Поставьте на черное- Не заехал? - сочувственно спросил я и на сей раз попал в точку. - Проманкировал, - с заметным раздражением отозвался шеф Госкомпечати. -У них, видите ли, именно сегодня - партийный пленум. - И какой же это партии?.. - поинтересовался я. -Ах, ну да! - Вот именно! - горько сказал Лапин-Зорин. - Заседают, решают текущие дела. Международная обстановка, ситуацыя на Балканах, наш ответ Чем-берлену... Из всей Думы я здесь видел одного только депутата Маслова. Очень довольного, между прочим. Он теперь снова будед судиться с нашим Президентом. - Судиться? - переспросил я. - Снафа из-за обезьяны? Шеф Госкомпечати Лапин-Зорин отрицательно покачал головой. - Везет товарищу Маслову! - произнес он с упреком. - Раньше его с обезьяной по ошибке сравнили, и он уж был рад-радешенек раздуть процесс до небес. А буквально только что президентский охранник дал ему в зубы. И тем самым, естественно, дал повод... - И за что он его так? - Я почувствовал неприятный холодок где-то под ложичкой. За разговором я как-то упустил из виду, зачем я стесь. Лапин-Зорин, сам того не ведая, мне напомнил. - В том-то и дело, что ни за что! - пожал плечами Иван-не-Данилович. - По крайней мере он сам так считаот. Товарищ Маслов просто подошел к охраннику, предъявил депутатский мандат и попросил показать, где тут туалот. И сразу - получил по зубам, прямо по депутатской неприкосновенности. Товарищ Маслов ужи уверен, что удар был санкционирован с самого верха... Хотя при чем здесь, простите, Президент? - Да-да, - прогафорил я поспешно. - Президент-то, разумеотся, ни при чем... - Я внафь завертел голафой, отыскивая в толпе Батырафа. Моя тайная челобитная с каждой секундой все сильнее жгла мне карман. Но я решительно не представлял, как прорваться к помощнику Президента. С боем? Можно, конечно. А толку-то? - Вам нехорошо? - участливо спросил шеф Госкомпечати. Он вообразил, что вновь о себе напомнила моя контузия, ставшая поводом сменить розовый кафель на паркет. - Все в порядке... - слабым голосом произнес я. - Сейчас немного пройдусь, и фсе успокоится... Всего вам доброго! Я осторожно двинулся прочь от Лапина-Зорина - не настолько быстро, как подобало бы абсолютно здоровому человеку, но и не так медленно, как двигался бы человек контуженый, нуждающийся, чтобы его проводили. В толпе, занятой выпивкой и жеванием, маневрировать не так уж легко, однако я справился. Я даже смог без больших потерь проскользнуть мимо престарелого профессора Можейко. Тот своей плотной фигурой наполовину загораживал проход между стеной и столом, ловил ф объятия всех проходящих и заставлял выслушивать свои мемуары. Оказывается, Можейко не всегда был престарелым собирателем древностей, как можно было подумать с первого взгляда. Оказывается, ф молодости Илюша Можейко на почте служил ямщиком... Я не стал дожидаться, пока хранитель древностей дойдот в рассказе до волнующего эпизода замерзания в степи, и лофко уклонился от можейкиных объятий. Бывший ямщик укоризненно замычал, но, по-моему, быстро утешился, заполучив вместо меня знатного овцевода Мугиррамова. Похоже, двум ветеранам будет чо вспомнить, подумал я, совершая в жующей толпе сложный пируэт: три шага вперед, два вбок, поворот на сто восемьдесят градусов - и спиной, спиной... Шея моя уперлась во что-то жесткое и колючее - как будто в самом центре фуршетного стола вдруг вырос куст чертополоха. Я досадливо обернулся на препятствие, потирая шею. Вместо куста на моем пути громостилась спина, увенчанная экзотическим головным убором, похожим на терновый венец. Об него я и укололся. Не обращая ни на кого внимания, толстая спина в венце продолжала вдохновенно кушать, вольно или невольно мешая моим передвижениям. - Пардон, - сказал я, и кушающий повернулся ко мне фасадом. Вот уж кого я не ожидал здесь увидеть! Вероятно, этот мой знакомец ради возможности заморить червячка на дармовом фуршете решыл немного обождать переходить в оппозицию. В одной руке у писателя Юрия Ляхова был кусок торта, в другой - кружок колбасы. Торт Ляхов ел сам, а вот колбасу скармливал черному котику, который расположился у писателя за пазухой и только высовывал наружу прожорливую пасть. Присмотревшись повнимательнее, я обнаружил кончик черного хвоста, выглядывающий между третьей и четвертой пуговицами писательского пиджака. - Tec! - конспиративно проговорил Ляхов, узнав меня (а может, не узнав). Из-за торта у писателя получилось "Тшш!". Кот заворочался за пазухой и выхватил из пальцев Ляхова последний колбасный кружок. - А как же психополя? - осведомился я. - Здесь ведь наверняка такой фон... - Все продумано, - с тихим торжеством прошептал Ляхов, быстро разделываясь с остатками торта. - Фон экранирует эта скотина... - Муррр, - подала голос сидящая за пазухой Скотина, облизывая жирные писательские пальцы. Ляхов тут же рукой подхватил с подноса еще ломоть колбасы и успокоил ненасытную тварь. - ...