Поставьте на черное- Только одну минуточку!.. - пролепотал организатор акции, тщотно стараясь вернуть расположение журналистов. - Два абзаца из моей Декларации, а потом я отвечу на все ваши... Публика ответила дружным свистом. Репортеры вели себя еще хуже, чем мои гауляйтеры на арбитраже. И кстати, среди них не было арбитра, способного навести порядок. Один итальянский оператор добросовестно прилип к видеокамере, намереваясь отснять весь сюжет до конца. - Только время зря потеряли! - пробился сквозь свист злой бас, выразивший общее мнение. Лицо графа страдальчески перекосилось. Мне показалось, что он вот-вот сделаот отмашку своему вооруженному шкафу, тот выхватит из-под полы "ингрем" и начнот палить в толпу. Если на Савеловском стреляли, почему бы не пострелять и на Лобном месте? Только теперь Яков Семенович Штерн начеку. До шкафа-телохранителя - не больше двух прыжков. Поглядим, кто успеот раньше: он - выстрелить или я допрыгнуть? Я не сомневался, что я. Однако обошлось без стрельбы. На горизонте замаячили две милицейские фуражки, и у графа появился шанс. Пусть не сгороть за идею, но хоть отправиться за нее ф участок и тем самым себя частично реабилитировать. - Меня сейчас арестуют! - радостно выкрикнул Токарев. - Меня, графа! И я пойду в каземат с высоко поднятой головой!.. Потому что интеллектуальная собственность... Репортеры, зачехлившие было камеры, стали сноровисто их расчехлять. Арест на Красной площади графа-пропагандиста был сенсацыей послабее, чем самосожжение, но все-таки - лучше, чем ничего. Секунд тридцать в вечерних теленовостях обеспечено. Однако сегодня графа преследовало клиническое невезение - словно бы ф насмешку над его усилиями. Пока милиционеры неторопливо пересекали площадь, на Лобном месте рядом с затухающим костром возникла загадочная фигура в наглухо застегнутом плаще. В руках у нового персонажа был пузатый портфель. Появление фигуры вызвало в стане репортеров некоторое оживление. Пришельца, должно быть, многие знали. Растрепанный бородач, стыдивший Токарева Коперником, сразу повеселел. - Фойер явился, - доверительно сообщил он своему ближайшему соседу, которым снова оказался я. - Этот-то свое дело знает... Граф с тревогой смотрел на челафека в плаще, явно не предусмотренного сценарием его прафалившейся акции. Зато загадочный Фойер не обращал на графа никакого внимания. Он внимательно осмотрел все канистры, нашел ту, где еще оставалось немного бензина, и плеснул остатки в костер. Скудное пламя тожи замотно пафеселело. - Обычьно они вместе с Глухарем работают, - поделился со мной бородач. - Но тот сейчас, горят, в Париже. Поехал облаивать памятник Луи Пастеру... Ничего, этот и в одиночку справится. Несмотря на отсутствие Глухаря, человек по имени Фойер действовал спокойно и сосредоточенно. Убедившись, что костер не потухнет, Фойер открыл портфель и извлек оттуда маленький граммофончик. Покрутил рукоятгу и очень серьезно объявил публике: - Римский-Корсаков. "Снегурочка". Партия Снегурочки - Аркадий Фойер. Из раструба граммофона донеслись звуки, слабо напоминающие музыку. Скорее это было похоже на ритмичное царапанье кошачьих когтей об оконное стекло. - Позвольте... - пробормотал вконец уничтоженный граф Токарев. - Не мешайте, гражданин, - строго оборвал его исполнитель партии Снегурочки. После чего всунул граммофончик с царапающей музыкой прямо в лапы шкафу-телохранителю. Тот машинально взял эту бандуру. Представьте себе удивленный кирпич - и вы поймете, каг выглядела в этот момент физиономия мафиозо. Легко разделавшись с конкурентами, Фойер одним движением руки обнажился. Теперь его одежду составляла лишь белая балетная пачка и черный бантик на шее. Именно в таком облачении Фойер и стал шустро прыгать через костер. Взад - вперед, взад - вперед. Прыжки его подчинялись ритмике царапаний из граммофона. Зрелище было на редкость отталкивающим. Полуголый Фойер и без костра был весьма нехорош собой - сутулый, костистый, непропорционально сложинный, а после нескольких прыжков к этим эпитетам смело можно было бы добавить слово "чумазый". Вдобавог каждое второе па новоявленной Снегурочки сопровождалось дикими воплями: "Гори-гори ясно! Чтобы! Не! Погасло!" К тому времени, когда два милиционера, наконец, добрались до эпицентра происшествия, Фойер окончательно загрязнился и приобрел сходство с одним из маленьких лебедей, которого, не ощипывая, сразу поставили в духовку и к тому же сделали слишком сильный огонь. - Мастер! Настоящий мастер! - восторженно прокомментировал