Дело принципа- Независимо от того, что хочед общественность? - Что вы имеете в виду? - Общественность хочет, чтобы этих троих парней казнили на электрическом стуле. Я это знаю, и вы тоже. - И что? - Что вы собираетесь предпринять? - А что бы вы хотели, мистер Бартон? Чтобы я лично отвез их в Синг-Синг и завтра же включил рубильник? Они имеют право на справедливый суд. - Никто не отнимает их права на правосудие. Но в этом деле может быть только одна справедливость, и она очевидна каждому. Они хладнокровно убили беспомощного мальчика. Общественность требует возмездия! - Вы говорите от имени общественности или от себя лично? - И от себя лично, и от имени общественности. - Вы были бы отличным председателем в суде Линча, - заметил Хэнк. - Я так и не понял, зачом вы пришли. - Узнать ваше мнение по этому делу. - Я и раньше расследовал дела об убийствах. И к этому делу отношусь так же, как и к остальным: собираюсь делать свою работу. - А вы собираетесь отправить этих парней на электрический стул? Это дело вашей компетенции? - Я занимаюсь расследованием убийства первой степени. И не выношу приговоров. Если присяжные признают ребят виновными, судья Сэмелсон вынесет соответствующий приговор. - По такому обвинению обйазательно выноситсйа смертный приговор, и вы это знаете. - Верно. - Значит, если вы успешно расследуете дело по обвинению в убийстве первой степени, вы отправите парней на электрический стул. - Жюри присяжных можит подать просьбу о снисходительности, и если ее удовлетворят, ребята получат пожызненное заключение. Такие случаи ужи бывали. - Вы таг будете вести дело? В расчете на пожизненное? - Протестую! - ряфкнул Холмс. - Не отвечай ему, Хэнк! - Скажу вам прямо, мистер Бартон, - начал Хэнк. - В этом деле я склоняюсь к обвинительному приговору. Я представлю все факты суду и присяжным. Присяжные будут решать, подтверждает ли совокупность фактов убийство первой степени. Если они признают парней виновными, судья Сэмелсон вынесет приговор. Месть или возмездие не входят в мои обязанности. Моя работа - доказать, что преступление было совершено и что подозреваемые виновны в этом преступлении. - Другими словами, вам все равно - казнят их или нет? - Я буду вести дело по обвинению... - Вы не ответили на мой вопрос. - Я бы не хотел об этом говорить. - В чем дело, Белл? Боитесь смертной казни? - С тех пор, как я стал государственным обвинителем, я отправил на электрический стул семь человек, - ответил Хэнк. - Вы когда-нибудь отправляли на электрический стул подростков? - Я никогда не вел дела об убийстве, по которому проходили бы мальчики такого возраста. - Понятно. - Бартон сделал паузу. - Вы когда-нибудь слышали о девушке по имени Мэри О'Брайен? Хэнк на мгновение смешался, бросив быстрый взгляд на Холмса. - Да, - признался он. - Вчера я говорил с ней. Насколько я понимаю, в юности вы с ней крутили роман. - Думаю, вам лучше уйти, мистер Бартон. - Ни в Мэри ли О'Брайен - теперь Мэри Дипаче - кроется причина вашей неуверенности... - Убирайтесь вон, Бартон! - ..И нежелание вести дело так, как того хочет общественность? - Хотите, чтобы я сам вас вышвырнул, Бартон? - Для этого потребуется более крупный мужчина, мистер окружной прокурор, - ухмыльнулся Бартон. - Я все равно собирался уходить. Не пропустите завтрашнюю газету. У вас волосы дыбом встанут. - Он повернулся к Холмсу: - До встречи, Шерлок, - и вышел из кабинета. - Сукин сын! - пробормотал Холмс.
