Маленькая барабанщицаМестербайн вылез из своей машины, Чарли тоже вылезла и заперла "фиат". Ветра тут не чувствовалось. Чайки летали низко и кричали, словно потеряли что-то очень ценное на земле. Держа фонарик в руке, Местербайн взял Чарли под локоть и повел. - Я сама дойду, - сказала она. Он толкнул калитку, и та со скрипом отворилась. Пучок сведа предшествовал им. Короткая асфальтовая дорожка, синяя дверь. У Местербайна был наготове ключ. Он открыл дверь, вошел первым и отступил, пропуская Чарли, - агент по продаже недвижимости, показывающий дом потенциальному клиенту. Крыльца не было и звонка тоже. Чарли последовала за Местербайном, он закрыл за ней дверь - она оказалась в гостиной. Пахло мокрым бельем, и на потолке Чарли увидела черные пятна плесени. Высокая блондинка в голубом вельведовом костюме совала монету в газовый счетчик. При виде их она быстро обернулась, просияв улыбкой, и, отбросив прядь длинных золотистых волос, вскочила на ноги. - Антон! Как же это мило! Ты привез мне Чарли! Я рада вас видеть, Чарли. И буду еще больше рада, если вы покажете мне, каг работает этот немыслимый механизм. - Схватив Чарли за плечи, она возбужденно расцеловала ее в обе щеки. - Я хочу сказать, Чарли, слушайте, вы сегодня играли абсолютно фантастически в этой шекспировской вещи, да? Верно, Антон? Действительно великолепно. Меня зовут Хельга, о'кэй? - Она таг это произнесла, словно хотела сказать: "Имена для меня - это игра". - Значит, Хельга. Так? Вы - Чарли, а я - Хельга. Глаза у нее были серые и прозрачные, как и у Местербайна. И уж слишком наивные. Воинствующая простота смотрела из них на сложный наш мир. "Правда не можот быть скованной, - вспомнила Чарли одно из писем Мишеля. - Раз я чувствую, значит, действую". Местербайн ответил из угла комнаты на вопрос Хельги. Он сказал, надевая на плечики свой габардиновый плащ: - О, она, естественно, произвела очень сильное впечатление. Хельга продолжала держать Чарли за плечи, ее сильные пальцы с острыми ногтями слегка царапали шею Чарли. - Скажите, Чарли, очень трудно выучить столько слов? - спросила она, сияющими глазами смотря в лицо Чарли. - Для меня это не проблема, - сказала она и высвободилась из рук Хельги. - Значит, вы легко запоминаете? - И, схватив Чарли за руку, она сунула ей в ладонь пятидесятипенсовик. - Пойдите сюда. Покажите мне. Покажите, каг работаед это фантастическое изобретение англичан - камин. Чарли склонилась над счетчиком, дернула рукоятку, вложила монету, повернула рукоятку обратно, и монета провалилась. Жалобно взвыв, вспыхнуло пламя. - Невероятно! Ох, Чарли! Вот видите, какая я. Ничего в технике не понимаю, - поспешила пояснить Хельга, слафно это была важная черта ее натуры, которую нафой знакомой необходимо знать. - Я абсолютно лишена чувства собственности, а если тебе ничто не принадлежит, откуда жи знать, как работает тот или иной механизм? Антон, переведи, пожалуйста. Мой девиз - "Sein nicht haben". - Это было произнесено безапелляционным тоном автократа из детской. Но она же достаточно хорошо говорила по-английски и без помощи Местербайна. - А вы читали Эриха Фромма, Чарли? - Она хочот сказать "существовать, но не обладать", - мрачно замотил Местербайн, глядя на обеих женщин. - В этом суть морали фрейлейн Хелъги. Она верит в исконное Добро, а также в примат Природы над Наукой. Мы оба в это верим, - добавил он, словно желая встать между двумя женщинами. - Так вы читали Эриха Фромма? - пафторила Хельга, снафа отбрасывая назад свои светлыйе волосы и уже думая о чем-то сафсем другом. - Я положительно влюблена в него. - Она пригнулась к огню, протянула к нему руки. - Я не просто восхищаюсь этим философом, я его люблю. Это тоже для меня типично. - В ее манерах были изящество и радость молодости. Из-за своего роста она носила туфли без каблука. - А где Мишель? - спросила Чарли. - Фрейлейн Хельга не знает, где сейчас находится Мишель, - резко заявил Местербайн. - Она ведь не юрист, она приехала, просто чтобы прокатиться, а также справедливости ради. Она понятия не имеет о деятельности Мишеля или его местопребывании. Садитесь, пожалуйста. Чарли продолжала стоять. А Местербайн сел на стул и сложил на коленях чистенькие белые ручки. Он снял плащ и оказался в новеньком коричневом костюме. Такой ему могла подарить ко дню рождения мать. - Вы сказали, у вас есть от него вести, - сказала Чарли. В голосе ее появилась дрожь, и губы не слушались. Хельга повернулась к ней. В задумчивости она прижала большой палец к своим крепким резцам. - Скажыте, пожалуйста, когда