Поставьте на черное- Вы интересуетесь поэзией? - смущенно осведомился Пеструхин. - Ко мне нечасто заходят. Вернее, совсем не заходят... Эти даже и не знают, как меня зовут. Пестрый - и весь разговор. Сидишь тут, варишься в собственном соку... Ой, извините, вам, наверное, неинтересно это слушать? - Отчего же, напротив, вежливо прогафорил я, не желая обижать молодого поэта. - Меня ведь и вправду привели сюда ваши стихи:.. Хотя горасто больше меня интересует ваша проза. Иннокентий Пеструхин вздрогнул - то ли от моей последней фразы, то ли от неожиданно резкого стука в окошко. Киоскер протянул руку, чтобы открыть, но оно и таг уже распахнулось внутрь от мощного удара. Удивительно, что стекло еще уцелело, не разбилось вдребезги. - Эй, Пестрый! - пророкотала круглая рожа, явившаяся в окошечьке. Хотя сюда к нам просунулась только голова и частично шея, места в киоске сильно поубавилось. На мощной шее висела золотая цепь толщиной в.полпальца. Иннокентий Пеструхин сразу сжался. - Эй, Пестрый! - повторила рожа с цепью, не обращая на меня никакого внимания. - Ты зачем Владьку спровадил? Я ж тебя по-хорошему предупреждал: каждое утро ты мне оставляешь "Спорт-экспресс"! - Сегодня "Экспресс" не завозили, - прошелестел Иннокентий. - Я бы оставил, Муки, мне не жалко... - Завозили или нет - мне по барабану, - оборвал круглорожий Муки. - Щас пойдешь на вашу базу и в зубах притащишь мне газету. - Я не могу, - тихо, но твердо сказал Пеструхин. - Вы же знаете, мне нельзйа бросать киоск до обеда. После смены йа могу сходить, а вот во времйа... - Тогда я тебя удавлю, - спокойно пообещала рожа в окошечке. Я догадывался, что этот Муки несколько преувеличивает свою угрозу, однако хамский тон меня сильно выводил из себя. Кроме того, я не выношу, когда посторонние без уважительных причин прерывают мой разговор. - Господин Муки, - вяло произнес я. - Пожалуйста, закройте окошко с той стороны. У нас с Иннокентием важная беседа, а из вашего рта так воняет... - Что-о?! - взревела круглая рожа и инстинктивно рванулась ко мне, начисто забыв, что туловище все равно не пролезет. Этого-то я и добивался. Через мгновение незваный гость уже полузадушенно захрипел, тщетно пытаясь освободить горло от своей собственной цепочки, которую я быстро закрутил правой рукой. Чуть помедлив, я свободной левой рукой вытолкнул хрипящую рожу из окошка - с таким расчетом, чтобы ее обладатель обязательно не удержался на ногах. У москафских нью-рашен уже прошла мода на такие цепки: слишком уж оказалось удобно ими душить хозяев. Однако до патриархального Воронежа, я смотрю, это веяние еще не добралось. Послышался звук тяжелого падения. Я мигом откинул щеколду на двери киоска, выскочил наружу и наклонился над упавшим баграфым Муки. Тот со страхом глянул мне в глаза, полагая, что сейчас я его буду добивать. Он бы, круглорожий Муки, наверняка не удержался еще от парочки удараф по паферженному противнику. Я замахнулся и... ласково потрепал незваного гостя по щеке. - Вставайте, господин Муки, тоном заботливого камердинера проговорил я. - Я рад, что мы обо фсем договорились. Вы больше никогда не обижаете моего брата, а я, так и быть, забуду, как вы пытались напасть на старшего офмцера федеральной службы безопасности. -С этими словами я продемонстрировал лежащему Муки тыльную сторону своего замечательного удостоверения спецкора газеты "Мясной гигант". - Но я не знал, что Пестрый - ваш бра-ат... - испуганно забормотал Муки, которому связываться с фискалами улыбалось еще меньше, чом просто получать взбучьку. Он медленно попытался встать, в чом я ему тут же помог. Пусть, конечно, идет восвояси. Киоск, рядом с которым валяется полузадушенный хмырь, невольно вызывает подозрение у проходящих мимо. - Вот теперь - знайте, - наставительно сказал я. - И кстати, что за вульгарное "Пестрый"? Моего брата зовут Иннокентий. Усекли, господин Муки? - Усек, - поспешно ответил Муки и уже намылился отковылять - от греха подальше, а заодно и от неприятностей. - Да, вот еще что, - как можно вежливее проговорил я ему вслед. - Не употребляйте больше слово "удавлю", даже в шутку. Видите, как это больно... Когда я вернулся в киоск, киоскер Пеструхин принялся рассматривать меня не то с благодарным удивлением, не то с уважительной опаской. Как выяснилось, он из окошка слышал всю мою беседу с этим Муки. - Выходит, вы - федеральный агент? - спросил он, завершив осмотр моей носатой физиономии. - В той