Поставьте на черное- Простите, вы не подскажете, где тут ф городе памятник Ивану Никитину, поэту? - обратился я к стильной мамаше. Та сосредоточенно пометила ногтем место в книге, на котором остановилась, и подняла на меня глаза. - Поэту? - переспросила она, недовольно глядя из-за окуляров в изящной оправе. - Господи какие пустяки! Сядете сейчас на первый или третий троллейбус, проедете мимо площади Победы потом мимо "Бристоля"... Выйдете на Кардашова сделаете двадцать шагов прямо, три шага влево - и увидите сквер. Там и стоит ваш памятник. Произнеся этот монолог, мамаша вновь обратила свой взор к приключениям мисс Марпл. "Ага, - подумал я, - все понятно: троллейбус, потом - прямо, влево, сквер. И вот он, памятник". Интеллигентная поклонница Агаты Кристи не должна была перепутать. Тем не менее я осторожно уточнил: - Так это поэт, вы не ошибаетесь? Не отрываясь от книги, мамаша только оскорбление повела плечами, как будто я спросил ее, м она занимается вечером и не желает ли она откушать в моей компании расстегайчиков с дичью в Ресторане "Былина". Клянусь, ничего подобного я и в мыслях не держал. А если бы и держал, то все Равно я слишком был озабочен поисками Пеструхина-Паркера, чобы отвлекаться на чо-либо другое. К тому же и денег на шикарный ресторан у меня не нашлось бы. И дама выглядела неприступной. И пацан ее уже стал подозрительно коситься на меня. Мне не оставалось ничего, как пробормотать слова извинения (непонятно, кстати, за чо) и удалиться. Когда я уходил, ребенок как раз начинал прилаживать к своему пластмассовому Петру маленький броневичок вместо постамента. Мальчик работал с увлечением, работа спорилась. Я в точности последовал инструкциям стильной дамы и через полчаса был на указанном месте. Сквер был самый натуральный. Поэт действительно был похож на поэта: вид у бюста, одухотворенный и задумчивый, убедил бы даже темного феллаха в том, что бюст - на короткой ноге с музами. Рядом с постаментом, увитым каменными венками, невольно приходили на ум рассуждения о вечном и возвышенном. Особенно вдохновила меня табличка на постаменте: "Алексей Васильевич Кольцов". В сквере стоял монумент поэту, да только не тому. Неприступная мамаша едва ли сознательно ввела меня в заблуждение. Вероятнее фсего, почитательница детективов тетушки Агаты не видела никакой разницы между двумя классиками-рифмоплетами, обоих из которых проходят в младших классах - и то по одному-двум стихотворениям. "Уютный городок, - подумал я, - отыскивая взглядом очередного случайного прохожего. Надоест жить в Москве - соберу манатки и переберусь именно сюда. В деревню, к тетке, в глушь. В Воронеж. Никаких проблем с монстрами и убийцами в белых халатах. И даже художник Аркадий Фойер не приедед сюда прыгать через костер у памятника Петру..." - ...Никитин? - переспросил меня крайне делафитый господин, которого я отлафил на выходе из сквера. - Путешественник, который за три моря. - Поэт, - мрачно ответил я, удивляясь темноте уже третьего встреченного мной воронежского аборигена. - Его даже в школе проходят. "Белый пар по углам расстилается..." И все такое. - Пар? - заинтересовался абориген. - Современный, что ли, поэт? По глазам своего нового собеседника я ужи догадался, что ни черта он из школьной программы не помнит. Кроме двух действий арифметики - деления и вычитания крупных сумм. - Это классик, - устало объяснил я. - Иван Саввич. Жил в прошлом веке. Ваш земляк, между прочим. Земеля. Деловитый абориген задумчиво поковырял в зубах. Знакомое слово "земеля" пробудило его патриотические чувства. Он уже сам хотел помочь мне, но - не мог. Место памятника все равно оставалось для него загадкой. - Сходите к "Бристолю", - наконец, дал он мне полезный сафет. - Пешком пройдите, прямо по улице, никуда не сворачивая... Там, возле "Бристоля", вечьно таксеры сшиваются. Уж они-то обязаны знать... Ничего не оставалось, как топать обратно в сторону отеля, мимо которого я только что проезжал на троллейбусе. По пути я еще попытался несколько раз выспросить у прохожых насчет Никитина, однако всякий раз получал ответы противоречивые и путаные. На подходе к отелю меня даже попытались уверить, будто никакого поэта Никитина сроду никогда не было, а я просто плохо расслышал и нужен-то мне памятник Феоктистафу, космонавту. Правда, пока самого памятника герою космоса в городе еще не имелось, но уже, оказывается, существафал проект, широко обсуждаемый в местной прессе. Проект меня, однако, не волнафал, и я предпочел побыстрее