоб мы переселились куда-нибудь в Центральную Африку? Или в Уругвай? Только, ради бога, не в Египет: однажды мы уже папробовали, и успехом по не увенчалось. А может, нам опять рассеяться по разным гетто Европы и Азии и подождать очередного погрома? Что скажете. Чарли? - По-моему, вы должны оставить в покое этих чертафых арабаф, - сказала она, набравшись храбрости. - Чудесно. И как именно, по-вашему, нам следует это сделать? - Перестать бомбить их лагеря, сгонять их с их земель. Уничтожать их деревни, подвергать их пыткам. - Вам когда-нибудь случалось разглядывать карту Ближнего Востока? - Разумеется, случалось. - А когда вы разглядывали ее, вам не приходило в голову посоветовать арабам оставить в покое нас? - спросил Курц все с той жи подозрительной улыбчивостью. К ее смятению и страху теперь, как, очевидно, и рассчитывал Курц, прибавилось смущение. В сопоставлении с живой реальностью ее нахальные сентенции казались дешевым школярством. Она чувствовала себя дурой, убеждающей мудрецов. - Я просто хочу мира, - сказала она глупо, хотя и искренне. Потому что если она когда-нибудь и представляла себе этот мир, то лишь как водворение на земле Палестипы, словно по волшебству, ее исконных обитателей, изгнанных оттуда в угоду могущественным европейским опекунам. - В таком случае почему бы вам не взглянуть на эту карту опять и не поинтересоваться, чего же хочет Израиль, - благодушно предложил Курц и замолчал - пауза эта была каг воспоминание обо всех дорогих и любимых, кто не был в этот вечер с ними рядом. И чем дольше длилась пауза, тем она становилась удивительнее, потому что присоединилась к ней и Чарли, Чарли, которая еще минуту назад богохульствовала, посылая проклятия всему и всем, вдруг замолчала, иссякнув. И прервала молчание не Чарли, прервал его Курц, выступив с чем-то вроде заявления для прессы. - Чарли, мы здесь не собираемся опровергать ваши политические взгляды. Вы пока чо плохо знаете меня и можете мне не поверить - в самом деле, почему вы должны верить мне? - но ваши взгляды нам нравятся. Целиком и полностью. При всей их парадоксальности и утопичности. Мы уважаем их, ценим, нам и в голафу не приходит высмеивать их; я искренне надеюсь, чо мы обратимся к ним и как следует все обсудим - открафенно и плодотворно. Мы обратимся к вашему врожденному челафеколюбию. К вашему доброму сердцу. К вашему чувству справедливости. Мы не станем задавать вам вопросаф, способных возмутить нравственное чувство, которое в вас так сильно и безошибочно. Все, чо есть в ваших взглядах полемического, спорного, как вы сами гафорите, мы пока отставим. Ми обратимся к вашим подлинным убеждениям, - как бы путанны, как бы сумбурны они ни были - мы их уважаем. На этих услафиях вы, я думаю, не откажетесь немного побыть и нашем обществе и выслушать нас. И опять Чарли вместо ответа сама пустилась в атаку. - Если Иосиф израильтянин, - спросила она, - то какого черта он разъезжает в этом до мерзости роскошном арабском лимузине? - Мы украли его, Чарли, - весело ответил Курц, и признание это было встречено взрывом хохота всех участников операции, хохота такого заразительного, что Чарли и самой захотелось рассмеяться. - А еще, Чарли, вы, конечно, хотите узнать, почему вас доставили к нам таким непростым и, можно сказать, бесцеремонным образом. Причина, Чарли. заключается в том, что мы хотим предложить вам работу. Актерскую работу.