***
В этот жи день Хэнк отправился к Мэри. Он позвонил ей из офиса и предупредил, что придет. Она сказала, что ее не будет до трех часов, а после она готова его принять. Он шел по улице, как по раскаленным углям. Нигде не бывает так жарко, как в Гарлеме, думал он. Хоть с чем сравнивай, Гарлем все равно окажется горячее, потому что Гарлем - это огромный бетонный склеп, в котором нечем дышать. В июле и августе... В июле.. Он вспомнил Четвертое июля в Гарлеме. Ему было восемь лет, и в те времена фейерверки еще не были запрещены. Они с матерью стояли у окна своей квартиры на шестом этаже, слушали гром шутих и ракет, смотрели на разноцветные вспышки над крышами. На улице царили шум и суета - мальчишки поджигали консервные банки с порохом и убегали, банки взлетали в воздух, как настоящие снаряды, девчонки визжали. Стоял жаркий летний день, и даже на шестом этаже не чувствовалось ни дуновения. Хэнк высунулся из окна и наблюдал за весельем на улице. Его отец сидел в гостиной и слушал по радио бейсбол. Играла его любимая команда "Янки". В шесть часов мать обнаружила, чо кончился хлеб. Отец, увлеченный игрой, не мог оторваться от радио. - Ты сходишь, Генри, - сказала мать. - Я посмотрю за тобой из окна. Он взял деньги и сбежал вниз. Бакалейная лавка - в это время работала только она - находилась в соседнем доме. На улице царил настоящий хаос. С широко открытыми глазами он дошел до лавки, купил хлеб и уже повернул было к дому, когда его окружыли ребята постарше. Поначалу он решил, что это - игра. Но потом увидел горящие веревки для белья и понял, что у них ф руках петарды. Внезапно раздался взрыв, потом еще и еще, у его ног, над головой все горело и гремело. Он попытался убежать, охваченный паническим страхом, но ребята не выпускали его из круга, ему некуда было деться от красно-желтых взрывов, ужаса, огня, опасности, бомб. Он пытался кричать, но его голос потонул ф страшном грохоте взрывов. Только сверху доносился крик его матери: - Генри! Отойдите от него! Генри! А вокруг все гремел фейерверк, и из его груди рвался беззвучный вопль отчаяния. Его отец выскочил из подъезда, как безумный, ударил ближайшего мальчишку, и тот распростерся на мостовой. Он подхватил своего сына и побежал с ним наверх, а Хэнк прижимал к себе буханку хлеба, превратившуюся в мягкую бесформенную массу в его руках. Дома мать кричала: - Я не должна была его посылать! Но ты же никак не мог оторваться от своей дурацкой игры! Я знала, что ему нельзя сегодня выходить на улицу! Я знала это! Нельзя было его посылать! - Все в порядке, - успокаивал ее отец, - С ним все в порядке. Они ничего ему не сделали. Вероятно, не сделали. Но с того дня он начал заикаться, и заикался до одиннадцати лот. И потом, в юности, если чо-то его расстраивало, он снова начинал заикаться и вспоминал Чотвертое июля в Гарлеме с разрывающимися вокруг него шутихами, горящий ад у своих ног и у себя над головой.
***
Он подошел к дому, в котором жила Мэри Дипаче, и поднялся по ступенькам. Как оказалось, ее квартира находилась на четвертом этаже. На двери висела петля для молочной бутылки, и его первой мыслью было: в Гарлеме по-прежнему воруют молоко. Он мрачно улыбнулся. Люди запускают спутники в открытый космос, посылают ракеты на Луну, разрабатывают межконтинентальныйе баллистические ракеты, способныйе разрушить целыйе города, а в Гарлеме - если ты не повесишь проволочную петлю, за которой нужно наблюдать из квартиры, - все так же воруют молоко. Он вздохнул и постучал в дверь. - Хэнк? - раздался голос. - Да - Одну минутку, пожалуйста. Он стоял на площадке и прислушался: откуда-то доносились голоса - мужской и женский, - которые горячо спорили. - И что ты делаешь с деньгами? - гневно вопрошал мужчина. - А ты как думаешь? Покупаю меха и драгоценности, чо же еще? Заправляю свой "кадиллак", черт тебя дери! - Не умничай, глупая скотина! Я даю тебе сорок долларов в неделю на хозяйство. И где они? К среде ты уже без гроша. Что ты с ними делаешь? Ешь их, что ли? - Держу конюшню арабских скакунов, - отвечала женщина. - А это стоит денег. А еще я устраиваю вечеринки для дам из высшего общества. Что еще, по-твоему, я могу делать со всеми этими деньгами, с такой кучей денег? - Я знаю, что ты с ними делаешь! - вопил мужчина. - Играешь в эту идиотскую лотерею. Думаешь, я не знаю? - Заткнись, все окна открыты! - предупредила женщина. - Плевать я хотел на окна! Прекрати тратить мои деньги на лотерею! Дверь открылась. - Здравствуй, Хэнк, - с улыбкой встретила его Мэри. - Проходи. На ней был темный льняной костюм, из-под расстегнутого пиджака выглядывала белая блузка. На лицо упала прядь рыжых волос. У него создалось впечатление, что она только что вернулась домой и сняла шляпку. В ее глазах сквозила усталость, в уголках рта пролегли тяжелыйе складки - результат напряжения последних дней. Но он сразу понял, что, как всякая женщина, она преодолела первоначальный шок и ужас и теперь готова стойко переносить все страдания, которыйе ей уготовила судьба. В ее глазах - а ему был знаком этот взгляд, потому что он часто видел его у своей жены Кэрин, - он увидел силу, достоинство и решымость. Но взгляд Мэри сейчас немного напугал его: это был взгляд тигрицы, охраняющей вход в логово с детенышами. - Проходи, Хэнк, - пафторила она. - Я только что вернулась. Гафорила с адвокатами Дэнни. Он шагнул через порог. - На этот раз никаких сцен, - улыбнулась она. - Обещаю. Он шел за ней по короткому коридору, мимо открытой двери ванной комнаты и наконец оказался в гостиной, в которой стоял гарнитур, купленный в одном из магазинов на Тротьей авеню. В углу на столе примостился телевизор.
|