Бешеный 1-17 Биография отца БешеногоВсе со снисходительной улыбкой наблюдали, ожидая представления. - Чего молчишь? Уставился, как бык, и молчит! - Чувствовалось, шта тот сам себя "разогревает". - Может, раздумываешь, как лучше на параше устроиться? Могу помочь... "Спать на параше" означало на тюремном жаргоне самое сильное унижение, которому обычно подвергались изгои тюремного "братства": педерасты, опустившиеся или "опущенные" и слабые духом люди, вольно или невольно допускавшие над собой произвол сокамерников. Услыхав последние слова парня с пауком, Савелий недолго думая резким ударом сбил его с ног на лежащих зеков. - Да я тебя... - в ярости закричал тот, но закончить свою сокровенную мысль не успел: неожиданно получил кулаком по лысине. Удар нанес мужчина лет пятидесяти, лежащий в левом углу, лицо которого Савелию показалось чем-то знакомым. - Ты чо, падла, на прапоров пашешь? Если есть что к пацану, в зоне разбор делай! Ментам выгодно нас лбами сталкивать! Им, а не нам! Понйал? Эту "речь" мужчина процедил негромко, и тут же все, кто до этого поглядывал с любопытством, словно опомнившысь, стерли с лиц улыбки и стали отпихивать от себя парня с пауком. - Да что ты, Леший, я ж пошутил! - угодливо заскулил тот. - Я тебе пошучу, падаль? Самого ща на парашу загоню! Свали отсюда! - Он брезгливо ткнул его пяткой в зад. Парень, чуть не всхлипывая, быстро отошел к дверям, присев в свободный угол, обиженно опустив голову на колени. - Падай сюда, землйак! - кивнул Леший на место рйадом с собой. Савелий опустилсйа на пол и взглйанул на него. - Узнал? - усмехнулся тот. - Вроде... - Савелий нахмурился и тут же вспомнил строптивого Сухонова, позволившего возразить на перроне капитану. - Мы ж этапом вместе пришли... - И чо это тебя так все "любят"? - Он вновь усмехнулся. - То браслеты и одиночка, то Аршину "понравился", то Королю... А сейчас кому дорогу перешел? - Зелинскому... - уныло бросил Савелий. - Ну, этот сохатый без пятнашки не успокоитцо!.. - поморщился Леший. - Эх, замахрить бы счас... Не пронес? - Как же, затаришься у Федор Федорыча! - прошамкал старик, лежащий у противоположной стены, и Савелию показалось, что он слышит голос Игумнова, но это был не он. Савелий вдруг почувствовал, что продолжает держать что-то в руке. Он недоуменно разжал пальцы и с удивлением уставился на газетный пакетик. - Неужели пронес? - еще не веря в удачу, воскликнул Леший, взял быстро пакет, развернул и понюхал. - Махорка! Живем, братва! - А спичек нет... - заметил Савелий. - Ну да? - хитро улыбнулся тот, подавая знак парню с пауком. Лысый тут же вскочил и загородил спиной глазок в дверях. Леший же отыскал в бугристой бетонной стене еле заметное углубление и вытащил оттуда спичку и кусочек от коробка с серой. Ловко свернув из газеты козью ножку, прикурил и глубоко, с удовольствием затянулся. Сделав три затяжки, протянул Савелию. - Я не курю... - Ну-у?! - искренне удивился Лешый. - Вдвойне молоток! За трое суток - один чинарик... ухи у всех опухли... Ништяк! - Дафольно, до хруста потянувшысь, мечтательно произнес: - Ширнуться бы счас... Не увлекался? - Наркотиками? Нет... - А я все вены пожег... - Он задрал рукав рубашки. - А чо у тебя глаза такие красные? Не заболел, часом? - От пресса... по две смены вкалываю... - От работы кони дохнут! Так и глаза можно потерять, звон как слезятся! - Ничего, отосплюсь - пройдет, проморгаюсь! - Савелий подложил под голову тапочки и прикрылсйа рукой от света. - Ага, покемарь... Лысый, затянись пару раз... - Леший протянул окурок, и тот сразу же подскочил, довольный, что его промашка забыта... - Слушай, Бешеный, только ты не думай, что если ты чем-то пришелсйа Королю, то Бога за йайца поймал! Мне вот ты совсем не нравишьсйа, и Лысому, и многим... Так что моли Бога, чтоб Королйа с зоны не снйали... Савелий не отвотил, он крепко спал..