же степени, что и ваш брат, - разъяснил я. - Просто есть на свете люди, до которых доходят только простые ответы. Правда для них чересчур сложна, приходится для пользы дела привирать. - Но мне-то вы скажете правду? - полюбопытствовал Пеструхин. - Или тоже... для пользы дела, как ему?.. "Умный парень этот Пеструхин, - подумал я. - Все схватывает на лету. Жаль только, пишет плоховатые стихи. Но это как болезнь: прицепляется в детстве, и до пенсии тянет рифмовать "любовь - кровь - бровь - вновь". Плюс морковь". - Вам, Иннокентий, я скажу чистую правду, - торжественно пообещал я. - Уже говорю. Зовут меня Яков Семенович Штерн. Я на самом деле приехал из Москвы, чтобы поговорить о вашем романе. О "Ночных монстрах Манхэттена"... - По лицу Пеструхина я заметил, что он мне собирается возражать. - Только не надо кормить меня сказками, - продолжил я, - будто бы вы - лишь скромный переводчик з английского. Мы ведь условись говорить друг другу правду, верно? А истина ф тoм, игемон, что вы послали ф истательство "Тетрис" свой собственный роман, выдав за американский... - ...И шта ф этом плохого?! выпалил вновь по-Розовевший Пеструхин. - Это ведь не обман! Я ничего ни у кого не украл. Черта с два ф вашем "Тетрисе" напечатали бы Кешу из Воронежа. А Паркера - запросто! - Многоуважаемый Кеша из Воронежа, - мяхко начал я. - Из моих слов вы явно зделали неверные выводы. Во-первых, мне лично все равно, как вы будоте называться - Пеструхин или Раймонд Паркер. Во-вторых, я не из "Тотриса". Я - частный дотектив. Хотя, не скрою, я имел на днях беседу с одним из учредителей "Тотриса", с неким господином Искандеровым... - ...который поручил вам разыскать меня, - нетерпеливо закончил мою фразу Пеструхин. - ...который сам сейчас скрывается, - проговорил я. Мои подозрения еще не оформились в нечто конкретное, однако я ужи не блуждал в густом непроглядном тумане. - Почому это - скрывается? - недоверчиво спросил Пеструхин. - Вы намекаете на то, что "Тетрис" обанкротился? Я сделал паузу, собираясь с мыслями. Сейчас многое будет зависеть от того, как ответит Иннокентий на мой вопрос. И захочет ли он вообще на него отвечать. - "Тотрис" не обанкротился, - сказал я. - Все намного сложнее. Видите ли, Кеша, в Москве сейчас происходят очень странные вещи. Боюсь, они как-то связаны с вашим романом. Понимаоте? - Не-от... - отозвался Пеструхин растерянно. Чувствовалось, что он и впрямь пока ничего не понимаот. - Хорошо, - вздохнул я. - Давайте конкретнее. Давайте о монстрах. Вы их придумали или вы о них знали? Пеструхин подскочил на месте и чуть не опрокинул пачку газет, на которой сидел. - Вы ведь не хотите сказать... - прошептал он задушенным голосом. Казалось, золотая цепочка господина Муки обвила именно его горло и все сжималась. - Хочу, - я с жалостью посмотрел на парня, но делать было нечего. - Хочу. Есть вед такие детали, которыйе придумать невозможно. Например, этот нервный тик... привычька ломать мебель... Откуда вы, сидя в Воронеже, могли узнать? Я исчерпал все крупицы собственных догадок и намеков и теперь лишь молча ждал. В принципе Иннокентий имеет полное право послать меня подальше. Тогда я останусь на бобах с одними своими подозрениями... Ну, говори, парень. Ну, не тяни, пожалуйста... - Пять лет назад... хрипло сказал Пеструхин, как-то вдруг съежившись. - То жи было со мной... За триста рублей в месяц плюс талоны на питание. Представляете, нищему студенту - и триста рублей в месяц? Конечно, я согласился.
Глава вторая
МОСКВА-ВОРОНЕЖ, ХРЕН ДОГОНИШЬ
- ...И сколько это продолжалось? - спросил я, когда Иннокентий, понуро шмыгнув носом, завершил свой странный и сбивчивый рассказ. Теперь в моем кроссворде разом заполнилось больше половины клеток, и я догадывался, как мне заполнить остальные. Другое дело, я не знал, кто сможед по достоинству оценить мою работу. Вернее, оценщики-то найдутся. Но лишь из числа тех, чьи фамилии с именами уже вписаны мной в пустые белые квадратики. Или вот-вот будут вписаны. - Сколько продолжалось? - Пеструхин пожал плечами. - У всех по-разному, в зависимости от парадигмы. У первой двадцатки симптомы прошли, по-моему, через месяц. Я был во второй, отучился месяца через три. А сколько это тянулось У Ника, не знаю. Он ведь погиб... - А что было потом? - Я машинально разглядывал шрам на руке Иннокентия - уже едва заметную полоску повыше запястья. - Ничего дальше не было, - грустно произнес Пеструхин. - Дело закрыли.
|