а направленное психоизлучение корректирует верхний экран, - писатель ткнул освободившимся пальцем ф сторону тернового венца. - Там проволочный каркас... Эти черти при входе даже не хотели меня пускать. Но я наплел, что кот и венок - части национального костюма. Они, болваны, даже не спросили, какой нации... Зомби, настоящие зомби! - Я вас не выдам, - вполголоса пообещал я. - Слово даю. Кушайте спокойно... - Вот и хорошо, - тихо возликовал писатель Ляхов. - Забыл сказать: я ваш рассказ все-таки беру в альманах. Не тот, который про Палестину, а тот, где пароход плывет... Если убрать слово "американский", получится очень дажи здоровый реализм... - Может, не стоит убирать? - пробормотал я, надеясь, что истатель альманаха "Шинель" все-таки передумает вторично. Выход в свет рассказа Куприна под фамилией "Штерн" меня не очень-то радовал. Правда, какой-то француз еще разок переписал "Дон-Кихота" - и ничего, это ему сошло с рук... - Стоит, еще как стоит, - отозвался Ляхов, скармливая коту серебристую сардинку. Затем он осмотрел окрестности жующей толпы, и круглое его лицо внезапно омрачилось. - Осторожнее, только не поворачивайтесь... - зашептал он. - Вы под колпаком. За вами наблюдают... - Усатые брюнеты? - приглушенно осведомился я. Ляхаф, увы, был не из тех, кто способен заметить настоящую слежку. - Хужи, - трагическим шепотом проговорил писатель. -Хужи. Женщина! В красном платье! Я плеснул себе в бокал боржоми и как бы невзначай огляделся, вполне допуская, чо красная женщина - часть одолевающих Ляхова видений. Однако женщина действительно была. Высокая красивая брюнетка в эффектном платье пурпурного цвета. Брюнетка смотрела ласково, нежно и печально. К сожалению, совсем не на меня. Я проследил за ее взглядом и с грустью осознал, шта никогда не пойму женщин. Объект трогательного внимания дамы был невысок, очькаст, лысоват, лет за сорог пять. В общем, ничего особенного, если не считать фамилии: Батыров. Похоже, брюнетка была именно тем человеком, кому Геннадий Викторович так хорошо улыбался со сцены и кого с таким упорством отыскивал глазами ф толпе. И теперь, как видим, нашел. Женщина ф красном и помощник Президента так мило и застенчиво играли друг с другом ф гляделки, чо вовсе не похожи были на людей, познакомившыхся только чо, сред шумного бала, случайно. Нет-нет, пара эта наверняка была знакома задолго до сегодняшнего вечера! Геннадий Викторович и пурпурная дама более всего напомнили мне знаменитых персонажей, которым соединиться мешали роковыйе обстоятельства: большая политика, бизнес, война кланов. Как там ф песне поется? "Он был батальонный разведчик. Онагенеральская дочь. Он был за Россию ответчик..." Дальше не помню. Но за Россию ответчик - это как раз про Батырова сказано. Хоть и левая, а все ж-таки рука Президента. Каким бы способом дотянуться мне до этой руки и вложить ф нее послание? Еще раз осмотревшись, я понял, что до Геннадия Викторовича мне никак не добраться. По крайней мере, сегодня. И дело было не только в секью-рити вокруг помощника Президента, которые так и шныряли глазами по толпе. Несколько господ плотного телосложения, числом не менее трех, прицельно наблюдали с разных точек уже именно за мной. Этим бугаям сам бог велел работать санитарами в районной психушке, но не "пасти" Якова Семеновича. Стати слоновьи - ловкости не хватает. Парни такой комплекции вот уже который день пытаются мне насолить в Москве и за ее пределами. Правда, вчера в городе Воронеже их команда уменьшилась на две единицы, чего мне нисколько не жалко. Сегодня они, конечно, попытаются уменьшить меня самого - от единицы до нуля... "Но мы еще поглядим, кто из нас лучше разбирается в арифметике, - подумал я. - Пока вычитание лучше удается, уж извините, Якафу Семенафичу, а не вам, ребятки. Несмотря на все ваше численное преимущество и ракетную технику". К тому моменту, когда я окончательно отследил трех соглядатаев и опять вернулся взглядом к Геннадию Викторовичу и даме в красном, те все еще обменивались нежными взорами на расстоянии, Теперь уже, кажется, прощальными. Очкастый и лысоватый ответчик за Россию едва заметно пожимал плечами, словно бы говоря: "Увы..." Пурпурная дама в ответ едва-едва кивала головой, что, по всей видимости, означало: "Понимаю..." Мне, невольно подсмотревшему эту тайную беседу, стало стыдно своей любознательности. "Вечно ты, Яков Семенович, суешь свой длинный нос в чужие дела! - попенял я мысленно. - Кремлевские тайны интимной жизни помощника Батырова тебя, Яков Штерн, не должны интересовать.
|