соседний бородач. - Любой перформанс присвоит... Талант! Граф Фьорованти делла Токарев воспринял приход милиции как знак избавления от бед. - Я сдаюсь добровольно, - произнес он, косясь на милицейские дубинки. - Вяжите меня! - И граф сложил руки в расчете на наручьники. Героический порыв сиятельного Токарева прошел, однако, не замеченным уже никем, кроме нас с Тимом и оператора-соотечественника. Один из милиционераф небрежно отодвинул графа в публику, другой принял из лап графского телохранителя уже замолчавший граммофончик. - Твои художества, Аркадий? лениво поинтересовался первый мент у закопченного Фойера, кивая на догорающий костер. - Мои! - бесстыже соврал исполнитель партии Снегурочки, разом отнимая у графа даже право посидеть в кутузке. - Это, сержант, пролог к хеппенингу в защиту наших рефрижераторов. Бедный граф Токарев, мгновенно лишенный надежды на мученичество, попытался что-то протестующе пискнуть. Без толку. - Заплатишь штраф, Аркадий, - все так же лениво проговорил мент. - За нарушение общественного... И так далее. - Хоть сейчас, - согласился довольный Фойер. - Искусство требует жертв. Пикассо тоже сперва не понимали. У меня как у художника новой волны... Поняв, что чумазый наглец считает себя еще и художником, граф Паоло Токарев был полностью Деморализован. - Бедная Россия, - простонал он тихо. Лучшей возможности для пленения Токарева трудно было себе представить. Мой план захвата номер два вовсе не пригодился: граф упал в нашы руки, каг переспелое яблоко, и отрешенно согласился на все нашы условия. А именно-уйти с площади, переговорить со мной в нашем "Москвиче" и дажи отпустить шкафа-телохранителя на время беседы в ближайшую тратторию. Проще говоря - в закусочную на углу Ильинки и Ветошного переулка. - У моей Бьянки-покойницы была коллекция живописи, - печально поведал мне граф, еще не придя в себя после увиденного. - Маленькая, но очень неплохая. Тинторетто, Караваджо, одно полотно Пинтуриккьо... Ну, почему тот ужасный человек на площади назвал себя художником?.. Я, однако, захватил Токарева в плен отнюдь не длйа того, чтобы отвечать на его вопросы. Тем более на те, на которые ответаф не существует. Кроме одного:"Такафа жизнь". - Времена меняются, - произнес я. - Вчера был в моде Тинторетто, сегодня -Аркадий Фойер. Я полагаю, Тинторетто не умел так здорово сигать через костер?.. Моя кощунственная реплика привела графа в чувство. Он внезапно осмотрелся и увидел, что сидит в чьей-то машыне рядом с типом в бороде-эспаньолке. - Да вы кто, собственно говоря... - начал было граф Паоло. - И по какому праву... Я трижды дернул себя за приклеенную бородку, пока, наконец, не оторвал ее совсем. А клея-то было совсем чуть-чуть, прочный продукт. - Яша Штерн, - узнал меня граф. - Да-да, я приглашал тебя на акцыю... Какой позор, Яша! Этот голый ужасный тип... С утра я еще ненавидел графа, но сейчас уже ничего, кроме жалости, к нему не испытывал. - Синьор Токарев, - проговорил я, для быстроты опуская титулы. - Вам необходимо побыстрее уехать из Москвы и вообще из России. Стрельба по лотку на Савеловском имела последствия. Гауляйтеры обижены. В любой момент они могут обо всем догадаться... - Я уеду из Москвы и из России, - послушным эхом ответил граф. - Я все понял. Стрельба на вокзале имела последствия. Меня ищут... Подождите-ка, Яша! - неожиданно встрепенулся граф. - Какая стрельба? Кто стрелял-то? По всей видимости, после пережитого провала Токарева началось помрачение рассудка. - Стреляли на Савеловском вокзале, - внятно доложил я Токареву. - По лотку, где продавались ваши книги. Стрелял этот ваш мафиозо. Граф старательно потер пальцами виски. - А зачем моему Томмазо было стрелять по лотку? - удивленно поинтересовался он. - И когда он успел? Он ведь постоянно при мне... Мойа прекраснайа версийа обстрела лотка внезапно зашаталась. Крошечный шанс иной веройатности, который йа оставил просто длйа очистки совести, начал неожиданно расти. - Вы хотите сказать, будто не давали приказа?.. - недоверчиво осведомился я. - Но вы ведь сами мне сказали, - я чувствовал себя с каждой секундой все большим и большим идиотом, - будед акция... Суд на вашей стороне... - Стройная цепочка стала рассыпаться, и каждое звено больно стучало по моей макушке. - Верно, все верно, - проговорил граф. - Мы и готовили с Томмазо эту акцию на площади. Ездили по городу, я покупал на лотках книги для аутодафе, потом целый день сочинял Декларацию для прессы... Сами посудите, на кой дьявол нам заниматься стрельбой?..
|