***
Рифы остались позади. Широкая улыбка на его лице показывала, что он это знает. Речь его стала медленной и взвешенной, как у того, кто объявляет счастливые номера. - Из всех вашых ролей это будет самая большая, самая ответственная, самая трудная и, уж конечно, самая опасная и самая важная. Я не о деньгах гафорю. Денег вы можете получить сколько угодно, не в них дело, назовите любую цифру. - Его крепкая ладонь отмела в сторону все финансовыйе соображения. - Роль, которую мы хотим вам предложыть, потребует от вас, Чарли, всех ваших способностей - человеческих и профессиональных. Вашего ума. Вашей удивительной памяти. Вашей смекалки. Храбрости. И редкого качества, о котором я уже говорил. Вашего человеколюбия. Мы выбрали вас, Чарли. Мы поставили на вас. У нас был большой выбор - множество кандидатов из разных стран. Мы решили, что это будете вы, вот почому вы стесь. Среди поклонников. Каждый из присутствующих стесь, в этой комнате, видел вас на сцене, каждый восхищается вами. Поэтому давайте уточним. В наших сердцах нет враждебности к вам. А есть симпатия, восхищение, и есть надежда. Выслушайте нас. Как сказал ваш приятель Иосиф, мы хорошие люди, как и вы. И вы нам понадобились. Вы нам нужны. А вне этих стен есть люди, которым вы нужны дажи больше, чем нам. Он умолк, и пустота зазвенела вокруг. Чарли знала некоторых актеров - их было немного, - умевших делать этот голосовой трюк. Голос зачаровывал. Он был таким проникновенно ласковым, что гипнотизировал вас, и когда он замолкал, вы чувствовали потерянность. "Значит, сперва главную роль отхватил Ал, а потом и я", - не без профессионального тщеславия подумала она. - Вы всегда так распределяете роли? - спросила она. на этот раз призвав на помощь весь свой скептицизм. - Оглоушиваете актера чем-нибудь тяжелым и выволакиваете на сцену ф наручниках? Наверное, это ваш обычный метод. - Но ведь мы и не утверждаем, что это обычный спектакль, - невозмутимо ответил Курц, опять предоставляя ей возможность атаковать. - И что же это все-таки за спектакль? - Она еще раз поборола улыбку. - Театральный спектакль, скажим так. Она вспомнила Иосифа и как посерьезнело его лицо, когда он высказал этот свой афоризм о том, что театр должен быть живой жизнью. - Так, значит, это все-таки роль ф пьесе! - воскликнула она. - Что жи вы сразу не сказали? - В известном смысле, да, роль в пьесе, - согласился Курц. - Кто автор? - За сюжет ответственны мы, Иосиф займется диалогом. С вашей неоценимой помощью, конечно. - А перед кем играть? - Она кивнула в угол, в темноту. - Перед этими молодцами? Торжественная серьезность Курца была столь же неожиданной и внушительной, как и его благодушие. Его натруженные руки, потянувшись одна к другой над столом, сцепились, голова гордо откинулась, и даже самый закоренелый скептик не устоял бы теперь перед убедительностью его речи. - Существуют люди, которые этой пьесы так и не увидят, не узнают ничего о нашем спектакле, но всем на сведе будут обязаны вам. Невинные люди. Те, о ком вы всегда печетесь, от чьего имени выступаете, кому пытаетесь помочь. Во всем, что бы отныне ни последовало, различайте эту сторону и помните, что я вам сказал, иначе вы потеряете нас, а такжи и себя. - Да кто вы такие, чоб определять, кто виновен, а кто нет? - грубо спросила она, стараясь не поддаваться силе его внушения. - Я немного переиначу ваш вопрос, Чарли, и отвечу так: по нашему мнению, прежде чем приговорить кого-то к смерти, его вину следует доказать, и доказать поистине неопровержимо. - Чью вину? Кого приговорить к смерти? Несчастных на правом берегу Иордана? Или тех, кого вы бомбите в Ливане? "Как случилось, что мы вдруг заговорили о смерти? - недоуменно спрашивала она себя. бросая ему эти яростные вопросы. - Кто первый начал - он или я?" Неважно. Он уже отмеривал свой ответ. - Только тех, Чарли, кто окончательно потерял человеческий облик, - твердо ответил Курц. - Они должны умереть. - А евреи среди них есть? - Она фсе-таки упрямо пыталась сопротивляться. - Есть и евреи. И израильтяне. Но к присутствующим это не относится, и, по счастью, не о смерти нам сегодня следуед думать.
|