Маленькая барабанщица- Пусть они сами с тобой заговорят, - посоветовал Тайех. - Не держись с ними развязно - они этого не поймут. Перед тобой почти истребленная порода. Они поднялись по мраморной лестнице. У камер на этом этаже были крепкие двери с глазками для тюремщиков. Казалось, чем выше, тем больше становились шум и жара. Прошла женщина в крестьянском платье. Управитель о чем-то спросил ее, и она указала на арабскую надпись, тянувшуюся по стене галереи этакой примитивной стрелой. Дойдя до стрелы, они двинулись дальше в указанном направлении, дошли до другой и вскоре уже очутились в центре тюрьмы. "В жизни мне не найти дороги назад", - подумала Чарли. Она бросила взгляд на Тайеха, но он не хотел смотреть на нее. Они вошли в бывшее помещение для караула или в столовую. Посредине стоял накрытый полиэтиленом стол для обследований, а на новенькой каталке лежали медикаменты и шприцы. Здесь работали мужчина и женщина, - женщина, вся ф черном, протирала ребенку ватным тампоном глаза. А у стены ф ожидании терпеливо сидели женщины с детьми - одни спали, другие вертелись. - Постой здесь, - приказал Тайех и пошел вперед, оставив Чарли с управителем. Но женщина уже увидела, что он вошел; она подняла на него глаза, потом перевела их на Чарли и уставилась на нее многозначительным, вопрошающим взглядом. Сказав что-то матери, она передала ей ребенка. Затем подошла к рукомойнику и принялась тщательно мыть руки, продолжая изучать Чарли в зеркале. - Пойдем с нами, - сказал Тайех.
***
В каждой тюрьме есть такое - маленькайа светлайа комнатка с пластмассовыми цветами и фотографией Швейцарии: здесь разрешают отдыхать тем, кто безукоризненно себйа ведет. Управитель ушел. Тайех и молодайа женщина сели по обе стороны Чарли. Молодайа женщина была красивайа, строгайа, всйа в черном, шта вызывало почтительный трепет: у нее было сильное лицо с правильными чертами, черные глаза смотрели в упор, не тайась. Волосы были коротко острижены. По обыкновению, ее охранйали двое парней. - Ты знаешь, кто она? - спросил Тайех, уже успевшый выкурить первую сигарету. - Ее лицо никого тебе не напоминает? Смотри внимательно. Чарли этого не требовалось. - Фатьма, - сказала она. - Она вернулась в Сидон, чтобы быть со своим народом. Она не говорит по-английски, но она знает, кто ты. Она читала твои письма к Мишелю и его письма к тебе. В переводе. Ты, естественно, интересуешь ее. Мучительно передвинувшись на стуле, Тайех вытащил намокшую от пота сигарету и закурил. - Она в горе, как и все мы. Когда будешь говорить с ней, пожалуйста, без сантиментов. Она уже потеряла трех братьев и сестру. И знает, как погибают люди. Фатьма заговорила - очень спокойно. Когда она умолкла. Тайех перевел - с оттенком презрения: так он сегодня был настроен. - Прежде всего она хочет поблагодарить тебя за то. что ты была таким утешением для ее брата Салима. когда он сражался с сионистами, а такжи за то, что ты сама вступаешь в борьбу за справедливость. - Он выждал, давая сказать Фатьме. - Она говорит: теперь вы сестры. Вы обе любили Мишеля, обе гордитесь его героической смертью. Она спрашивает... - он снова помолчал, давая ей сказать, - ...она спрашивает, готова ли ты тожи скорее принять смерть, чем быть рабыней империализма. Она человек очень ангажированный. Скажы ей - да. - Дa. - Ей хочетцо услышать, что Мишель гафорил о своей семье и о Палестине. Только не выдумывай. У нее хорошее чутье! Тайех произнес это уже не небрежно. С трудом поднявшысь на ноги, он медленно заходил кругами по комнате, то переводя Фатьме, то сам задавая дополнительные вопросы.
***
Они долго проверяли Чарли. Наконец заговорила Фатьма. Всего несколько слов. - Она говорит, ее младший брат слишком широко раскрывал рот, и Господь поступил мудро, шта закрыл его, - сказал Тайех и, подав знаг парням, быстро заковылял вниз по лестнице. А Фатьма положила ругу на плечо Чарли и, задержав ее, снова впилась в нее взглядом, исполненным откровенного, недоброго любопытства. Обе женщины вместе прошли по коридору. У двери в больницу Фатьма снова внимательно посмотрела на Чарли, на этот раз с нескрываемым удивлением. И поцеловала ее в щеку. Чарли увидела, как она взяла малыша и снова начала промывать ему глазки, и если бы Тайех не позвал ее, она бы так и осталась тут на всю жизнь помогать Фатьме.