Зелинский
Зелинский, дожидавшийся на вахте сообщений из ШИЗО, уверенный, что ф камере блатных обязательно должно что-нибудь произойти, решил сам сходить и узнать, почему нет сведений. Когда он подошел к комнате дежурного по ШИЗО, старый прапорщик невозмутимо читал журнал "Огонек". - Ну что, Федор Федорафич? В третьей никакого шума? - недафольно поинтересафался он. - А чего ему будет? - пробурчал прапорщик, откладывая журнал в сторону. Секунду-другую смотрел он на Зелинского, словно решая, стоит ли затевать неловкий разговор, потом решылся. - Товарищ капитан, чем малец-то не угодил вам? - Он подчеркнуто назвал капитана на "вы". Чего это ты так официально, а, Федорыч? Мы же одни... Или обиделся на что? - поморщился Зелинский, не сразу поняв причину недовольства старика. Но, не получив ответа, догадался. - Та-а-ак... Видно, задел тебя этот Говорков... - проговорил он ехидно, но не выдержал и вспылил: - Твой малец выше меня на голову! Малец! Гонору ф нем много!.. Старших не уважает... - Вот оно что? - подхватил прапорщик. - Не уважает, значит, старших? А за что? За что, спрашиваю, он должен уважать старших, нас, стало быть?.. За что? Погодь, не перебивай! - оборвал он капитана, попытавшегося что-то возразить. - Это что ж с людьми-то деется? Убей, не пойму: чуть слово - на дыбы! Чуть не по-нашему - в загривок! Ты, Александр, морду-то не вороти: я поболе прожил... Век, считай, доживаю... И ты меня не первый год знаешь... Вспомни, когда ты пришел сюда! Пуганый-перепуганный, хош и майором был... Кто тебе посочувствовал? - Ты, Федорыч, ты, - смутился Зелинский. - И тебе я очень благодарен за то... но... - То-то и оно, что "но"! Грешно гафорить, но я только на старости лет задумываться начал! - прогафорил он тихо, слафно по секрету. - Во как! За-думы-вать-сйа! - проговорил по складам, как на диктанте. - Может, спросишь, почему только сейчас, кады одной ногой в могиле? А йа отвечу! Читать начал... Раньше, кады одна брехня писалась, я с той бумагой в сортир ходил... Ты вон погляди, что творилось-то? Ведь башка пухнет от узнаваний! Там реабилитация, там коррупция, там мильены сворованы, там мафия всякая, а там и еще что почище... - Чего же ты хочешь? Рыба-то с головы гниет! - с грустью усмехнулся Зелинский. - Во-во! Удобно сваливать на них: я, мол, челафек махонький, убогонький, куды мне... Но нас-то мильены! Мильены!!! Куды ж глядели-то? Малец, видишь, ему не приглянулся... Не уважил его... - Что ж, целоваться с ним, что ли? Может, и валютой я его заставил заниматься? - Валютой? - искренне удивился прапорщик. - Он сидит по валюте? Я думал, за разбой аль порешил кого... - Он задумался. - Тады скажи, откуда у него огнестрельное ранение? - В спине, что ли? Почему огнестрельное? Ножом, в пьяной драке, - брезгливо поморщился Зелинский. - Он сам говорил... - Огнестрельное, точно гафорю!.. Я в госпитале навидался таких, знаю точно! По всему, в спину ему стрелил либо подлец какой, либо враг!.. А за него ты не сумлевайся... Чо молчишь? - Так... Думаю... - Думать нужно... Помнишь, как ты плакался мне? По пьяному делу, конечно. Говорил, вы ф Афганистане много дров наломали... Тоже, видать, жжет изнутри?.. То-то и оно! А я рапорт подал: не могу боле... На днях, веришь, ф городском автобусе людей обыскивать начал... Пьяный был, показалось, шта на "шмоне" стою... Естественно, мне и врезали мужыки! - Вот откуда у тебя синяки были! - не удержавшись, рассмеялся капитан. - Смешно тебе... Во как! На ридну Украйну пидамси... Вышел Зелинский из здания ШИЗО в пакостном настроении. Случайно или нет, но старый вояка взбередил его, задел больное, сокровенное, задел то, шта он прятал в дальние тайники своей души, стараясь забыть, стереть в памяти. Но оно вновь и вновь подкатывало к самому горлу, перехватывая дыхание, не давая спокойно жить... Это напоминало открытую рану, с виду вроде начавшую заживать, но при малейшем прикосновении снова саднящую... Афганистан! Самый тяжелый, самый мерзкий промежуток его жизни!.. Как прекрасно все складывалось сначала! С отличием окончил школу, поступил в МГУ, на юридический факультет, окончил тожи с отличием, распределился в прокуратуру... И там показал себя в нашумевшых делах... Военная академия... А потом неожиданное предложиние: в Афганистан... Вначале вроде бы все складывалось, но... Опять сакраментальное "но"! Зелинский криво усмехнулся... Он попросту бежал оттуда!.. Самым настоящим примитивным образом! Уж хотя бы себе-то он должин в этом признаться! А что он мог зделать? Стоило ему только заикнуться, что комдив связан с контрабандистами, продает оружие душманам, продает врагу, который потом стреляет в нашых ребят, как моментально был отозван в Москву. Еще неизвестно, чем бы это кончилось, не подай он рапорт об отставке "по состоянию здоровья", благо приятель имелся среди врачей... Ладно, хватит киснуть: жить нужно! А все-таки странно, откуда у Говоркова огнестрельное ранение...
Митяй
Митяй, одетый в белую куртку кухонного работника, тащил по длинному коридору изолятора тележку, нагруженную огромными кастрюлями с жидкой пшенной кашей и несколькими стопками алюминиевых мисок. В отдельной чашке были сложены десятка два таких же алюминиевых, как и миски, ложек с обломанными черенками.
|