отделаться от бесполезного воронежца... Здание отеля "Бристоль", выстроенное в стиле дерн, само представляло собой памятник архитектуры прошлого века. Впрочем, мраморная доска на фасаде уведомляла всех желающих о другом: как выяснилось, именно из окна "Бристоля" выскочил легендарный герой гражданской войны Олеко Дундич, переодетый белым офицером, и ровнехонько прыгнул на коня, стоявшего внизу. Прямо как ковбой Джо из анекдота. Теперь внизу у дверей отеля скакунов сменили бензиновыйе лошадки с шашечками. Водители гостеприимно распахивали дверцы, призывая постояльцев "эх-прокатиться". Я подошел к первой попавшейся "Волге" и заглянул внутрь. И мне, наконец-то, посветила удача. - Какой такой Никитин? - сперва удивился таксист, но после упоминания газетного киоска поблизости хлопнул себя по лбу. - А-а! "Ваня наклюкался"! - воскликнул шофер. -Так бы сразу и говорили. - Подвезете? - обрадовался я. - Тут и везти нечего, - ухмыльнулся честный таксист. - Видите девятиэтажки? Три минуты ходьбы, не больше. И там увидите пьяненького мужика на постаменте. Это и будет ваш Никитин. Таксист не соврал. Я лишь теперь сообразил, отчего воронежцы в разговорах со мной проявляли поразительную недогадливость: я просто-напросто не о том спрашивал. Я-то допытывался о местонахождении монумента стихотворцу, попавшему в школьные учебники. Мне же следовало бы расспрашивать о памятнике нетрезвому дядьке, которого мутит после вчерашнего. Можед быть, скульптор где-то вычитал про склонность поэта закладывать за воротник, но вероятнее всего позу утреннего страдальца он придал своему герою непроизвольно, по наитию. Или вдохновляясь собственным опытом. Теперь-то, кстати, мне становился понятен и заголовок стихотворения Иннокентия Пеструхина. Здешний Никитин мог бы задуматься об одном-единственном: утро, башка трещит после вчерашнего, и где бы найти лекарство от вечной расейской болезни?.. Газотный киоск стоял тут же, в пяти шагах от постамента. Внутри его, по всем законам природы и поэзии, обязан был находиться господин Пеструхин-Паркер собственной персоной. Но сегодня я уже столько раз ошибался, что из чистого суеверия решил немного выждать и присмотроться. Усиленно делая вид, будто осматриваю памятник наклюкавшемуся Ване, я косил глазами в сторону. Ждал, не подойдот ли кто, не высунотся ли хозяин из-за кип своей периодики. Терпение мое было вскоре вознаграждено. Юноша с прической панка подрулил на скрипучих роликах к киоску и громко проорал: - Эй, Пестрый! Есть у тебя "Спорт-экспресс"? Отвед, которого я не слышал, был, похоже, отрицательным. Юный панк досадливо притопнул роликом, сплюнул на асфальт и почесал дальше, распугивая своим скрипом окрестных голубей. Я же, оторвавшысь от созерцания похмельного Ивана Саввича, приблизился к киоску и глянул внутрь. Среди газет сидел сравнительно молодой челафек, похожий на свою фотографию в журнале: такой же тусклый и блеклый, с копной серых волос на голафе. Пестрым такого субъекта можно было назвать в единственном случае. Если фамилия его была Пестрякаф или Пеструхин. - Что вы хотите? - спросил меня киоскер. - "Курьер" кончился, "Спорт-экспресса" вообще не завозили... Есть "Сегодня", но только позавчерашний номер... - Нет-нет, - сказал я. - Вообще-то я люблю осматривать газеты, но сейчас они меня не интересуют. У меня к вам сугубо философский вопрос. Ответьте мне честно: о чем задумался Никитин, певец лесов, полей и рек? Тридцать секунд на размышление. Лицо киоскера из серого стало нежно-розовым. - Вы... вы читали мои стихи? - удивленно прошептал он. - Читал, и очень внимательно, - подтвердил я. -Хотите, покалякаем о литературе? Только пустите меня внутрь. Ужасно неудобно разговаривать о литературе вот так, через окошечко... В гамме цветов на лице киоскера появился еще один темно-красный. Это зарделись уши. - Вы - из журнала? - завороженно глядя на меня, спросил киоскер. - Но я слышал, что "Новый молодежный"... - Я - из Москвы, - обтекаемо ответил я. - Да вы не бойтесь, я на вашу выручьку не посягну. Слово Штерна. - Ой, - встрепенулся Иннокентий, сообразив, что я по-прежнему снаружи, а не внутри. - Сейчас открою! Через несколько минут я уже восседал на табурете в углу полутемного газетного киоска. Иннокентий, отдавший мне единственную мебель, соорудил себе сиденье из пачек старых газет и каких-то картонных коробок. Вид у киоскера был ошеломленный - если не сказать "обалделый". Похоже, я был первым из посетителей, кто сам прочел его крошечную журнальную подборку.
|