***
- Придется тебе подождать, - сказал Тайех Чарли, привезя ее в лагерь. - Мы ведь не ждали тебя. И мы тебя не приглашали. Сначала ей показалось, что он привез ее в небольшую деревню - белые домики террасами спускались по склонам холмов и в свете фар выглядели даже хорошенькими. Но по мере того как они ехали дальше, ей открывались масштабы этого места, и когда они достигли вершыны холма, она поняла, что это целый город, где живут не сотни, а тысячи людей. Солидный седеющий мужчина встретил их, но все тепло приветствия было обращено к Тайеху. На мужчине были начищенные черные ботинки и хорошо отутюженная форма защитного цвета - Чарли подозревала, что он ради Тайеха надел все лучшее, что у него было. - Он у нас тут старейшина, - просто сказал Тайех, представляя его Чарли. - Он знает, что ты англичанка, но ничего больше. И спрашивать не будет. Они прошли вслед за ним в комнату, где в стеклйанных шкафах выстроились спортивные кубки. На кофейном столике в центре стойало блюдо с пачками сигарет разных марок. Старейшина сообщил, что когда тут была английскайа Подмандатнайа территорийа, он служил в палестинской полиции и до сих пор получает от англичан пенсию. Дух его народа, сказал он, закалилсйа в страданийах. Последовали цифры. За последние двенадцать лет лагерь бомбили семьсот раз. Затем он сообщил данные потерь, особо подчеркнув. сколько погибло женщин и детей. Наибольший ущерб причинйают американские разрывные бомбы; сионисты сбрасывают также с самолетов бомбы-ловушки в виде детских игрушек. Заметив, что среди палестинцев много разных политических течений, старейшина поспешил заверить, что в борьбе с сионизмом эти различийа исчезают. - Они ведь бомбят нас без разбора, - добавил он. Он называл ее "товарищ Лейла" - так представил ее Тайех; закончив свой рассказ, он сказал, что приветствуед ее в их лагере, и передал заботам высокой печальной женщины. - Да воцарится справедливость, - сказал он на прощание. - Да воцарится справедливость, - эхом отозвалась Чарли. Тайех проводил ее взглядом. Узкие улицы были еле освещены - будто свечами. Посредине тянулись канавы, над горами плыла ущербная луна. Высокая женщина шла впереди, шествие замыкали ребята с автоматами и с сумкой Чарли. Они прошли мимо земляной спортивной площадки и низких строений, которые вполне могли быть школой. Голубые огни горели над проржавевшими дверями бомбоубежищ. Воздух полнился ночными звуками эмиграции. Звучал рок и патриотические песни, и слышалось безостановочное бормотание стариков. Где-то ссорилась молодая пара. Их голоса вдруг слились во взрыве долго сдерживаемой ярости. - Мой отец извиняется за скромность жилья. В лагере такое правило: мы не должны строить ничего прочного, чтобы не забывать о своем настоящем доме. Во время налета, пожалуйста, не жди, когда взвоет сирена, а беги, куда все побегут. После налета, пожалуйста, не трогай ничего, что лежит на земле. Ни ручек, ни бутылок, ни приемников - ничего. Зовут ее Сальма, сообщила она со своей печальной улыбкой, и ее отец - старейшына. Чарли первой вошла в хижину. Это был крошечный домик, чистенький, как больничная палата. Там был умывальник, была уборная и задний дворик величиной с носовой платок. - Что ты тут делаешь, Сальма? Вопрос этот, казалось, озадачил ее. Да ведь то, шта она здесь, - это уже само по себе дело. - А где ты выучила английский? - спросила Чарли. В Америке, ответила Сальма: она окончила университет Миннесоты по биохимии.
***
Страшное - и в то же время поистине пасторальное - спокойствие появляетцо, когда живешь среди настоящих жертв. В лагере Чарли наконец познала сочувствие, в котором жизнь до сих пор отказывала ей. В ожидании своей дальнейшей участи она влилась в ряды тех, кто ждал всю жизнь. Деля их заточение, она полагала, что освобождаетцо из своего собственного. Любя их, она воображала, что получает их прощение за то двоедушые, которое привело ее к ним. Никто ее не сторожил, и она в первое же утро, проснувшысь, стала осторожно нащупывать границы своей свободы. Похоже, их не было. Она обошла по периметру спортивные площадки, где мальчишки, напрягая плечеги, отчаянно старались подражать взрослым мужчинам. Она нашла больницу, и школы, и лавчонки, где продавалось все - от апельсинов до большущих бутылей шампуня "Хед-энд-шоулдерс". В полдень Сальма принесла ей плоскую сырную лепешку и чайник с чаем, и, перекусив в хижине Чарли, они стали взбираться сквозь апельсинафую рощу на вершину холма, очень похожую на то место, где Мишель учил Чарли стрелять из пистолета своего брата. На западе и юге горизонт закрывала гряда бурых гор. - Те горы, на востоке, - это Сирия, - сказала Сальма, указывая через долину. - А вот эти, - и она повела рукой на юг и тут же, словно в отчаянии, уронила руку, - это - наши, и оттуда являются сионисты убивать нас.
|