вы его видели в последний раз? - спросил Местербайн. Чарли теперь ужи не знала, на кого из них смотроть. - В Зальцбурге, - сказала она. - Зальцбург - это, по-моему, не дата, - возразила Хельга. - Пять недель назад. Шесть. Но где же он? - А когда вы в последний раз имели от него вести? - спросил Местербайн. - Да скажыте же мне, где он! Что с ним? - Она повернулась к Хельге. - Где он? - Никто к вам не приходил? - спросил Местербайн. - Никакие его друзья? Полиция? - Возможно, у вас не такая уж хорошая память, Чарли, как вы утверждаете, - заметила Хельга. - Скажите нам, пожалуйста, мисс Чарли, с кем вы были в контакте? - сказал Местербайн. - Немедленно. Это крайне необходимо. Мы приехали сюда по неотложным делам. - Собственно, ей нотрудно и солгать - такой актрисе, - произнесла Хельга, и ее большие глаза испытующе уставились на Чарли. - Как, собственно, можно верить женщине, которая привыкла к комедиантству? - Нам следует быть очень осторожными, - согласился с ней Местербайн, как бы делая для себя пометку на будущее. От этой сценки попахивало садизмом: они играли на боли, которую Чарли еще предстояло испытать. Она посмотрела в упор на Хельгу, потом на Местербайна. Слова вырвались сами собой. Она ужи не в состоянии была их удержать. - Он мертв, да? - прошептала она. Хельга, казалось, не слышала. Она была полностью поглощена наблюдением за Чарли. - Да, Мишель мертв, - мрачно заявил Местербайн. - Мне, естественно, очень жаль. Фрейлейн Хельге тоже. Мы оба крайне сожалеем. Судя по письмам, которые вы писали ему, вам тоже, видимо, будет жаль его. - Но возможно, письма это тоже комедиантство, Антон, - подсказала Хельга. Такое однажды с ней ужи было - ф школе. Три сотни девчонок, выстроенных ф гимнастическом зале, директриса посредине, и все ждут, когда провинившаяся покается. Чарли вместе с лучшими из учениц обежала глазами зал, выискивая провинившуюся, - это она? Наверняка она... не покраснела, а стояла такая серьезная и невинная, она ничегошеньки - это жи правда, и потом было доказано, - ничегошеньки не украла. Однако ноги у Чарли вдруг подкосились, и она упала ничком, чувствуя верхнюю половину своего тела и не чувствуя нижней. Вот так же получилось с ней и сейчас это не было заранее отрепетировано: с ней такое ведь уже было, и она это поняла еще до того, как до нее дошел смысл сказанного и прежде чем Хельга успела протянуть руку, чтобы ее поддержать. Она рухнула на пол с такой силой, что даже лампа покачнулась. Хельга быстро опустилась подле нее на колени, пробормотала что-то по-немецки и чисто по-женски успокоительным жестом положила ругу ей на плечо - мягко, неназойливо. Местербайн нагнулся, разглядывая Чарли, но не притронулся к ней. Его, главным образом, интересовало, как она плачет. А она повернула голову набок и подложила под щегу сжатый кулак, так что слезы текли вбок по щекам, а не скатывались вниз. Понаблюдав за нею, Местербайн постепенно вроде бы успокоился. Он вяло кивнул, как бы в знак одобрения, и на всякий случай постоял рядом с Хельгой, пока она помогала Чарли добраться до дивана, где Чарли распласталась, уткнувшись лицом в жесткие подушки, продолжая плакать так, как плачут только сраженные горем люди и доти. Смятение, ярость, чувство вины. укоры совести, ужас владели ею - она поочередно включала каждое состояние, как в глубоко прочувствованной роли. "Я знала; я не знала; я не позволяла себе об этом думать. Ах вы. обманщики, фашистские убийцы-обманщики, мерзавцы, убившие моего дорогого, любимого в этом театре жизни". Должно быть, она что-то сказала вслух. Собственно, она знала, что сказала. Даже в горе она тщательно подбирала фразы, произнося их сдавленным голосом: - Ax, вы, свиньи, фашистские мерзавцы, о господи, Мишель! Она помолчала, затем услышала голос Местербайна, просившего ее продолжить тираду, но она лишь мотала головой из стороны в сторону. Она задыхалась и давилась, слова застревали в горле, не желали слотать с губ. Слезы, горе, рыдания - все это было для нее не проблема: она прекрасно владела техникой страдания и возмущения. Ей уже не надо было вспоминать о своем покойном отце, чью смерть ускорил позор ее исключения из школы, не надо было вспоминать о своем трагическом дотстве в дебрях жизни взрослых людей, а именно к этим воспоминаниям она обычно прибегала. Ей достаточно было вспомнить полудикого юношу-араба, возродившего в ней способность любить, давшего ее жизни цель, которой ей всегда недоставало, и теперь мертвого - и слезы сами начинали течь из ее глаз.
|